Альпинисты Северной Столицы

Майский день

Б Сибиряк

Всю ночь меня мучал тяжёлый сон: наша палатка движется по маршруту. По камням, по ямам, по бурелому… Неудобно, неуютно, муторно.

Проснувшись и почувствовав облегчение оттого, что кошмар прекратился, я выбираюсь из палатки и оглядываюсь вокруг. Унылое Чебдарское ущелье затянуто туманом, в котором отвесный противоположный берег уходит в фантастическую бесконечность, от реки ощутимо веет холодом. В нашей палатке ещё крепко спят, в двух остальных ощущается явное шевеление, народ просыпается.

Сегодня 23 мая 1978 года, семнадцатый день похода. Контрольный срок миновал позавчера, и нас, наверняка ищут, но, похоже, что это путешествие никогда не закончится. Вчерашний день был невесёлым, несколько человек получили травмы, а я в одном месте уцелел просто чудом …

В первой половине дня, не удержавшись на открытой крутизне, сорвалась и ускользнула вниз метров на двадцать Ольга Черноверская. Какое-то время она, скорчившись, сидела на камне, задержавшем её падение, и никак не реагировала на наши крики. Лишь через полчаса мужественная девушка, придя в себя и привязавшись к сброшенной ей верёвке, с трудом выползла к нам. Её лицо было изрисовано страшными синяками.

В полдень на нас неожиданно выкатился молоденький медведь. Очевидно перепугавшись от встречи с неизвестными ему существами, он полетел по инерции в сторону Володи Жутяйкина, который шёл с гитарой на животе. Тот упал прямо на гитару, а косолапый, полуперескачив, полуперекатившись через него, скрылся в кустах. Другой бы гордился такой близкой встречей с хозяином тайги, но Жутяйкин почему-то каждый раз хмурился, когда ему напоминали: “А, как через тебя медведь-то перепрыгнул!”

Вечером, когда мы отдыхали под скалой, неожиданно хлестанул дождь. Достав большой кусок полиэтилена, укрылись, заодно обнаружив, что гитара, на которую упал Жутяйкин, спасаясь от медведя, безнадёжно разбита. Михалыч, принял решение: искать место для ночёвки, как только дождь прекратится. Когда дождь притих, и мы были готовы сбросить полиэтилен, Мельников полез на разведку и… спустил на нас камни. Рядом со мной раздался глухой удар. Это на голову Сергея Дерябина свалился камень величиной с кулак. Сергей подскочил.

– А-а-а-а!!! – заорал он – Мишка-а-а-а!!! Дура-а-ак!!!

Но Мишка уже ничего не слышал, а Сергей от удара изогнулся своим тонким телом назад и упал бы затылком на камни, если бы я его не подхватил. Мгновенно появились аптечка и бинты.

– Просто болеть будет, а так ничего страшного, – успокоил Сергей встревоженную Ольгу, перевязывавшую ему голову.

Оля впервые в серьёзном походе, выполняет у нас роль медсестры, и по всему видно, что человек она очень трудолюбивый, скромный и добросовестный.

Для ночёвки же вчера нормального места не нашлось, пришлось поставить палатки прямо на камнях, а куда деваться…

Но вот все участники путешествия проснулись, оделись и собрались у кострища. На завтрак в одном котле доваривается крапива, в другом – листья и стебельки чёрной смородины. Кроме того, у нас имеется собранная вчера черемша – трава, немного напоминающая по вкусу чеснок.

– Никому не казалось, что палатка движется? – неожиданно поинтересовалась Света Курбакова – высокая, немного нескладная, блондинка. С ней, как и с Леной Шибаевой и Андреем Изотовым я прошлой зимой уже дважды ходил по Алтаю.

От удивления я чуть было не подпрыгнул, но тут же последовало всеобщее изумление: оказалось, в эту ночь все видели один и тот же сон… Ни за что бы не подумал, что такое возможно!

После скудного завтрака двинулись вниз по ущелью. Силы у нас были, конечно, не те, что в начале похода, да и какая-то апатия постепенно нарастала – мы всё чаще пренебрегли страховкой…

Для спуска по сыпучему отвесному рыхловатому склону, верёвкой всё же пришлось воспользоваться. Я полез первым, и когда до низа оставалось метра четыре, наклонив вправо голову, почувствовал лёгкий удар по косточке немного ниже левого виска. Не придав этому значения, полез дальше, но почему-то ослабли руки. Мой спуск из “по-спортивному” перешёл в спуск “лазаньем”. Похоже, верёвка сбила маленький камешек, который метров с тридцати выстрелил в меня сверху.

Спустившись, глянул вверх, увидел копошившихся там Ульянова и Жутяйкина и едва не упал, так потемнело в глазах. Невольно присев и машинально прижав левую ладонь к виску, ощутил липкую кровь. Чувствуя тоскливую усталость и какое-то странное безразличие, я двинулся дальше по береговой кромке. Пройдя с полкилометра, оглянулся и, никого не увидев, присел на камень и как-то забылся.

– Борька, ты что?! – услышал вскрик и встрепенулся. Передо мной стояла Оля.

– Да царапнуло вроде.

– Ой, да у тебя кровь! – тихо воскликнула она, доставая аптечку.

Я вытащил свой компас и посмотрел в его зеркальце, но ничего там не увидел. Зеркальный визир был мутный и ничего не отражал…

– Михалыч! Надо подниматься наверх и идти верхами, иначе мы так поубиваем друг друга, – почти выкрикиваю я руководителю, когда все участники собрались вместе.

– Или вернуться назад к избам и идти по тропе, – убеждённо добавляет высокий и худой новичок Лёша Шуркевич. Впрочем, после всего испытанного в этом походе новичком никого из нас уже нельзя назвать.

– Ну, в принципе, так и сделаем, если прижимы не будут кончаться или капитально упрёмся, – спокойно соглашается коренастый сорокалетний кандидат в мастера спорта Александр Михайлович Филиппов, – по идее, они вот-вот должны кончиться, – добавляет он, вытирая ладонью вспотевшие залысины.

Какова же была наша радость, когда, преодолев очередную преграду, мы увидели, что впереди путь свободен! Лишь далеко-далеко виднеется что-то огромное, как гора.

Проморосил дождик, мы остановились на обед. На подножный корм стали переходить позавчера: перебивались в основном крапивой, саранкой, черемшой, иногда попадался горный лук, чеснок, а ещё кислый-прекислый ревень. Вообще же, продукты начали растягивать ещё раньше, и постоянно хотелось есть… Подойдя к находящимися впереди участникам похода, я обнаружил, что они сгрудились в кучу и чем-то заняты.

– Что у вас там? – осведомляюсь я и к своему восторгу слышу:

– Рябчика подбили!

– А кто?

– Я! – сказал Жутяйкин.

– Во, молодец!

– Тише, ты! – кого-то ругнула Света, – с мясом не выщипывай!

Мелко порезанный рябчик варится в котелке с крапивой. В это время мой постоянный походный товарищ, обучавший меня играть на гитаре, невозмутимый по натуре Андрей Изотов уходит на разведку. Обед уже готов, а Изотов всё не возвращается. Кто-то из участников начинает бухтеть, но остальные довольны передышкой.

Андрей появляется через полчаса вспотевший и радостный. В руке, прижимая к груди, он держит свою коричневую шерстяную шапочку. “Наверно, принёс птичьи яйца…” – мелькает у меня мысль. Но он принёс не еду, а хорошее известие.

– Впереди такая же дорога, прижимов нет, широкая береговая кромка – метров тридцать, а за горой должен быть поворот и слияние Чебдара с Башкаусом. Все повеселели.

В похлёбке мне попался малюсенький кусочек рябчика, который я самым тщательным образом пережевал, но так и не сумел ощутить никакого вкуса.

– Вот это супчик! – слышу я Андрея Изотова, вытирающего прокуренные усы, – А мне бы сейчас табачку, и больше вообще ничего не надо…

– Давайте-ка, я вас сфотографирую, – предлагает Лёша Шуркевич, обращаясь ко мне и Дерябину. Обнявшись, словно раненые солдаты после боя, с перевязанными головами, мы с Серёгой встаём перед фотообъективом.

– А теперь со мной! – вдруг требует невысокий, но коренастенький Женя Беляев, и мы фотографируемся втроём.

– Знаете, что мы ели? – весело сообщает оптимист Сергей Ульянов, – Ворону!

Особых эмоций это не вызывает, только Беляев недоумённо обращается к Михалычу:

– А ворон едят?

– Едят всё, – назидательно отвечает руководитель. Потом выясняется, что ворону не подбили, а подобрали дохлую птицу в луже. Кстати, попавшийся мне в супе кусочек вороны, никакого ощущения падали не вызывал.

Наскоро поев, двинулись дальше. Первым пошёл Андрей Изотов.

Замшелая, мелкокаменистая кромка берега Чебдара постепенно переходит в крупную осыпь. Гигантские валуны, мокрые и блестящие от дождя, беспорядочно лежат от стены ущелья слева до самой реки справа. Группа сильно растягивается. В этот раз я оказываюсь где-то посередине, причём в полном одиночестве. Последние дни сложились для меня не совсем удачно: Сначала траванулся незнакомой травой, потом отведал удар камушком, хорошо, что скользом.

Острого голода не ощущалось, хотя ели мы, конечно, крайне мало, в основном – зелень. А вот сил поубавилось. И вот теперь появление более лёгкого и неопасного пути с одной стороны взбодрило, а с другой – по крайней мере, на себе я чувствовал явную расслабуху, потому что не требовалось теперь ежеминутно мобилизовываться на преодоление опасных препятствий. Не то, что вчера…

Вчера в середине дня я испытал совершенно небывалые для себя ощущения. Попал в такую ситуацию, что потом даже постыдился рассказать о случившемся остальным.

Без страховки, пересекая прижим, я совершил недопустимую ошибку, не заметив, что уже сильно оторвался от группы, и меня никто не видит. Над водой – не менее тридцати метров, подо мной – отрицаловка, а скала, которую пересекаю, становится всё более гладкой.

Шаг, ещё шаг. Стена не кончается. Вот уже и зацепиться не за что. Стоп! Назад!

Не тут-то было! Едва захотел развернуться, как рюкзак меня потянул книзу. Гляжу вниз и вижу под собой бушующую реку, камни. Ещё одна попытка развернуться. И вдруг понимаю, что никакого манёвра тут не предпримешь. Здесь бы с верхней страховочкой да без рюкзака сделать маятник, но я нахожусь один на один со стеной, без верёвок и с рюкзаком за спиной. Освободиться от рюкзака?! Продуктов там уже нет. Но оказывается, что и руки-то оторвать нельзя. Сбросить рюкзак, означает – неминуемо лететь вслед за ним.

Теперь представьте, что вы находитесь на крыше десятиэтажного дома, который внезапно начинает рушиться. Есть выбор: падать вместе с домом, либо прыгать вниз, что в принципе одно и то же. Вот подобного рода ощущения я и вкусил

Животный ужас разлился по каждой клеточке моего тела, и я сделал то, что вряд ли когда-нибудь смогу повторить. Едва мысленно не прощаясь с жизнью и ругая себя последними словами, полез вертикально вверх. Подтягиваясь на пальцах за микроскопические уступчики, я перелез-таки через отрицательную шишку.

“Не расслабляться! Только не расслабляться!” – как заклинание твержу про себя, когда самое опасное место осталось позади. И вот уже со скоростью велосипеда лезу и лезу вверх, где чуточку положе, но всё равно страшно круто.

Фу! Кажется, пронесло! Неужели выбрался?! Моим спасителем был животный ужас, а вот паника меня бы погубила, это точно… Теперь я понял, как две хрупкие девушки, спасаясь от медведя вблизи альплагеря Узункол, с тяжеленными рюкзаками перемахнули через шестиметровую пропасть.

А солнце уже клонится к западу, нет ни малейшего признака ветра. Только река неравномерно грохочет по камням, преодолевая пороги. Где-то далеко сзади идут Филиппов, Шуркевич и другие. Меня никто не догоняет, и я не тороплюсь. Есть возможность спокойно поразмышлять.

Что там за поворотом? Неужели, опять не то! И что это всё-таки за река, по берегу мы идём? Дьявольская какая-то речка! Сроду таких не видел. Неужели кроме нас здесь кто-то бывает? К моим девятнадцати годам – это четвёртое серьёзное путешествие по горам. Но до этого таких приключений ещё не было.

На небе нет ни единого облачка. Солнце где-то сзади нас, с юго-запада освещает негостеприимное ущелье…

А ведь мы уже за пределами контрольного срока! Нас ищут спасатели! Раньше слышал про подобные истории, но совсем не предполагал, что такое может произойти и с нами…

Мои размышления прерывает Женя Беляев, который стоит, скинув рюкзак, и отчаянно машет руками.

– Кидай рюкзак!!! – кричит он сбивчиво и напряжённо, – говорят, Андрея придавило…

Я ринулся вперёд, не снимая рюкзака, который давно уже не играл ни какой роли. Какого Андрея? У нас, их двое. Чем придавило?! Через два десятка секунд наскакиваю на мою одногруппницу полненькую боевую Верку Хвоину.

– Скорее!!! Скорее!!! Андрея придавило!!! – кричит Верка совершенно истерическим голосом, на глазах – слёзы.

– Где!!!

Скинув рюкзак, рванулся туда, где стоят Света Курбакова и Володя Жутяйкин. Слёзы текут по их щекам.

Совсем рядом, между гигантскими камнями отчаянно копошатся четверо: опытный турист Александр Аляев, стажёр Михаил Мельников и спелеологи Коботов с Дерябиным. Я бросаюсь к ним, поскальзываясь на мокром камне и разбивая коленку.

Промежутки между глыбами образовали большую наклонную яму. На дне ямы ребята пытаются приподнять плоскую глыбу, размером с письменный стол, под которой, – о ужас! – лежит Андрей Изотов. С одной стороны торчат ботинки, с другой – голова. Андрей не подаёт признаков жизни. Позже я узнал, что первым участникам, подбежавшим к каменной ловушке, он успел крикнуть:

– Уберите его! Уберите его! ...Всё, мужики…

Глыба по диаметру оказывается лишь немного меньше ямы, и для пятого человека там не хватает места. Что делать?

– Ищи палку! – кричит снизу Володя Коботов.

Глянув по сторонам, я увидел довольно мощный плавниковый ствол. Едва не сбив Беляева, который стоял рядом, как вкопанный, добежал до ствола, схватил его и ринулся обратно к каменной ловушке.

Напрягая все силы, готовые грызть эти камни, мы действуем этим стволом как рычагом, чтобы приподнять глыбу. Внизу ребята орудуют короткой дубинкой.

Появляется Филиппов. Он внимательно смотрит вниз, где в этот момент ребята отрезают лямки Андреевого рюкзака. Мне же кажется, что камень, на котором стоит Филиппов, дрогнул, готовый съехать и замуровать каменную ловушку вместе с людьми.

– Михалыч! – ору я не своим голосом, – долой с камня!!!

Тот поспешно спрыгивает.

Наконец удаётся приподнять глыбу, весящую, однако, не менее тонны, и парни на руках выносят Андрея из каменной ловушки. Голова его бессильно болтается, но мне кажется, он в сознании и сейчас что-нибудь скажет.

– Пульс?!

– Нету!

Искусственное дыхание.

Закрытый массаж сердца довольно неумело делает Филиппов.

Ещё раз.

Ещё и ещё раз.

Тяжёлое это дело – искусственное дыхание.

– Пульс?!

– Нету!

Меняемся часто. Из мужиков не все могут делать искусственное дыхание. Из девушек делает его только Ольга Черноверская.

Появляется Лена Шибаева:

– Мы нашли место для палаток.

Филиппов:

– Ставьте. Разводите костёр.

Виктор Новиков:

– Где палатка? Я поставлю!

Глаза бешеные. Что у него на уме?

Коботов:

– Борька, следующий ты!

Меня сменяет Аляев.

Я:

– Михалыч! Давай тоже, а то мы скоро выдохнемся!

Михалыча на массаже сменяет Шуркевич, но Филиппов, сделав несколько вдуваний, бросает и не может отдышаться.

Я бегу за Новиковым, которого мы завёт за его «суворовское» прошлое Кадетом, и едва не натыкаюсь на него.

Кадет (через каждое слово – мат):

– Где они тут ... нашли место для палатки. Нет тут ни ...

Я:

– Иди, смени кого-нибудь. Я поставлю палатку.

Кадет:

– Я палатку ставлю, понимаешь!!! Палатку!

Я:

– Иди, смени кого-нибудь. Там устали!

Кадет:

– Я палатку ставлю! Надо ставить палатку!

Приходится перейти на его язык:

– …твою мать! Давай палатку! Иди ко всем!..

В глазах у Новикова слегка проясняется:

– Тьфу! Чёрт с тобой!..

Швыряет палатку и странной походкой идёт назад. Подбираю палатку. Появляются Света и Лена Шибаева.

Я:

– Где вы нашли место?

Лена:

– А вон там (показывает вверх на обрыв, над которым оказывается замаскированная терраска, лучше места не придумаешь).

Я:

– Сами – поставите? (Делая ударение на втором слове)

Лена:

– Конечно, поставим.

Передаю палатку, возвращаюсь к ребятам и сменяю Кадета на искусственном дыхании. Голова Андрея лежит вплотную к коленям Верки. Он по-прежнему не проявляет признаков жизни.

Я (Беляеву):

– Женя! Давай тоже.

Беляев:

– Нет, нет! Не могу!

Я:

– Почему?

Филиппов:

– Оставь его. Его блевать тянет.

Нащупываю пульс и обманываюсь. Пульсацию кончиков моих пальцев я принимаю за пробуждение пульса у Андрея:

– Есть!

– Нет, нету...

Прошло два часа.

Филиппов:

– Ну, что! Дальше бесполезно...

Я:

– Лена! А помнишь, мы с тобой читали...?

Лена:

– Да-да! Надо делать и делать!

Филиппов (Шибаевой):

– Палатки поставили?

Лена:

– Да. Света вешает котелки.

...Спустя минут сорок...

Филиппов бросает делать массаж. Стоит спиной к нам, прислонившись к громадному камню, положив лицо на руки. Плечи вздрагивают.

Я (Шуркевичу):

– Лёша! Массаж!

Лёша делает массаж, я – искусственное дыхание.

Я (Коботову):

– Ардальоныч! Давай ещё!

Снова и снова пытаемся оживить Андрея.

Филиппов сидит на камне. Задумался. Глаза сухие.

Я:

– Михалыч! Лоб холодный и руки…

Филиппов:

– Ничего лучшего не мог принести?..

...Спустя три часа после начала попыток оживить Андрея.

Конечности холодные. Весь холодный.

Смерть.

Андрей Изотов мёртв. Ничто в мире уже не может его спасти.

Много позже Кадет мне объяснит, что у него в тот момент в голове что-то сдвинулось. Он шёл с палаткой в руке с единственной мыслью: «Для чего мне всё это нужно?! Связался я с ними! Поставлю палатку и уйду. Зачем они мне?..» А в это время – ты с какой-то ерундой… «Сейчас-то ты понимаешь, что я правильно вмешался?» – спросил тогда я. «Ну, сейчас-то, конечно, всё понятно» – честно ответил Кадет, а я понял, что тоже благодарен ему за ту встряску, которая меня на одну минутку отвлёкла от происходящего кошмара. Как глоток свежего воздуха.

...Когда мы завернули мёртвого Андрея в спальный мешок, кажется, силы меня оставили. Заметив это, Лёша Шуркевич пришел на смену, помогая нести тело погибшего товарища. Потом кто-то спросил:

– А где Андрюшка Ефименко?

Посмотрели, его и вправду среди нас нет.

Вперёд вышел Шуркевич:

– Как только Андрея Изотова завалило, Ефименко побежал вперёд, сказав, что помчался к людям за помощью.

Все встрепенулись.

– И ты что же, не мог его задержать?! – с угрозой в голосе спрашивает Жутяйкин.

– Я пытался, но не смог, – оправдывается Шуркевич.

– Стойте, стойте, – вмешивается Филиппов, – ну-ка, расскажи по порядку, как всё было?

Выслушав Лёшу, Михалыч плюнул с досадой:

– Тьфу ты. Этого ещё не хватало!.. Ну, ладно... может, вернётся. И добавил, показывая на мёртвого Андрея:

– Его мы сейчас завернём в полиэтилен, а завтра обмыть, что ли надо... Сейчас попьём чаю и будем располагаться. Обо всём завтра...

Совсем рядом с палатками, где весенние ручьи и ветры образовали в корнях старого кедра подобие грота, уложили мы завёрнутое в спальный мешок и полиэтилен тело Андрея.

Молча сидели у костра. Зачем-то кипятили воду в двух котелках. В поздних сумерках зашумел ветер, чёрные тучи заволокли небо, начал моросить дождь. Стало совсем темно.

Вдруг снизу из темноты, со стороны места гибели Андрея Изотова через толщу густой измороси донёсся слабый крик. Все разом дернулись, как от удара электрическим током. Что это??!

– Это парни вернулись – там нельзя пройти! – неестественным голосом проговорила Света.

Однако это оказался совершенно измученный Андрей Ефименко.

– Ну, рассказывай, – потребовал Филиппов, когда хрупкий Андрюшка отдышался и напился смородинового отвара, – что там впереди?

– Там через несколько километров прижим здоровенный, как гора. Я полез наверх, потом еле-еле спустился обратно.

– А парней видел?

– Да. Они там расстелили полиэтилен в расщелине и укладывались на ночёвку.

– Так. Ясно. А ты зачем пошёл?

– Я думал, жильё близко. Побежал за помощью.

На этом разговор закончился. Мы разошлись по палаткам.

Но один из нас остался лежать на свежем воздухе. Непогода, дождь, ветер ему были нипочём. Он был мёртв.

Ночью я проснулся от мрачной симфонии завывающего ветра и стонущих деревьев. В зловещем грохоте реки угадывалось какое-то гоготанье и улюлюканье. Разгулявшаяся стихия ликовала, празднуя победу над человеком.

Поход всё не кончался, но это уже было не очень важно…