Альпинисты Северной Столицы

Возвращаясь к Летописи одного турпохода.
б.сибиряк

Предисловие

После появления “Летописи одного турпохода” на Национальном сервере современной прозы и в библиотеке Мошкова в марте 2002 года я получил более двух сотен самых разнообразных откликов. А потом Летопись оказалась скопирована ещё на многие туристские сайты.

Благодарю читателей, которые отозвались и высказали своё мнение. Вместе с тем было задано множество вопросов, которые можно объединить одной фразой: “Как стало возможным то, что произошло в мае 1978 года?”

Когда сумма вопросов достигла критической массы, я и решил написать дополнение к опубликованной Летописи. Собственно, эти мемуары, которые я назвал “Возвращаясь к Летописи”, и составляют ответы на большинство заданных читателями вопросов.

Автор.

Август 2002 года.

Как всё начиналось

С Филипповым я впервые встретился в конце октября 1977 года. Этому предшествовало неожиданное знакомство с моей однокурсницей по самолётостроительному факультету Новосибирского электротехнического института Шибаевой. Узнав, что я летом побывал в альплагере, она сама подошла ко мне:

– Вас, кажется, Борис зовут? Меня зовут Лена, я слышала, что Вы летом были в альплагере, я тоже была в лагере, но только туристском, и у меня есть к Вам разговор или, можно сказать, предложение.

В разговоре выяснилось, что Лена тоже хочет заняться альпинизмом, но по статистике в Советском Союзе в год в среднем погибает примерно 20 альпинистов, а в 1976 году эта “норма” оказалась превышена в 6 раз. В результате где-то на очень высоком уровне были приняты драконовские меры: отменены все сборы и всякая самодеятельность, оставалась единственная возможность повышать альпинистскую квалификацию – в базовых лагерях с конца мая по сентябрь.

– Ну, так что теперь, всё остальное время не ходить в горы? – резюмировала Лена, побывавшая летом в походе от горно-спортивного лагеря НЭТИ “Эрлагол” на Алтае.

Оказалось, что НЭТИ имеет один из самых крупных турклубов в Новосибирске с собственной маршрутно-квалификационной комиссией. Председателем турклуба и МКК является один человек – кандидат в мастера спорта Александр Михайлович Филиппов, который сейчас начал организовывать семинар инструкторов лыжного туризма, а на ноябрь планирует поход на Восточный Алтай. Выяснилось также, что студенты-туристы постоянно ходят в горы. Лена предлагала в течение года ходить в походы от турклуба, а летом ездить в альплагерь…

Мы стали активно ходить в тренировочные походы выходного дня под руководством опытного туриста Вити Абрамова. Однажды утром на слёте “Золотая осень” утром мы вылезли из палаток и увидели, что осень уже совсем не золотая, а, наоборот, алюминиевая…

Я долго не решаюсь идти в поход во время учёбы, которую боюсь запустить, но в какой-то момент не выдерживаю и прихожу в переполненное помещение турклуба на чердачном этаже второго учебного корпуса.

– Где можно в поход записаться? – спрашиваю я у первого попавшегося парня в старенькой штормовке.

– Послушай! А что же ты раньше-то ушами хлопал? – почему-то радостно отвечает незнакомец моего возраста и показывает в угол комнаты, где за столом сидит крепкий коренастый мужчина с большими залысинами на голове и смеющимися глазами. Это и есть Александр Михайлович Филиппов.

– Постой, постой… – бормочет он, – если опыт есть, то возьмём.

– Я был в альплагере в июне прошлого года, у меня восхождение на пик Коптау, выше 4000 метров, а ещё – перевал Тагильцева, то и другое – категория “1б”.

– Ну, так то летом, а это – зима! – возражает он, но тут же кричит:

– Э, Дмитриев, у тебя мужиков не хватает – вот тебе кадр!

К нам подходит слегка сутулый весёлый парень, друзья его почему-то зовут Звёздный.

– Третьим будешь! – утвердительно говорит он.

А вторым парнем в группе оказывается мой однокурсник с “Прочности летательных аппаратов” Виталька Сачков, который, подружившись с одноклассницей Шибаевой – веснушчатой Леной Астапенковой, записался вместе с ней в группу Звёздного. Четвёртый парень появляется дней за пять до похода – худой, высокий и узколицый Володя Герасимович. Наконец, перед самым походом появляется ещё один участник – Андрей Изотов.

Андрей степенно входит в Ленину комнату общаги, и мы знакомимся.

– Кто-нибудь поможет мне с лыжами, а то с теми, на которые рассчитывал, получился прокол? – спрашивает он невозмутимо.

Я, вспомнив, что какие-то лыжи под названием “Лесные” стоят в моей комнате, обратился за помощью к Вите Измайлову, всеми уважаемому альпинисту, который зачастую показывался у нас в комнате, где также жили его однокурсники. Раздобыв лыжи так быстро, Андрей повеселел, и мы разговорились. Как и у Лены, у него имеется эрлагольский опыт походов.

Мой первый зимний поход.

Восточный Алтай. Ноябрь 1977 года.

… И вот после ночёвки в добротной таёжной избе у Каракольских озёр мы поднимаемся на перевал Багаташ. Высота – около двух километров над уровнем моря. Оглядываясь назад, мы видим великолепный заснеженный пейзаж. Горы, горы, горы... Синие горы разных оттенков. Насчитываем пять рядов гор, и чем дальше, тем сияние синевы светлее. Кое-где видны обветренные каменные массивы, гольцы. Далеко внизу остались долины рек, лес… Возникает ощущение, что мы поднялись выше всех вершин. Наш путь лежит в верховья реки Угул…

Когда мы вышли на маршрут, то оказалось, что с нами в “единичке” идёт ещё один мужчина – сам Филиппов, который осуществляет общее руководство всеми группами в рамках семинара инструкторов лыжного туризма.

В соседней группе, возглавляемой серьёзным мужиком Александром Лаврухиным, отличался бойкий, уверенный в себе новичок – Миша Мельников, который в избе у Каракольских озёр заметил на дужке котла с чаем шерстяной носок… Представляете, какие носки бывают в походе?

– А ведь мог бы и упасть! – восторженно воскликнул Мишка, отбрасывая в сторону духовитый предмет. Когда чай был допит, второй носок обнаружился... на дне котелка!…

Однажды утром Андрей Изотов, дежуривший у костра, увидел, что палатка изнутри осветилась, и в ней замелькали тени. Это вспыхнул лапник, который мы набивали на снег для ночёвки…

Здесь нужно пояснить организацию нашего ночлега. У нас не было спальников на гагачьем пуху. Зато была палатка с печкой. Палатка – брезентовый шатёр без дна, а печка – жестяная коробка размером 40•30•50, которая ставится на дюралевую лавинную лопату в ногах спящих. В крыше палатки имеется обшитое стеклотканью отверстие для трубы.

Каждый по очереди примерно по часу дежурит у печки: подбрасывает дрова и топит снег для завтрака. Для этого с вечера нужно найти сухую, достаточно мощную лесину, свалить её, распилить на чурбаки, расколоть и сложить в поленницу прямо в палатке. Колка дров – самое приятное занятие на морозе: согревает, как ничто другое. Ведь к концу дня все мы – вспотевшие до последней степени от трудов праведных. Попробуй, посиди на одном месте, отдохни – моментально околеешь!

Вообще, после остановки на ночлёг мы сначала довольно долго пляшем на рыхлом снегу прямо в лыжах, чтобы утрамбовать площадку для палатки. Потом ломаем кедровый лапник от разных деревьев, чтобы не погубить ни одного дерева и, с силой набиваем лапник на подготовленное место. После этого стелим полиэтилен, ставим палатку, кто-нибудь растапливает печку. Пока дежурные готовят ужин, девушки расстилают спальные мешки на коврики (тогда пенополиуретана не было, и мы делали коврики сами, обшивая кусочки пенопласта).

Теперь остаётся прогнать сомнения, что дрова в печке будут гореть, в отличие от предыдущей ночёвки, когда приходилось всё время дуть в печку, мёрзнуть и задыхаться от дыма.

Всё! Можно приступать к блаженству ужина…

В ту ночь мы спали особенно сладко, потому что капитально до этого намаялись. Именно поэтому Андрей Изотов, пожалев Свету Курбакову, заложил в печку побольше дров и отправился разводить костёр, не тревожа спящую напарницу, а лапник у печки возьми да вспыхни, то ли от перегрева, то ли от искры.

– Вставай, горим!!! – отчаянно закричал проснувшийся первым Герасимович.

Вскочив, я ощутил, что в палатке становится жарко, как в преисподней. Схватив чей-то вибрам, я стал неистово колотить им по огню, заодно превращая палатку в газовую камеру. Сбив пламя, я, схватившись за уши, выкатился из палатки, крыша которой стала похожа на худое решето, и с ужасом понял, что не могу дышать. При попытке сделать вдох лишь раздавался звук, похожий на икание.

– Ленка!!! – закричала Шибаева Астапенковой, которая была у нас за доктора и что-то такое даже умела. Но я уже справился сам.

Если у вас случился дыхательный спазм и вы не можете дышать, правило первое: не паниковать, правило второе: не дышать. Да-да! Расслабьтесь, передохните, и вы почувствуете, что дыхание уже само помаленьку начало восстанавливаться, главное – не пытайтесь опережать события… Ну, всё, слава Богу, отпустило…

Этот поход мне запомнился шокирующе тяжёлым рюкзаком. В альплагере такого не было, а в лыжный поход я по неопытности набрал много лишнего… А ещё после похода я познакомился с таким явлением, как “яма” желудка…

Второй зимний поход.

Центральный Алтай. Февраль 1978 года.

От Филиппова в ноябрьском походе я узнал, что он прошлой зимой отруководил лыжной “пятёркой”, то есть походом высшей категории сложности, и что у него – серьёзные планы по развитию туризма в НЭТИ.

В новый поход, теперь уже второй категории, под Белуху под руководством очень душевного человека Сергея Безденежных в конце января – начале февраля 1978 года Михалыч не советовал идти ни Изотову, ни мне по одной и той же причине. В ноябре Андрея подводила правая коленка, а меня – левая, но сложилось так, что и я, и Андрей всё-таки пошли.

Когда мы вышли из заснеженного посёлка Тюнгур, морозяка стоял великолепный. На реке Кучерла встретили группу нашего большого туриста Сергея Бабурченкова с обмороженными дочерна лицами. “Как хорошо, что мы взяли маски…” – подумал я.

– Как хорошо, что мы маски взяли! – сказала Лена.

Между прочим, в этом походе имели место интересные ситуации…

В поисках перевала мы круто поднимались по правому склону Кучерлы вдоль глубокого узкого распадка. По руслу притока не пошли, так как там то и дело наблюдались серьёзные сбросы высоты с ледопадами, а распадок, вдоль которого мы продвигались, представлял из себя почти каньон.

Было ужасно скользко, фирн твёрдый, как асфальт. Эрзац-кошки, приобретённые в Бийске, практически не помогали. “Здесь бы настоящие альпинистские кошки не помешали, как тогда, в прошлом году на леднике Северный ТЭУ”, – подумал я и тут же вспомнил, как тащили Валеру Ковенского.

Ковенский был инструктором в группе значкистов. Показывая приёмы самостраховки ледорубом на леднике Крошка, он в кошках чересчур разогнался вниз, и торможения не получилось. Лёд скрежетал о штычок и клювик ледоруба, но скорость нарастала, и Валерий, потеряв управление и всё более разгоняясь, покатился, расшибаясь обо все камни на леднике.

По рассказу свидетеля Александра Шевелёва, который иногда заменял нам тренера в альпсекции НЭТИ, а здесь был одним из значкистов, делавшим третий спортивный разряд, на огромной скорости Ковенский, врезавшись в здоровенный каменный валун на краю обрыва, приостановился, но группа подбежать к нему не успела. Уже в бессознательном состоянии он свалился с обрыва, и его понесло дальше. Когда беднягу наконец выбросило на пологий участок, альпинист страшно корчился в судорогах, как в предсмертной агонии.

К счастью оказавшаяся в отряде профессиональный врач Людмила, поплевав на ладони, всадила в него несколько инъекций то ли долорила, то ли спалмогила, ну, в общем, какого-то наркотика, и в результате Ковенский не погиб от болевого шока.

Мы тащили Валерия на носилках, изготовленных из четырёх ледорубов и репшнуров. Он был весь переломан. Присутствующий при этом мастер спорта Владимир Кельберг сообщал кому-то по рации, что позвоночник пострадавшего находится в страшном состоянии.

Мне не забыть изуродованного лица Ковенского: правая половина стёсана до кости, кажется, вместе с вытекшим глазом. При этом, как это ни удивительно, он пришёл в сознание, и чудом уцелевшие губы шептали: “Спасибо… спасибо…”, – когда Людмила прикладывала новые тампоны к оголённым кровавым мышцам на его лице.

– Вот так! – сказала инструктор Михалёва из Ленинграда, – ледовые занятия переносятся на завтра. Будем отрабатывать страховку и самостраховку…, а сегодня – спасательные работы!

Очнуться от воспоминаний меня заставил наш большой юморист Лёша Пугачёв, который продвигался метрах в тридцати левее меня. К низу его рюкзака была привязана жестяная печка, уже изрядно покорёженная в результате многочисленных падений. “Велик и могуч русский язык!” – подумал я, выслушивая немыслимые словесные обороты, в которых поминался то ли Кащей Бессмертный, то ли его родители.

А дальше произошло следующее. Обогнав Лёшу, я увидел, что присыпанное снегом ледяное русло ручья справа теперь стало ровным и по нему внизу спокойно идут Лена Шибаева и Андрей Изотов. Они достаточно далеко от меня, но к ним ведёт красивый ровный склон, по которому можно съехать на пятой точке. Отвязав от пояса верёвку, к концу которой были привязаны лыжи, с криком: “Привет!”, – я отпустил их. Лыжи юркнули вниз и исчезли из виду.

– Эй, ты что!!! Кончай!!! – закричала Лена.

– Я к вам! – весело крикнул я, садясь на пятую точку, слегка удивлённый изменившимся лицом Лены. И вот тут-то Андрей, невозмутимо покрутив пальцем у виска, предложил:

– Ну, давай, давай… сигай, – наверно думая, что я шучу.

Моментально протрезвев и что-то пробормотав про “проклятых перестраховщиков”, я аккуратно полез вниз вперёд и левее.

– Посмотри, где ты хотел съехать! – сказала Лена, когда я подошёл к ним.

Я оглянулся и обмер. Пологий склон, по которому я начал было скользить, внезапно заканчивался двадцатиметровым (!) каменным обрывом, имеющим большие острые выступы. Когда я оторвал от них зачарованный взор, то обнаружил, что никого рядом со мной уже нет.

“Лыжи!” – мелькнула страшная мысль.

Носки моих лыж были вдребезги разбиты о лёд. Такая же участь постигла и лыжи Светы, которая выпустила их случайно. Стоял почти сорокаградусный мороз и, когда вечером под руководством Сергея Безденежных, мы чинили наши лыжи ледово-бинтовым способом, вдруг послышался слегка хрипловатый смех Андрея:

– А здорово ты всё-таки сегодня хотел прокатиться!

На следующий день, обнаружив, что наверху прохода нет, Сергей повёл группу сначала вниз, а потом на ночёвку к Кучерлинским озёрам.

От озёр на другой день была предпринята вторая попытка подъёма на хребет вдоль точно такого же распадка, как и в прошлый раз, и тут я всё-таки слетел…

Не удержавшись на гладком обветренном склоне, я поскользил к обрыву, предпринимая тщетные попытки задержаться. Поняв, что гладкий фирн не даёт мне никаких шансов, я успел представить, что сейчас может произойти, и от страха во мне всё съёжилось в комок. Однако этот обрыв оказался не таким убойным и высоким, как тот, позавчерашний и, заработав синяки с ушибами и несильно побив кинокамеру под телогрейкой, я, спустя секунды остановился, вклинившись в какой-то куст. В глазах слегка двоилось.

Я был один, совершенно обалдевший, сидел и радовался жизни, пока не ощутил приятный острый запах чёрной смородины, кустик которой меня так выручил.

Свете повезло меньше: часа через два она упала и прилично шваркнувшись о дерево, громко охнула.

– Света! …Кости целы? – крикнул я, подбегая к ней.

– Уйди! – только и смогла ответить Света, а вечером призналась:

– От такого вопроса мне убить тебя захотелось!

Наш руководитель Сергей Безденежных основательно обморозил пальцы на правой руке.

– Это у меня не в первый раз, – сообщил он вполне равнодушно.

У Андрея разболелась коленка, и он, туго перевязав её бинтом, шёл почти на прямой ноге.

Удачливее всех оказались Герасимович, Шибаева и однокурсник Андрея Славик Протасов. (Был с нами ещё один участник, как и я самолётчик, только на курс старше – высокий и статный Олег Матиенко. Но он весь поход пребывал в какой-то меланхолии, мало разговаривал, всё-время был задумчив…)

А маршрут мы так и не прошли: потеряв время на ориентирование, руководитель принял решение возвращаться той же дорогой в Тюнгур. Сам же поход, несмотря на мороз, показался мне намного легче ноябрьского.

Инструкторский поход

Восточный Алтай. Май 1978 года

Вот, собственно, с таким багажом я и подошёл к знаменитому майскому походу, о котором Филиппов впервые заговорил уже через пару-тройку недель после окончания февральского путешествия.

На одну из тренировок по совершенно раскисшему снегу я увлёк с собой одногруппников Витю Князева и Веру Хвоину. Витя-то со мной бывал на альпинистских слётах, а для Веры всё было внове, ей всё страшно понравилось, и она радостно сообщила, что теперь точно пойдёт в поход. “Ну, наконец-то!” – подумал я, – “А то я и староста группы, и белая ворона одновременно…”

На 1 – 2 мая, как и в прошлом году, я выехал с альпинистами на скальные тренировки в Тутальское на реку Томь. Теперь я чувствовал себя на отвесных стенах куда более уверенно, чем год назад. А 5 мая 1978 года мы, шестнадцать студентов НЭТИ, под руководством Александра Михайловича радостно покидали Новосибирск, отправляясь в поход по Алтаю. Летом нам предстояло работать инструкторами в “Эрлаголе” и водить по горам таких же студентов. Поход планировался на десять дней…

Некоторые читатели “Летописи одного турпохода” посоветовали отдельно указать все ошибки, совершенные в том походе и их причины. Ну, что ж, попробуем.

Согласно описанию 77 маршрута, его пешеходной части была присвоена третья категория сложности. Разумеется, речь не шла о межсезонье. В межсезонье всё сложнее, и все участники в нашем случае должны были иметь опыт походов не менее второй категории. Но такой опыт имели лишь единицы.

Руководитель, являясь одновременно и председателем маршрутно-квалификационной комиссии турклуба НЭТИ, оформил поход как второй, а не третьей категории сложности, а контрольно-спасательная служба, зная об авторитете Филиппова хотя и со скрипом, но согласилась.

Но даже если это поход второй категории, в условиях межсезонья все участники должны иметь опыт не ниже первой категории, а в противном случае допускалось тридцать процентов участников с опытом походов выходного дня.

Фактически же семь из семнадцати человек не имели опыта даже “единички”, то есть были новичками.

Вероятно, злую шутку сыграл с Александром Михайловичем его личный большой опыт. Опыт руководителя лыжных походов высшей категории сложности, опыт кандидата в мастера спорта. Пешая “двоечка” на фоне зимней “пятёрки”, вероятно, в его глазах выглядела не столь уж серьёзной.

– После зимнего похода летний кажется прогулкой по саду… – сказал как-то Юра Бондаренко, прошедший с Михалычем “пятёрку” по Уссурийской тайге. Мы же – будущие инструкторы – все трудности воспринимали, как необходимые испытания, как экзамены, которые надо непременно сдать.

Конечно же, группа должна была иметь карты на весь маршрут, а не ограничиваться купленной в “Союзпечати” примитивной схемой 77 маршрута, однако надо надо отметить, что добыть нормальные карты в то время было сложновато.

Безусловно, необходимо было предусмотреть варианты схода с маршрута, запасные варианты, а также – проверить готовность каждого участника к походу.

Один из читателей написал мне следующее:

“Поход был организован безобразно. Впрочем, многие походы именно так и организуются. Идут на лавиноопасный склон, потому что сроки поджимают. Выходят на ледовый склон в одной кошке, потому что вторую дома забыли. Падают с катамарана на ровном месте, потому что накануне выпили лишнего и всю ночь горланили песни у костра. И т.д. и т.п. А потом уцелевшие участники волокут тяжеленные памятники на место гибели товарищей и искренне считают, что совершают что-то героическое. По моему скромному мнению, все это – форма трусости. Когда человек боится выступить в защиту товарища, ответить хаму-начальнику, дать по морде хулигану, он уходит в горы и корчит из себя героя там. Потому что у гор и воды нет наглой ухмыляющейся хари, и потому там очень легко быть смелым”.

Вероятно и такие бывают походы, и такие мотивы движут участниками, не берусь судить, но у нас всё было иначе. Мы шли в поход с целью подготовки к будущей работе с людьми в горах, а не с целью сбежать от своих комплексов. Мы любили путешествовать, радоваться красотам, преодолевать трудности. Александр Михайлович Филиппов был для нас большим авторитетом, как отец родной. Уже потом с высоты собственного опыта я осознал, что необходимо было вовремя сократить маршрут, хотя бы по реке Уймень.

Заслуженный мастер спорта России Валерий Говор по этому поводу пишет:

“По сути, гибель в ловушке - это нелепость, стечение обстоятельств, немного неопытность, больше усталость, голодание, нервозность, невнимательность и недооценка опасности хождения по живому куруму - это следствие срыва контрольных сроков <…>. В принципе, за не возврат из Чебдара после ошибки нес ответственность только руководитель, да и за то, что не знал, что такое каньон Чебдара - тоже он, да и за то, что был самым старшим и должен быть самым разумным. Я сознательно упускаю момент летального исхода - это следствие, тут, в принципе, он виноват только в том, что вы все туда попали. А природа построила классическую ловушку…”

Что касается неудачно выбранных сроков похода, о чём пишут некоторые читатели, то существовало два варианта: первый – идти в поход после студенческой сессии вплотную к открытию “Эрлагола”, второй – в мае, чтобы ещё успеть подготовиться к этой самой сессии… В следующем, 1979 году, Филиппов снова повёл инструкторский поход в мае, выбрав Казахстанский Баянаул, где межсезонье уже практически закончилось, и всё прошло замечательно.

Ну, а мы в мае 1978 года пошли в поход третьей категории сложности, усложнённой межсезоньем, оформленный как поход второй категории и имея в группе почти половину новичков.

Уже на второй день похода, 8 мая 1978 года, начались ошибки ориентирования. Уйти вместо притока Абаш к притоку Каяс, имея на руках гидросхему района, кажется совершенно невозможным, тем не менее это произошло, и в результате сразу потеряли полдня.

10 мая – проскочили поворот на перевал Сайгонош, потеряв двое (!) суток, так как на другой день за границей леса попали в белую мглу, которая была бы не так опасна под Сайгоношем – не тот рельеф.

13 мая – потеряли не менее трёх часов, сделав лишнюю петлю в верховьях реки Тюрдем.

15 мая – не стали сокращать маршрут по реке Уймень, хотя этот вариант явно напрашивался. В этот же день, много времени и сил потратив на тропёжку и, не заметив, что Андрей Изотов уснул, ушли дальше без него. Потом около двух часов его дожидались, к счастью при хорошей погоде. (Впоследствии многие говорили, что это ЧП было знаком свыше, который мы не поняли.)

16 мая – вместо того, чтобы идти на перевал Штатив через Сумультинский хребет в лоб, сначала ушли влево, потеряв не менее трёх часов.

17 мая – из-за обильного снегопада пришлось встать на ночёвку на два с лишним часа раньше, чем обычно.

18 мая – окончательно сошли с тропы 77 маршрута, взяв водораздел в верховьях Самурлу правее и уйдя вниз вдоль реки Самурлу, верховья которой следовало обходить слева.

19 мая – последовало решение руководителя сокращать маршрут и спускаться вдоль рек Самурлу – Чебдар – Башкаус – Чулышман, но нужно было знать, что Чебдарское ущелье на значительном протяжении непроходимо и по заключению спасательной службы является самым гиблым местом района.

20 мая – роковая ошибка: уход с потерявшейся конной тропы, которая уходила наискосок вверх, и продолжение пути по низу ущелья.

21 мая – закончился контрольный срок.

22 мая – несмотря на продолжающееся травмирование участников, продолжаем идти каньоном по дну ущелья.

23 мая – гибель участника.

А если бы группа шла компактно, может Андрея удалось бы спасти.

Всё…

Руководитель, отправив тройку парней за помощью, принял решение остановиться и дожидаться спасателей. Позже он мотивировал своё решение тем, что обессиленные, измученные голодом, травмированные участники похода не могли транспортировать тело погибшего товарища по непроходимым местам, а оставлять его на съедение диким зверям тоже было нельзя.

Опасности закончились, началось муторное ожидание. Единственное, что теперь оставалось руководителю – не допустить окончательной деморализации группы. С этой задачей Филиппов справился.

Тем временем три наших товарища продолжали продвигаться вниз по ущелью.

А теперь воспользуемся возможностью открыть дневник Сергея Ульянова, записи в котором были прекращены в середине похода, а возобновлены сразу же после трагедии. Вот он – маленький потёртый блокнотик, в походе ему досталось, он был подмочен, высушен, что-то стёрлось, но всё-таки разобрать написанное можно.

23/V-78г.

Около 1700 прижало Андрея, сердце не бьётся, нет дыхания. Начали искусственное дыхание. Вот уже 30 минут нет пульса.

Нас: Дерябина Сергея, Мишку (нашего начальника) и меня, Ульянова Сергея направили до деревни.

Вышли в 1730, дошли до непроходимых прижимов, времени 2100, готовимся к ночёвке, костёрчик. Завтра на заре решим, куда идти.

24/V-78г., 910.

Крапива уже сварилась.

У нас при себе ложка соли, 1 коробок спичек и больше ничего кроме 2х спальных мешков, полиэтилена, рюкзака, накидки, 2х кружек и 3х ложек. Да одежда на себе.

Нам необходимо как можно скорее придти в деревню.

Вчера прошли километр или 1,5, сегодня полезем вверх.

В 950 – вышли. Идём вверх с небольшими перекурами.

1130 – Сидим и едим какую-то траву. Погода гнусная, только что прошёл дождь, сейчас светит солнце.

В этот день мы поднялись на отрог и спустились с другой стороны к притоку р. Чебдар.

25/V-78г.

С утра сварили крапиву и ревень с черемшей, и попили чай из бадана. По нашим расчётам до деревни 15 – 17 км.

Решили переправляться через реку (Караган – Б.С.) и идти верхом до Чебдара.

1005 Сейчас выходим, от голода и усталости немного качает.

Пошли вверх, спустились вниз, пересекли левый приток Чебдара и пошли вверх.

1730 – над нами пролетел вертолёт в направлении востока.

1745 – наткнулись на тропу, идём вверх, прошли километров 5, повернули назад и спустились к реке. Здесь в 6ти угольном домике ночуем.

26/V-78г.

Утро ясное, солнечное, сейчас пьём чай и идём до деревни. Около 1200 дошли до избы пастухов, поели, умылись.

Говорят, должна быть машина…

На этом записи обрываются. После нормальной еды у всех троих случилось сильнейшее расстройство желудка. Когда же парни добрались до Балыкчи, то им не сразу удалось дозвониться до горно-алтайской спасательной службы. А когда дозвонились, услышали ответ:

– Группа уже обнаружена. Ждите.

Идём ставить памятник. Июнь 1980 года.

В 1980 году, ведя группу из четырёх человек к месту трагедии ставить памятную плиту, я спросил у старой алтайки, куда идёт тропа от верхней избы на Карагане, показав на эту тропу рукой.

– К устью Самурлу, там лабаз… – ответила алтайка, не слезая с лошади и попыхивая папиросой.

Это была та самая тропа, с которой мы роковым образом сошли 20 мая 1978 года. Минут тридцать я стоял и с тоской во взоре смотрел, как красиво и плавно она уходит вправо вверх… Как дорого иногда стоят самые, казалось бы, простые ошибки!

Я собирался пройти по всему маршруту, разумеется, не допуская прежних промахов, но когда мы устанавливали плиту, Сергей Буряков получил травму. Он пробивал шлямбуром дыру в скале, с молотка слетела стружка и глубоко вонзилась ему в плечо. Могло начаться заражение…, пришлось возвращаться в Балыкчу тем же путём.

Пробив четыре дыры, мы вцементировали в них болты головками внутрь, надели на них плиту по угловым её отверстиям и, закрутив гайки и сбив резьбу, залепили концы болтов остатками цемента.

Сфотографировавшись при помощи автоспуска, мы допили остатки водки, разбавленной компотом из жимолости и, скорбно постояв минуты три, двинулись в обратный путь.

Далее произошло то, что бывает в фантастических рассказах. Ровно через час мы снова очутились у обелиска.

– Это место нас не отпускает, остаёмся здесь! – почему-то весело сказал Буряков, мягко переступая с ноги на ногу.

– Ни за что бы не подумала, что такое возможно… – подавленно прошептала Света Курбакова.

– А если бы мы вон туда пошли, то вообще бы – хана! – разгорячённо произнес Юра Князев, показывая рукой влево.

Я хотел было пошутить, что нас леший кружит, но вместо этого озарённый внезапной догадкой, выхватил из кармана рюкзака большой блокнот и стал рисовать схему вчерашнего пути:

– Смотрите! Мы вчера шли по конной тропе, потом в поисках воды свернули в левую ложбину и, пройдя по ней километра полтора, увидели слева скалы и пошли к ним. Здесь и заночевали. Установив плиту, мы в условиях плохой видимости пошли назад тем же путём, но взяли немного правее и замкнули кольцо.

Вот!

– И куда мы сейчас пойдём? – с сомнением спросил Юра.

– Именно туда, куда ты показал, но там не “хана”, а как раз то, что нам надо.

Напряжение спало и все сомнения окончательно развеялись только тогда, когда мы вышли на мощную конную тропу …

До похода дискутировалось два варианта установки памятной плиты: внизу у места трагедии, где практически никто не бывает, даже охотники, и наверху – у конных троп, где памятник люди будут видеть, но, это далековато от места гибели Андрея. Точку в споре поставил туман, который плотной белой стеной застыл над ущельем, намертво загородив путь.

Но стоило нам установить плиту, туман, как по мановению волшебной палочки, развеялся, и километрах в трёх от нас стали видны Караганские ворота – высоченные, обрывистые берега реки Караган у слияния с Чебдаром и за ними – отвесная стена правого берега самого Чебдара. Страшно хотелось побывать внизу ущелья, но нельзя было рисковать травмированным Сергеем. Оставалось только сфотографировать открывшийся вид и скорее возвращаться.

Я подумал: “Да, плиту мы установили, но запланированный маршрут не прошли. Один участник травмирован, а напоследок ещё и я так сориентировался, что впору умом тронуться. А позади у меня вообще-то два лыжных руководства по Алтаю: первой и второй категории, зимнее восхождение на пик Черского на Хамар-Дабане в Прибайкалье да ещё и инструкторская работа в “Эрлаголе”…

Так имею ли я право в кого-то другого бросить камень за плохое руководство походом? Думаю, что нет”.

Послесловие

В следующем, 1981, году инструкторский поход второй категории сложности организовывал и проводил я.

Инструкторов для “Эрлагола” в то время готовилось много, и ещё один инструкторский поход, правда, первой категории, вёл Володя Коботов. Ну, конечно, Ардальоныч шёл на пещеры, а в группе у него собрались исключительно спéлики.

Филиппов после увольнения из НЭТИ поднимал туризм в Новосибирском НИИ автоматических приборов. Я же при организации инструкторского похода придвинул сроки похода вплотную к открытию лагеря. В качестве маршрута выбрал стосемидесятикилометровый кольцевой переход с максимальным пересечением участков, по которым предстояло потом водить походы моим подопечным.

– Фирмá! – сказали мне в МКК, выпуская на маршрут, – а может всё-таки сократим – многовато ведь?

– Но ведь со мной идут будущие инструктора, и у всех есть опыт “единички”: либо пешей, либо горной! – убеждённо возразил я.

Я постарался учесть и чужие, и свои прежние ошибки. Поход получился замечательный, хотя и не без приключений.

Но об этом как-нибудь в другой раз…