Анонсы новых публикаций
(по состоянию на 04.08.2006г.)
Последний маршрут Рема Хохлова. По статье Власова Виктора - книга 'Лед и пламень', 2003, стр. 44-51. ХОХЛОВ РЕМ ВИКТОРОВИЧ (1926-1977) (80-лет со дня рождения)...
ПОМНЮ, МЫ ОЧЕНЬ МНОГО СМЕЯЛИСЬ: Марианна Леонидовна Александрова, жена академика А.Д. Александрова. Памяти академика, МС СССР А.Д. Александрова ...
НАШИ СКАЛЫ (1971-1972). Максим Рейдер, инженер, 2-ой разряд (проживает в Израиле 13 лет). Скалы - едва ли не самое лучшее, что было в моей юности...
ХОХЛОВ РЕМ ВИКТОРОВИЧ (1926-1977)
(80-лет со дня рождения)
Москва. Окончил МГУ (1948). С 1952 работал в МГУ. 1965 - заведующий кафедрой волновых процессов. 1973-1977 - ректор МГУ. Советский физик, один из основоположников нелинейной (лазерной) оптики. Академик АН СССР (1974; член-корреспондент 1966), член Президиума АН СССР (с 1975), и.о. вице-президента АН СССР (с 1977). Член КПСС с 1951. Депутат Верховного Совета СССР - с 1974. 1976 - член Центральной ревизионной комиссии КПСС. 1970 - Лауреат Ленинской премии. Награжден орденами Ленина, Трудового Красного Знамени и медалями.
Хохлов отдал альпинизму 20 лет: КМС, медаль первенства СССР по альпинизму, покорение всех семитысячников страны, кроме одного, последнего - п. Коммунизма:
Последний маршрут Рема Хохлова
По статье Власова Виктора - книга 'Лед и пламень', 2003, стр. 44-51
В альпинизме, особенно на заре его развития, ученых было больше, чем даже в шахматах. Первые масштабные памирские экспедиции были организованы под эгидой Академии наук. Напоминают об этом и названия на картах - хребет Академии наук, ледник Московского Дома ученых, пик Шмидта, пик Шокальского и многие другие.
И хотя альпинизм не стал интеллектуальным видом спорта, в горах побывало немало ученых. Абстракции гор и научное мышление лежат в соприкасающихся полях.
Недалеко от нашего лагеря на поляне Сулоева стоял лагерь экспедиции Московского государственного университета, в составе которой готовился к штурму пика Коммунизма Рэм Викторович Хохлов - вице-президент Академии наук СССР.
В один из дней отдыха я зашел к соседям и был тут же мобилизован чистить картошку. Я присоединился к тем, кто сидел вокруг большого тазика, загорая и ведя разговор, затрагивающий московскую служебную тематику. Мне показалось, что Хохлов, рядом с которым мне выделили место, тяготился этим разговором. Он напомнил присутствующим, что большинство из них находится в законном отпуске. Дискуссия постепенно угасала, картошка кончалась, и я на излете академической беседы решил задать, как мне казалось, невинный, нейтральный вопрос:
- Рэм Викторович, что Вы думаете об НЛО?
Его реакция меня удивила. Благодушное выражение лица исчезло, он настороженно посмотрел на меня и каким-то официальным голосом ответил:
- Академия наук этим вопросом не занимается.
Я почувствовал, что невзначай коснулся 'немодной' темы.
Но уже через несколько минут деликатный Рэм Викторович, как бы заглаживая излишнюю строгость тона, подошел ко мне и завел дружелюбный разговор о своеобразии этого района.
Через несколько дней мы с Валерием Петифоровым вышли на очередное 'дежурство' на пик Коммунизма. Обычно такие выходы делались для подстраховки иностранных альпинистов. И хотя в тот момент никого из наших подопечных наверху не было, это решение руководителя филиала МАЛа - Анатолия Георгиевича Овчинникова - не удивило, так как на пути к вершине была группа МГУ.
Когда мы пришли на восточную оконечность плато к палатке таджикских биологов, то узнали, что в штурмовом лагере умер Арутюнов и заболел Хохлов.
Включив рацию, я понял, что в эфире давно уже идет радиообмен, и что в базовом лагере принято решение о попытке эвакуации пострадавших с помощью вертолета. Команде МГУ предлагается срочно подготовить посадочную площадку.
Решение, принятое 'штабом' было смелым, но реальным. Технические возможности вертолета МИ-4 теоретически позволяли это сделать. Дело оставалось за исполнителями.
Однако, Машков, который находился рядом с больным Рэмом Викторовичем, высказывал по рации сомнения в целесообразности и возможности организовать 'аэродром' за одну ночь. И люди устали, и фактура снега не позволит его утрамбовать, и может быть Хохлову к утру станет лучше, и он сможет идти самостоятельно. И тогда спуск не займет много времени.
Штаб твердым голосом Богачева настаивал на том, что нельзя терять время, и сообщил, что уже готовится пилот и машина. И вообще на плато будет оказана помощь - там должна быть группа МАЛа плюс группа Власова - и слышу, как кто-то добавляет в микрофон - плюс группа 'ласточка 18'.
Все эти три группы представляли мы с Валерой - 'ласточка 18' были нашими радиопозывными.
Напряженное обсуждение шло предо мною как бы на двух уровнях: в эфире - в осторожном, почти протокольно выдержанном стиле - и рядом в палатке биологов, так сказать, открытым текстом, где выражалось неверие в успех - и летчик вряд ли полетит, да и посадочную площадку не сделать.
И тут я подумал, что эту площадку подготовить можно и вдвоем. Мы двинулись с восточной оконечности к центру плато. С нами пошел и третий, но потом он спасовал.
Мне очень хотелось помочь Рэму Викторовичу, мне очень хотелось помочь пилоту, и я помнил, что это моя вторая попытка строительства аэродрома в горах. Первый раз не повезло. Может быть, повезет во второй.
Я более десятка раз пересекал плато, знал особенности рельефа и понял, что есть место, где удастся организовать взлетную площадку. И что это надо сделать к утру.
Утро - оптимальное время для такого полета: при низкой температуре воздуха улучшаются летные характеристики вертолета и уплотнится, смерзнется снег на аэродроме.
Мы пришли в район ледника Трамплинный уже в темноте, поставили палатку, и я направился к краю плато, где нашёл небольшую возвышенность, к которой был удобный подлет и которая плавно уходила вниз к обрыву. Это позволило бы пилоту осуществить взлет, не набирая высоты, разгоняя машину под уклон.
Подобный приём часто применялся при старте планера. На планерной базе в Коктебеле, например, планерист стартовал с обрыва в сторону моря и в конце разбега оказывался в воздухе, имея большой запас высоты для маневра. Вот здесь был возможен аналогичный вариант.
Я обозначил контур посадочного круга, тут ко мне присоединился Валерий, и мы молча начали свой монотонный путь, утаптывая снег, по спирали от периферии к центру.
Посчитал площадь круга, площадь следа от ботинка, и с учетом темпа нашего движения получалось, что часам к семи-восьми утра мы должны успеть все сделать.
Покончив с математическими расчетами, в тишине и темноте принялся философствовать, чтоб скоротать время. Наше перемещение было похоже на перемещение пахаря на пашне. Сложилось так, что традиционное направление движения - по часовой стрелке или против - для западной и восточной цивилизации было различным. А так как мы топали против часовой стрелки, то я получил пищу для размышлений о том, что в напряженный момент непроизвольно отдал предпочтение восточному образу действий.
Мое философствование прервало появление в середине ночи людей из команды МГУ, пришедших сверху. К этому времени половина дела была сделана. Часть пришедших - среди них в темноте узнал Николая Володичева и Нуриса Урумбаева - присоединилась к нам, и к рассвету мы завершили проект. Имея запас по времени, даже расширили взлетную дорожку сверх необходимого минимума.
Сообщили по рации штабу о нашей готовности, и вскоре над нами несколько раз прошел вертолет, сделавший разведку. Он сбросил мешок с привязанной к нему запиской. В мешке была угольная крошка, а в записке - эскиз уже сделанной нами площадки и просьба посыпать черной смесью контуры круга и взлетной дорожки, так как при утреннем освещении утоптанный снег слабо контрастировал на фоне свежего. Записка была адресована ... Володе.
Мы выполнили просьбу и получили по рации подтверждение, что готовится первый рейс для больного. Нас просили провести загрузку вертолета максимально быстро, и в облегченном варианте. По голосу говорившего в штабе чувствовалось огромное волнение.
Было понятно, что в случае неудачной посадки нам предстоит транспортировать с плато по ребру 'Буревестника' и экипаж вертолета.
Наконец, в небе появляются два вертолета, летящих на разной высоте, и один из них - МИ-4 - осторожно приближается к нашему кругу. Другой - МИ-8 - сверху контролирует ситуацию. Потом мы узнали, что с него велась киносъемка.
Ревущий вертолет садится по-самолетному. Вращающиеся лопасти издают на высоте шести тысяч метров звук непривычной тональности. Да и сам вертолёт выглядит необычно - силуэт изменен из-за снятых задних дверей-створок, в кабине не видно второго пилота.
Машина касается утоптанного снега, и несколько человек почти бегом несут носилки с больным к открытому кормовому проему вертолета. В левой части проема стоит механик, который принимает носилки и одним рывком вдвигает их в глубину кузова.
В этот момент один из биологов, пришедший вместе с альпинистами МГУ, попытался использовать вертолет, как попутный трамвай, и отправить с ним багаж - свой ящик с биологическим материалом и экспериментальными мышами.
Не успел он сунуть этот ящик в правую свободную часть кормового проема вертолета, как механик ударом ноги выбрасывает его на снег, неуклонно реализуя принцип максимального облегчения машины.
Всё это занимает секунды, и МИ-4, сильно задрав хвост, начинает разбег под уклон в сторону сбросов ледника Трамплинный. Сейчас все решится.
Аэродром не подвел, и я вижу, наконец, как почти в самом конце дорожки разбега появляется просвет между снегом и передним колесом шасси. Просвет увеличивается, и вертолет на бреющем полете скрывается в провале ледника. Теряю его из вида, но через несколько томительных секунд по рации сообщают, что снизу видят машину, благополучно выходящую в долину. И вскоре мы узнаем, что пилот Игорь Иванов совершил посадку на поляне Сулоева.
В наших рядах - ликование. Нам передают поздравления штаба. Начинается обсуждение знатоков: каким орденом наградят пилота и как теперь будет называться это место на плато.
Но эйфория исчезает после очередной радиосвязи. Нам говорят, что второго рейса не будет.
Это решение меня не удивило - дважды подряд рисковать действительно не стоило.
На лыжах, превращенных в сани, начинаем транспортировать тело Арутюнова на запад. Вдруг острый приступ валит на снег Мигулина. Мы перекладываем его на сани. Тело Арутюнова остается на плато - за ним придут следующий раз. Везти двоих не на чем, да и силы, судя по всему, уже не те. Снег раскис, движение замедлилось. Только в сумерках спустились в базовый лагерь. На самом трудном участке Мигулин нашел в себе силы идти самостоятельно. А ночью в полевых условиях Орловским и Шиндяйкиным ему была сделана спасительная операция.
В свое время строки Киплинга:
День, ночь, день, ночь, -
Мы идём по Африке
Я воспринимал как поэтический перебор. Здесь же - не в Африке - всё было именно так: день, ночь, день, ночь.
Потом, уже в Москве, когда я смотрел кадры, снятые Пээтом Пэтэрсом сверху из второго 'контрольного' вертолета, я удивился тому, какой довольно правильной геометрической формы круг я разметил при тусклом свете звезд
Об этой высотной экспедиции МГУ Александр Александрович Кузнецов написал книгу (Восхождение. М., 'Молодая гвардия', 1982). Неординарность коллизий, переплетение судеб и сложность человеческих взаимоотношений стали, вероятно, причиной того, что автор дипломатично вывел участников событий под другими - пусть и узнаваемыми - фамилиями. И только две фамилии, упоминаемые в книге, не были изменены - Петифорова и моя. Очевидно, мы с Валерием не дали повода для неопределенностей. Или автор не захотел придумывать для нас псевдонимы.
:
Примечание редактора:
Жаль только, что из-за партийного догматизма не выжил Рем Хохлов. Как ни парадоксально, будь он простым альпинистом без партийных регалий, жизнь ему сохранили бы в Душанбе обычные советские врачи, которые знали специфику горовосхождений. Но поступила команда из политбюро ЦК КПСС. Был прислан специальный самолет, и в течение нескольких часов больной был доставлен в кремлевскую больницу. Быстрый сброс высоты (за 3 дня на 7 км:!) - спасает любого альпиниста (прим. ред. - врача, МС СССР). Партийная бездарность сделала свое дело. Рему Викторовичу кремлёвские врачи - сделали переливание крови и 'на конце иглы' - он скончался 8.08.1977:
ПОМНЮ, МЫ ОЧЕНЬ МНОГО СМЕЯЛИСЬ:
Марианна Леонидовна Александрова,
жена академика А.Д. Александрова
Памяти академика, МС СССР А.Д. Александрова
Началось мое увлечение альпинизмом, когда я познакомилась с Александром Даниловичем Александровым. Он превосходил всех моих знакомых и поклонников во всем и произвел ошеломляющее впечатление своими знаниями в литературе, музыке, рассказами об альпинизме. Александр Данилович дал мне почитать книгу Ионга Хазбенда 'Борьба за Эверест'. (Уже совсем недавно, в 90-х годах, был найден труп одного из участников той экспедиции - англичанина Меллори). Книга произвела на меня такое сильное впечатление, что я пошла в альпсекцию Университета, бросив планерный клуб.
И вот в 1936 г. я в первый раз поехала в альплагерь в район Гвандры на Западном Кавказе. Лагерь только еще организовывался: просто стояли палатки, спали мы в спальных мешках на еловых ветках, пищу готовили под навесом, а ели сидя на бревнах. В лагерь мы добирались несколько дней пешком из Баталпашинска, шли вдоль реки Кубани. Течение было такое сильное, что купаться нам приходилось в связке, иначе бы нас снесло. Мы очень проголодались в дороге, и когда проходили мимо аула Хурзук, зашли на рынок. И здесь мне очень пригодилось то, что я могла считать до 20 и немного говорить по-татарски. На 1 курсе у нас были два студента из Южной Осетии, и когда мы начали ходить в планерный клуб, один из них научил меня немного говорить. Поэтому я могла сказать: 'хочу хлеба, хочу сыра'. Мы смогли на рынке немного поторговаться и купить себе кое-что из еды.
Когда мы подошли уже близко к горам, нам встретились И.Е. Тамм и Поль Дирак. Выглядели они ужасно: сгоревшие носы и спекшиеся губы. Видимо, они шли с восхождения. Много позже, после войны, я слушала доклад Дирака на семинаре в Физтехе и была поражена его дивным английским языком, таким напевным и понятным.
Одним из организаторов лагеря и заведующим учебной частью был Б.Н. Делоне. Он водил нас на обзорные экскурсии в горы. Борис Николаевич очень ценил красоту, хорошо рисовал и сделал много зарисовок вершин Западного Кавказа. Во время одного из занятий мне захотелось пить, и Б.Н. повел меня к ручью. Вдруг он спросил: 'Вы та самая Георг, которая стала победительницей олимпиады?' Он ужасно смутил меня этим. Да, я участвовала в 1 олимпиаде по математике в Ленинграде, и со мной случился курьез. Я задание по геометрии сделала на черновике, но забыла переписать его на чистовик, а черновик унесла домой. Сдала только задание по алгебре и чистые листы по геометрии. Но во время собеседования я сходу ответила на сложный вопрос по геометрии и по требованию Бориса Николаевича тут же провела доказательство, чем, видимо, произвела на него впечатление и потому что вошла в число 10 победителей олимпиады, и он посоветовал мне поступать на матмех.
К 1936 г. я уже была знакома с Александром Даниловичем и Борис Николаевич, видимо, догадывался о нашем романе. Он был очень лукавым и часто, хитро поглядывая в мою сторону, заводил разговоры о том, что А.Д. еще не женат, чем вводил меня в краску. Когда мы ходили с ним на осмотр вершин, он так быстро бежал, что мы еле поспевали за ним. Он хотел показать нам, что мы, хоть и молодые, а ходим хуже. В лагере я познакомилась с Гришей Кватером. Он учил нас на скале спускаться дюльфером. Затем уже на большой скале с нами занимался Делоне. Еще мне запомнился инструктор Лейпунский, который учил нас спускаться по снегу на ногах, как на лыжах, управляя ледорубом. Сделав восхождение на Гвандру, все получили значок 'Альпинист СССР', но я не получила его сразу, т.к. у меня не было значка ГТО 1 ступени, а был только 2-ой.
После восхождения мы собрались идти пешком в Сухуми через Нахарский перевал. Нас было человек пятнадцать. В первый день мы прошли 50 км, и здесь нас впервые научили делать друг другу массаж ног, чтобы не было судорог. Мы прошли Учкулан, но забрались слишком влево и вышли не на Нахарский перевал, а на Бараньи лбы. Пришлось нам спускаться по крутым склонам. Первым ушел вниз Костя Пискарев, и т.к. он не вернулся, мы с подругой Соней Долговой (Зверевой) взяли на себя смелость утверждать, что теперь мы знаем, куда идти, и увлекли всех за собой, но два человека пошли другой дорогой. Мы спускались, как Тарзан: по веткам кустов и деревьев, босыми ногами, которые стерли в кровь. Наш приятель Аркаша Шварц уронил вниз рюкзак с деньгами и припасами, и все остались без еды.
Спустившись на ледник, чуть ниже, мы нашли охотничий кош - площадку, огороженную камнями. Было так холодно, что, когда мы улеглись спать, пришлось прижиматься друг к другу и поворачиваться сразу всем вместе. Небо было высокое, ясное, звездное, и мне казалось, что ночь никогда не кончится. Наутро Аркаша пошел искать рюкзак и встречать тех, кто пошел другим путем. Деньги и рюкзак он нашел, но в нем осталось только одно пшено, так что пришлось всем есть одну кашу без соли.
Когда мы спустились с ледника в Южный туристский лагерь, нас не приняли, потому что у нас не было путевок, и даже не накормили. В то время лагерь охранялся, был милицейский пункт, и там нам дали хлеба и рыбных консервов. Утром мы пошли вниз, а впереди на лошадях ехали милиционеры. Мы дошли до Ажар, переночевали на сеновале, и на следующий день дошли до Лат. Мы шли по Кодорскому ущелью - красивейшему месту, где справа стекали водопады. В Латах мы ночевали прямо в винограднике. После Лат мы еще шли пешком, а потом на автобусе доехали до Сухуми. Там сняли комнату, смыли с себя грязь, в саду у колонки, и отправились купаться в море. Потом мы надели платья и пошли в ресторан, где, не в состоянии дождаться заказа, съели весь хлеб, лежавший в вазе.
В 1938 г. после операции на гландах я приехала в лагерь без путевки, уже как жена инструктора. Александр Данилович в тот год вел занятия в школе инструкторов. Двое наших приятелей-инструкторов Женя Строганов и Боря Матвеев предложили мне пойти с ними на Софруджу. Женя - химик-кристаллограф, был тогда аспирантом. Боря, кажется, был биологом. Мы больше не встречались, т.к. он рано умер. С нами пошла жена Бори, Таня. Ребята должны были вести на следующий день группу пожарников на Софруджу. Таня была не спортивная, и они с Борей все время отставали. После ночевки утром ребята решили одни быстренько сходить на Белала-Каю, а нас оставили готовить еду и сторожить вещи. Пока ребята отсутствовали, мимо нас на Зуб Софруджу прошли Иосиф Либерман и Шура Белова, тогда еще студенты матмеха. Иосиф Либерман - талантливый математик, ученик А.Д. За два года он сделал диссертационную работу, в начале войны блестяще защитил кандидатскую, сразу после этого ушел на фронт и погиб. А.Д. посвятил ему статью в своей книге 'Люди науки'. Шура еще жива, кандидат физмат наук, была сотрудницей Валландера, работала в аэродинамической трубе. Пока мы ждали возвращения наших ребят, вдруг сгустились тучи, молнии засверкали ниже нас, окружили Зуб, ударяли в него, над ущельем Аманауз пошел сильный дождь. Когда Боря с Женей спустились, они, даже не перекусив, пошли на Зуб выручать Шуру и Иосифа. Пока ребята ходили на Белала-Каю, к нам подошла группа из лагеря пожарников, с ними была собака. Она нашла за камнем припрятанный в холодке сыр и съела его. На утро мы все пошли на Софруджу. А к вечеру мы с Женей вдвоем стали спускаться в Домбайскую долину в лагерь. Женя очень спешил, т.к. там его ждал отец. Он пошел вперед, оставив меня одну, и мы потом шутили, что я скормила сыр собаке, а он оставил меня одну на съедение медведю.
Подробнее >>>
НАШИ СКАЛЫ (1971-1972)
Максим Рейдер,
инженер, 2-ой разряд
(проживает в Израиле 13 лет)
Скалы - едва ли не самое лучшее, что было в моей юности. Я до сих пор помню, как осенью, кажется, 1971-го года купил в метро книжечку Маерковича и Гурьяна 'На скалы'. И это стало одним из самых важных моментов в моей жизни. Буквально через несколько дней в фойе института (я учился тогда на втором курсе 'Бонча'1/) я увидел объявление: 'Альпинисты, выезд на Малые скалы - в субботу. Собираемся у 33 кассы. Круглова, не забудь сковородку!'. Да, Альп-ЛЭИС всегда собирался у 33 кассы Финляндского вокзала, это - слева в углу, если смотреть в сторону платформы. А 'у паровоза' мы никогда не собирались. Так моя жизнь хорошего студента кончилась, потому что ничто не могло сравниться со Скалами. Подошли ноябрьские праздники, и я впервые оказался на Больших скалах.
Все питерские альпинисты теперь знают тропу 'Хо-Ши-Мина', которая в наши дни считается самой короткой. Я помню, как ее открыли (весной 19712/ - прим. ред.), но мы-то еще ходили по 'полной программе' - 18 км от ст. Кузнечное. Конечно, никакой электрички до Приозерска не было - ехали до Сосново, там залезали в 'дизель', раскладывались в темноте в спальниках на полу и просыпались, подъезжая к Кузнечному. Горе тому, кто просыпался позже! Потому что его будили 'погранцы' и забирали в кутузку через пару станций, уж не помню, как она называлась (Куликово - прим. ред.) до выяснения личности. Хотя почему - горе? Таких считали героями. Однажды офицер устроил своим солдатикам показательный урок. 'Как отличить туриста от альпиниста? - спросил он. - Не знаете? У туриста рюкзак забит грязным барахлом, и в отдельном полиэтиленовом мешке лежат чистые кеды, а у альпиниста - наоборот, в рюкзаке аккуратно сложены чистые вещи и в отдельном мешке - чистые ботинки. Вот так-то'. Некоторым удавалось делать пропуска в погранзону через 'Большой дом'3/. Насколько мне известно, после некоторой операции над этой бумажкой (25 лет еще не прошло, и я думаю, разглашать секреты рановато) зона ее действия расширялась. Сойти на ближней станции, показать бумажку погранцу и, пока он ее рассматривает, несколько трепетать, ожидая, что на этот раз тебя, наконец, возьмут за ж..., и в то же время знать, что идти тебе до Скал всего 6, а не 18 километров - о, это было здорово! Был еще прямой поезд - он отходил в 23:55, и на него нужно было купить билет один раз в жизни и потом аккуратно его хранить - увидев, что билет свеженький и чистенький, проводник считал, что он - новый, а может, делал вид, что считает...
Но в 72-м году километров еще было 18. Уже лежал первый снег, и мы долго шагали через лес, поднялись на Парнас. Стоянка Альп-ЛЭИСа (который тогда был в 'Буревестнике', а не в 'Спартаке') находилась в самом конце Ястребиного озера, практически на выходе со Скал. Пару лет назад мой товарищ, приезжавший в Израиль, показал мне видеофильм, снятый на Скалах. Наша стоянка наша заросла, как не было. А тогда - нас, новичков, отдали под начало Володи Балыбердина, в будущем - советского первовосходителя на Эверест.
Подробнее >>>