Альпинисты Северной Столицы

 Энциклопедия альпиниста 

Архив рассылок сайта Альпинисты Северной столицы
 Выпуск 65. от 18 марта 2004 года

Альпинисты Северной столицы
Альпиниада-300
Персоналии
Горный туризм
Новые книги
Вернисаж
Экспедиции
Альпинистский юмор и фольклор
Для спонсоров и рекламодателей
Наши достижения
 
Наша команда
 Альпинисты Северной столицы. Выпуск  65.
 
Новые публикации
(по состоянию на 18.03.2004г.)
 
ДЕСЯТЬ МАРШРУТОВ К ЭВЕРЕСТУ. Успех Эдмунда Хиллари и Тенцинга Норгея воодушевил многих восходителей, которые стали прокладывать новые,  неизведанные пути к вершине. Сегодня наиболее известны десять маршрутов, по которым лучшие альпинисты из сорока одной страны взошли на Эверест...Подробнее>>> 
История Томского альпинизма. Ю.И. Коновалов - МС СССР.  1835 год. Экспедиция Ф. Геблера к подножью Белухи.  Подробнее>>
 
Трагедия на пике Коммунизма, 1977 г. Альпинизм и горный туризм. Юрий Слезин - доктор наук,  МС СССР по альпинизму. Но не все было хорошо и успешно в 1977 году. В этом же году в начале сентября на Памире погибла моя двоюродная сестра Лена...Подробнее>>>
 
На пик Коммунизма, 1977 г. Ю. Ицкович - инженер, к.т.н,  1 разряд по альпинизму,  МС СССР по горному туризму.  Не просто вспомнить о событиях почти 20-летней давности. Вдвойне тяжело вспоминать о событиях трагических...  Подробнее>>
 
 
 
Заканчивается заочный  шахматный турнир для альпинистов 
Посмотреть турнирную таблицу, познакомиться с участниками и посмотреть закончившиеся партии можно здесь
Ниже две очередные публикаций.
Трагедия на пике Коммунизма, 1977 г.

Альпинизм и горный туризм

Юрий Слезин - доктор наук,
МС СССР по альпинизму

Но не все было хорошо и успешно в 1977 году. В этом же году в начале сентября на Памире погибла моя двоюродная сестра Лена, моя почти точная ровесница (разница один месяц), с которой мы росли вместе с пеленок в буквальном смысле. Лена погибла на спуске с пика Коммунизма (Сталина), она сорвалась, поскользнувшись на снежно-ледовом гребешке, по которому группа двигалась без страховки. Это была группа горных туристов, которая ходила на большую гору контрабандой, не имея на то формального права, не имея ни связи, ни подстраховки, специально выбравшая для восхождения начало осени, когда все альпинистские экспедиции покинули район и не могли помешать. Этому трагическому финалу предшествовало многое, о чем я попытаюсь рассказать.

Прежде всего, о Лене. Ее жизнь и судьба, которая привела ее в конце-концов на великую гору, была далеко не стандартна. С раннего детства Лену мучила астма. К ней добавлялись бесчисленные воспаления легких и все с ними связанное. У нее развилась эмфизема легких - необратимое расширение альвеол, уменьшающее жизненную емкость. И, наконец, когда она уже училась в Университете, ее свалил небывало жестокий приступ астмы, который ее почти доканал. Она пролежала пластом более полугода. Ей пришлось пропустить год в Университете. Она держалась только на сильнодействующих таблетках, уколах и кислороде.

Когда, наконец, она все-таки снова встала на ноги, ей пришлось заново учиться ходить. Ее ноги представляли собой кости с выступающими коленками, обтянутые желтовато-зеленоватой кожей. Так выглядели на фотографиях погибшие от голода узники фашистских концлагерей. Но она пошла. И уже не останавливалась. Как у лермонтовского Мцыри в ней 'мучительный недуг развил тогда могучий дух'. Не случайно Мцыри был любимым героем Лены, и поэму Лермонтова она еще в школе знала наизусть целиком.

Она оставила медицину и стала работать над собой сама. Основной принцип - бесконечные тренировки без малейших поблажек, бешеный ритм жизни с укороченным сном и непрерывной работой в остальное время. При этом Лена сумела организовать свою жизнь так, что ее хватало на все: она и училась хорошо, и очень много читала, и посещала концерты в филармонии, ходила в театр и в кино, общалась с друзьями, вела обширную переписку. Позже она вышла замуж, родила и вырастила сына, защитила диссертацию. Нормальному человеку на все, что она успевала сделать, не хватило бы и двадцати пяти часов в сутки. Учась в университете, она занялась сразу несколькими видами спорта. Помню, как-то она мне говорила: 'Завтра в пятницу у меня занятия до часу, в час - тренировка по гимнастике, в три - тренировка по волейболу, в пять я играю в шахматном турнире, а в десять отходит электричка, на которой я еду на ночные туристские соревнования'.

Такая тактика рискованна - либо пан, либо пропал. Встав на такую дорожку, ты уже не можешь себе позволить ни малейшего послабления: остановился - и упал, как на велосипеде. Но если не дрогнул, получаешь шанс на настоящую жизнь. Вот этот выбранный ею для себя вынужденный ритм и привел ее в конце концов в авантюру на пике Коммунизма.

Взявшись за себя, она уже ни одного выходного не проводила в городе, ни одной ночи с субботы на воскресенье не ночевала дома. Летом она уходила в пешие и горные туристские походы, зимой - в лыжные. Вскоре она оставила волейбол и гимнастику и шахматы - остался туризм. Она выполнила норму мастера спорта и стала не просто здоровым, а исключительно здоровым человеком. Это она, с ее эмфиземой, хронической легочной недостаточностью! Она работала в институте медицинской радиологии, и как-то у них набирали добровольцев-испытателей для испытания на выживание в условиях заваленного взрывом атомной бомбы подземного бомбоубежища. Месяц в невыносимых условиях при температуре +32 градуса, влажности 100% и стократно повышенном содержании углекислоты, в предельной скученности и почти без еды и питья. В группе из тридцати человек вместе с ней оказался и очень сильный мастер-альпинист Юра Шевченко, врач по профессии, с которым я прошел в свое время несколько сложных маршрутов. Так вот из всей группы полностью выдержали испытание без заметных нарушений физиологии только эти двое. Большинство остальных пришлось забирать из подземелья досрочно.

А еще она была ведущим деятелем, организатором в туристском клубе, веселым заводилой и душой коллектива. Я помню, будучи в отпуске, приехав с Камчатки, отправился с ней и ее клубом на слет туристов-водников на Карельский перешеек, на Вуоксу, на бурную протоку Кивиниеми. Народу в ее команде было много, наверное, два или три десятка байдарок, и Лену величали не иначе как Адмиралом и слушались кивка ее головы. Меня она взяла в свою адмиральскую лодку.

Это были походы выходного дня, а для себя она специализировалась в горном туризме, где их, уже небольшая, 'команда мастеров' выбирала себе максимально сложные маршруты. И вот тут возникла проблема восхождений. Психологически очень трудно проходить сложнейшие перевалы рядом с вершинами, до которых 'рукой подать' и не зайти на вершину. Занимаясь туризмом как спортом, классифицируя походы по сложности, туристы изобретали всевозможные искусственные 'перевалы', например, 'перевал' между двумя вершинами Эльбруса, 'перевал' через плато Правды рядом с пиком Коммунизма и, кажется, даже 'перевал' через седловину между двумя вершинами Ушбы. Выход на такие перевалы включает большую и технически сложнейшую часть восхождения на гору. Однако, туристам вершины запрещены. Запреты обходят, как могут: например, включают в маршрут 'выход на панорамную точку для фотографирования', или просто совершают восхождения втихаря, подальше от посторонних глаз, многократно увеличивая тем самым опасность тяжелых последствий любой аварии.

На заре альпинизма он не отделялся от горного туризма, и сначала прохождение перевалов входило и в альпинистские разрядные нормы. Наши первые мастера альпинизма все были также и горными туристами. Потом произошло формальное разделение. Разница в том, что альпинисты поднимаются на вершины, и к подготовке, тренировке альпинистов предъявляются гораздо более высокие требования, чем к подготовке туристов. Это объясняется стремлением к безопасности. Но современные туристские 'перевалы' высших категорий не менее сложны и опасны, чем любые вершины, если на последние подниматься по простейшим путям. Единственный способ действительно повысить безопасность - это разрешить туристам восхождения на вершины с соседних перевалов, но повысить формальные требования к подготовке для допуска в соответствующий поход. Современный горный турист - мастер спорта должен иметь, как минимум, первый разряд по альпинизму. А что же было здесь?

Группа была, бесспорно, квалифицированной. Более того, имели опыт восхождения на семитысячники, у Лены, по крайней мере, за плечами были и пик Ленина и пик Евгении Корженевской. Лена рассказывала, как они, совершая длинный поход с многими шеститысячными перевалами, зашли по дороге и на пик Ленина, обозвав его панорамной точкой для фотографирования. Их сначала обругали, хотели наказать, но потом простили 'и даже выдали значки'. Вот такую проявили непоследовательность - поступили не 'по закону', а 'по понятиям'. А это всегда чревато, даже когда закон и нехорош. Дальше был пик Корженевской, а потом вот этот поход.

Было ясно, что пока в районе работают альпинистские экспедиции, они не дадут подняться на такую серьезную гору группе, не имеющей формального права и не обеспеченной ни спасотрядом, ни связью. Поэтому к горе подошли лишь в сентябре, понимая, что в случае чего помощи просить буде не у кого. Маршрут восхождения выбрали с ледника Гармо по ребру Белавина (тогда его называли 'ребро Некрасова') на плато Правды и дальше по широким склонам и гребню к вершине. Ребро не очень сложное, но все же немного посложнее двух других простейших путей на гору - ребра Буревестника и ребра Бородкина. Успешно поднялись на плато, но выше один из участников (я не помню его имени) почувствовал себя неважно. Он шел с трудом, и у него начались явные нарушения координации. Все же он добрался до плеча гребня на высоте 6900, где была организована ночевка. Дальше он идти не мог. С ним осталась Лена, а руководитель - Владимир Соломонович Ицкович с другим здоровым участником своим братом Юрием решил все-таки подняться на вершину, что они и совершили. Лишние сутки в палатке на 6900 заболевшему здоровья не прибавили. После второй ночи, когда начался спуск, он уже еле шел. Вскоре его пришлось транспортировать волоком, и в нижней части вершинного склона у плато он скончался.

Спускать труп столь малыми силами было невозможно, и его оставили на более или менее приметном ледовом сбросе. Я легко могу себе представить моральное состояние Лены, ее я знаю. Руководитель Ицкович, повидимому, чувствовал себя нормально, что я заключил недавно, прочтя статью его брата в сборнике 'Альпинисты Северной столицы', посвященную 'бюрократам от альпинизма', где он упоминает это восхождение, как свой семитысячник, как достижение, 'скромно' умалчивая о погибших.

Спуск продолжался. В верхней части гребня туристы воспользовались закрепленными веревками, оставленными альпинистами и, при этом по перилам шли развязанными. На относительно пологом снежно-ледовом гребешке, разделявшем два скальных взлета, в перилах был разрыв. Здесь Лена поскользнулась и покатилась в сторону 'Грузинского кулуара'. Пытавшийся придержать ее за штормовку товарищ покатился тоже. Ему повезло: остановившись после ста пятидесяти метров падения над ледовым сбросом, он остался жив, хотя и сильно побился. Лена, остановившись там же, погибла. Ее оставили на месте падения, и уцелевшие с трудом спустились до ледника, до 'Грузинских ночевок', откуда здоровый побежал к людям за помощью, чтобы вытащить побитого. Его вывезли вертолетом.

Все это я узнал в 1978 году от руководителя поисковой экспедиции Ленинградского клуба туристов и спорткомитета Ивана Благово, когда вместе с женой Ирой принимал участие в поисках тел погибших.

С Леной обо всем этом уже не поговоришь, но для каждого альпиниста ясна неграмотность, а, вернее сказать, преступность поведения группы и, прежде всего, ее руководителя. Если еще можно как-то оправдывать столь рискованный, контрабандный выход столь малой группой на такую серьезную гору без связи и страховки, ссылаясь на 'гнусных бюрократов' от альпинизма, то продолжение восхождения, после того как один участник заболел, нельзя оправдать ничем. Я уверен, что срыв Лены - это результат ее подавленности чувством вины за гибель товарища, за то, что она не настояла на его немедленном спуске вниз, как только стало ясно, что он заболел, и не заставила братьев Ицковичей отказаться от восхождения. Она за свою, меньшую, вину заплатила жизнью, а эти - не смогли даже просто промолчать, не похвастаться.

Этим братцам все как с гуся вода. В сборнике 'Альпинисты Северной столицы. Книга 2' в 2002 году Юрий Ицкович, перечисляя свои достижения, с гордостью пишет: 'В 1977 взошел на пик Коммунизма (впервые в составе самодеятельной группы туристов). На вершину взошел с братом Владимиром (руководитель группы) с юга по ребру Некрасова через плато пика Правды, по ЮВ гребню'. Он скромно умалчивает, что ради этого выдающегося достижения ('впервые:') им с братцем пришлось оставить на горе остальную часть группы в виде трупов. 'Впервые в составе:' - это наглая ложь, не в составе самодеятельной группы, а вдвоем с братом, покинув заболевшего участника группы на ночевке, после чего тот скончался. Я абсолютно не могу понять, как вообще у человека может повернуться язык и рука, чтобы так лгать и публично хвастаться таким восхождением. Это говорит о полной атрофии совести. Странно, что статью напечатали в таком сборнике, неужели не нашлось рецензента, знакомого с историей этого восхождения? Неужели не поговорили хотя бы с Благово?

Альпинистов за такие вещи дисквалифицирут пожизненно, а восхождение не принято упоминать в числе своих достижений и при гораздо меньших грехах. Здесь помимо недостойного поведения с моральной точки зрения, была и элементарная тактическая и техническая (страховка) неграмотность, которая недопустима для альпинистов, идущих на подобный маршрут. Видимо все-таки прав был 'бюрократ' Каспин, когда принял административные меры против награждения самодеятельных туристов-нарушителей. В одном из следующих выпусков сборника издателям необходимо покаяться за такую 'промашку'. Альпинисты должны знать таких героев и не подавать им руки.
 
На пик Коммунизма, 1977 г.

Ю. Ицкович - инженер, к.т.н,
1 разряд по альпинизму,
МС СССР по горному туризму

Не просто вспомнить о событиях почти 20-летней давности. Вдвойне тяжело вспоминать о событиях трагических. А наше восхождение на пик Коммунизма в 1977 году кончилось трагически. Погибли двое наших друзей: Елена Павлицкая и Алексей Морозов. Вечная им память, низкий поклон и благодарность за тяжкий совместный труд в борьбе со стихией:

Я открываю глаза и, конечно, не понимаю, что потерял память, сорвался и упал с высоты 200 метров, что практически побывал на "том свете"... Кругом ослепительная снежная белизна. Сознание чистое, как стекло, и лишь одно не очень отчетливое впечатление о встрече с чем-то большим и светлым, если можно так сказать, с "душой природы", одна не совсем ясная мысль о праведной жизни в единении с природой или вернее установка, которую словами можно выразить так: "Живи по правде, борись до конца!" Прямо какая-то мистика. Пройдет еще некоторое время, прежде чем я вспомню все, восстановлю в памяти мельчайшие подробности восхождения на пик Коммунизма, пойму, что природа на этот раз оказалась сильнее и отомстила нам за дерзость, за попытку сразиться со стихией один на один. Я снова стану задавать себе прежние вопросы. Что может противопоставить силам природы простой человек?

Может ли обыкновенный человек взойти, например, на пик Коммунизма - высочайшую вершину СССР? Именно обыкновенный. Не альпинист-полупрофессионал, проводящий в горах шесть месяцев в году, не участник специальной экспедиции, доставляемой на зафрахтованном вертолете к подножию вершины, откуда путь наверх и обратно занимает 5 дней. А обыкновенный человек - инженер или рабочий, ученый или врач, занятый на производстве восемь часов в сутки и имеющий в своем распоряжении для покорения природы четырехнедельный отпуск и возможно дополнительную неделю за свой счет. Человек, пользующийся общественным транспортом для того, чтобы добраться поближе к горам, человек достаточно скромно вооруженный против стихии - как говорится "рюкзак да ледоруб". Пик Коммунизма был выбран нами потому, что это действительно сложная вершина, высочайшая в СССР, в труднодоступном районе. На нее нет легких путей. Подходы занимают не меньше недели, невозможно организовать каких-то хитроумных забросок, облегчающих прохождение маршрута. В общем, все трудности там настоящие, как говорится, "без дураков".

Очередной год тренировок, подготовки продуктов и снаряжения пролетает как обычно быстро и как будто нормально. Может быть, только состав группы в течение года колеблется несколько больше обычного - в пределах двух десятков человек. Мы это объясняем себе противоречивыми условиями - с одной стороны очень интересно, а с другой - очень трудно. Поэтому все время кто-то отсеивается, кто-то появляется вновь, и к началу экспедиции нас восемь. Руководитель - Владимир Ицкович. Участники - крепкие сорокалетние спортсмены примерно с двадцатилетним стажем жизни в горах. За исключением, может быть, Алексея Морозова, у которого опыта поменьше, и появился он в нашей группе ближе к заключительному этапу подготовки по рекомендации знакомых горняков. Мы не бывали с ним в экстремальных ситуациях, и где-то глубоко в душе мелькает сомнение относительно того, не окажется ли он слабым звеном где-нибудь, когда-нибудь и в чем-нибудь. Если бы знать, что случится впереди! Надо бы отговорить его от намерения участвовать в экспедиции. Но волею судьбы мы гасим в себе сомнения, тем более, что выбирать особенно не приходится - не много найдется фанатиков, готовых отдать свои кровные отпускные деньги и еще месячную зарплату за сомнительное удовольствие оставить записку: "В моей смерти прошу никого не винить" (такова традиция) и отправиться "к черту на рога" без разрешения официальных государственных организаций, а, следовательно, без их поддержки и подстраховки.

Время проведения экспедиции выбрано так, чтобы не мешать альпинистам: чуть позже оптимального срока (в конце августа - начале сентября), и это тоже работает против нас, усложняет задачу. Тем не менее, поначалу ничто не предвещало беды, хотя и возникали некоторые проблемы и задержки. Так на подходах от поселка Ван-Ван через Пулковский перевал и ледник Гармо почувствовала недомогание и решила вернуться домой Галина Горохова - самая выносливая из известных мне в то время женщин. Видимо на высоте дают себя чувствовать старые травмы. Проводить ее домой вызвался Рудольф Никаноров.

Задержка движения - минимальная. Однако нас осталось шестеро и мы подошли к нижнему допустимому пределу численности для экспедиций такого рода, а нехватка нескольких дней хорошей погоды усугубит потом наши трудности... Это потом, а пока все идет нормально. Мы челноками подтаскиваем весь груз в наш базовый лагерь на леднике Беляева (4500 м). Для акклиматизации поднимаемся на высоту чуть выше 6000 метров, отдыхаем пару дней в базовом лагере и на девятнадцатый день начинаем восхождение. Путь лежит по ребру пика России на плато пика Правды, дальше по ледопаду на восточный гребень пика Коммунизма и по гребню на сам пик.

Подойдя из базового лагеря к подножию ребра на высоте 5000 метров, преодолеваем ледяную стометровую стену. Блестящий на солнце лед кажется огромным зеркалом, чуть отклоненным от вертикали, и эту красоту приходится портить нашими ледорубами, крючьями, кошками. Прости нас, мать природа, но нам очень нужно наверх, а ты к следующему году залижешь свои раны - так думаем мы. К тому же не очень-то и боимся мы гнева природы в этот миг. В итоге за первый день поднимаемся по ребру до высоты 5900 метров - для начала нормально. На следующий день проходим так называемый ажурный гребень. Это ледяной нож длиной метров 200 со снежными наддувами. Его прохождение - настоящее балансирование над пропастью. Встанешь чуть левее - обломишь острие ножа, чуть правее - попадешь на отвесные лед или скалы. Есть только узкая, единственно возможная для прохождения полоска, в которой можно протоптать что-то наподобие карниза на последнем этаже высотного дома. Если ткнуть ледорубом посильнее в склон на уровне глаз, то в образовавшемся отверстии, как декорации в театральном бинокле возникают ледники и скалы, находящиеся километрах в полутора ниже нас. Что-то в этой картине есть нереальное, фантастическое. Непонятно, почему мы не падаем туда вместе со своей стеночкой, на чем мы держимся...

За ажурным гребнем проходим два скальных участка, по ледяной полке выходим на плато пика Правды, и здесь погода резко портится. Шквальный ветер и туман закрывают путь. Природа предупреждает нас, призывает вернуться назад, но мы не понимаем этого, хотя и останавливаемся раньше намеченного срока, строим снежную стену и ночуем на высоте 6200 м. За ночь стихия успокаивается. Новый день начинаем быстрым приближением к ледопаду, ведущему на восточный гребень пика Коммунизма. Ледопад поражает своей грандиозностью. При высоте 300 - 400 метров он тянется слева направо, насколько хватает глаз. Идти по ледопаду трудно. И дело не только в его крутизне и технической сложности. Трудно определить оптимальный путь. Описания, а их мы перечитали немало, почти бесполезны. Ледовая обстановка меняется и путь, бывший год или даже месяц назад оптимальным, сегодня может оказаться совершенно непроходимым. Только к вечеру добираемся до верхней границы ледопада на высоте 6500 метров.

При подъеме из лагеря 6500 м погода опять портится: туман и метель. Холодно. Похоже, что в горы приходит зима. Однако по гребню идти можно, и мы медленно продвигаемся вперед. К вечеру поднимаемся до высоты 6900 метров.

Здесь у подножия скалы - последнее место на гребне, где можно поставить палатку. Штурмовой лагерь. Залезаем в палатку, устраиваем совет. За три последние дня мы поднялись на 1000 м, до вершины еще 600 м. Чтобы добраться до вершины и вернуться в лагерь за один день надо или вдвое увеличить темп подъема или отступить. Но отступать мы не готовы. Самоуверенные фанатики, мы считаем, что наша судьба зависит только от нас самих, что сила воли может удесятерить физические силы. Все рвутся вверх. Лишь Елена Павлицкая - единственная оставшаяся среди нас женщина и как бы душа и совесть всей компании - рассуждает здраво. Она предлагает отправить вверх одну связку - тех, кто чувствует себя лучше других, а остальным ждать. Она пытается убедить нас, что если хоть один взойдет на вершину, это будет наша общая победа. После бурной дискуссии принимаем компромиссное решение: первая связка пытается взойти на вершину при любой погоде, а остальные утром, в случае хорошей погоды, выходят следом за ней. Видимо это и есть то роковое решение, которым превышаются физические возможности группы.

В штурмовую связку входит руководитель Владимир Ицкович. Вторым выбирают меня.

Ночью мы встаем, одеваемся и в предрассветных сумерках бежим на вершину. Конечно, "бежим" - это сказано громко. Мы обходим скалу, под которой ночевали и по ее краю вылезаем на гребень. Идти тяжело: снегопад, глубокий снег на гребне, плохая видимость, холодно. По очереди топчем снег. Пройти свои пятьдесят шагов без остановок очень трудно, а в наиболее крутых местах, где снег доходит до пояса и надо пробивать себе траншею, отдыхаю за свои пятьдесят шагов по 2 - 3 раза, по несколько секунд, чтобы чуть-чуть отдышаться, прислушаться к самому себе. Не выпрыгнуло бы сердце из груди. Проглатываю слюну и чувствую резкую боль в горле. Не ангина ли? Это было бы ужасно. На такой высоте ангина убивает за несколько часов. Даже ноги подкашиваются от такого предположения - страшно. Глотаю еще раз: боль поменьше. Еще и еще... Нет, конечно, это не ангина. Просто дышу через рот. Воздух сухой и холодный. Обезвоживает организм, сушит горло. Все там потрескалось и кровоточит. Поэтому первый глоток сделать больно, а потом - полегче. Ноги опять приобретают уверенность, перестают дрожать. Осторожно преодолеваем острый гребень с крутыми обрывами с обеих сторон. Вроде гимнастического бревна длиной около ста метров. Как застраховаться - не придумать. Хочется сесть верхом и ползти на животе.

Сквозь туман иногда просвечивает вершина. Кажется, что она уже близко, и хочется бежать бегом, но пятьдесят шагов уничтожают излишний энтузиазм, и мы медленно и осторожно продвигаемся вверх. Наконец, преодолев очередной скальный взлет, мы видим, что выше нас ничего нет - только небо. Во многих местах прикреплены мемориальные доски. И хотя видимости нет, а вершина настолько завалена снегом, что главного тура даже не найти, мы счастливы победой. Правда, для бурной радости нет сил. Единственное, что мы можем себе позволить, это - сесть в свежий пушистый снег и несколько минут расслабиться. Времени уже около двух часов дня, надо бежать вниз, чтобы успеть вернуться засветло.

В лагерь возвращаемся в сумерках и узнаем о первых, действительно тревожных симптомах. Алексей утром вышел из палатки и попытался идти по следам в сторону вершины, но шагов через десять потерял равновесие и упал в снег. Днем возле палатки еще пару раз повторялись такие падения. Видимо, гипоксия (горная болезнь) повлияла как-то на вестибулярный аппарат. Возможно, это усугубляется переживаниями из-за невезения с погодой, из-за необходимости отступить перед горой. Ясно одно - надо вниз и как можно быстрее.

Мы еще надеемся, что, как только сбросим высоту, все восстановится и все обойдется. Но сегодня уже темнеет, и бежать вниз можно только завтра. Утром привязываем Алексея накоротко к Владимиру Смирнову, самому молодому из нас и неплохо себя чувствующему. Алексей идет сзади Владимира без вещей и держится за его рюкзак. Получается не быстро. Кроме того, быстрее сбросить высоту мешает туман. Идущая впереди связка - руководитель и Владимир Рудаков чудом умудряются отыскивать оптимальный путь спуска по занесенным снегом следам нашего подъема. Иногда туман полностью съедает видимость - как в молоке - первому не видно, куда ставить ноги. Приходится просто пережидать. Вечер застает нас еще на ледопаде, конца которому не видно. Находим небольшую площадку для лагеря, решаем здесь ночевать и тут происходит первая настоящая беда. Как легко мы могли бы ее предотвратить, если бы только знать!

Мы еще все в связках. Снимаем рюкзаки. Алексей, видимо по нужде, отстегивается от веревки, делает пару шагов в сторону и: падает с обрыва. Владимир Смирнов, который это видит, или вернее сказать, успевает заметить, мгновенно прыгает за ним на веревке. Мы спускаем веревку с ним все ниже и видим, как внизу он привязывает к себе Алексея. Алексей двигается сам. Вдвоем, в обход обрыва они поднимаются к нам. Но Алексей, видимо повредил что-то внутри. Ему плохо, знобит. Проводим тяжелую ночь в полудреме и хлопотах вокруг больного. Одеваем его во все, какие есть теплые вещи. Владимир Рудаков отдает даже свою пуховку, аргументируя свой поступок богатым полярным опытом и самым теплым спальником. Больше всех хлопочет Елена - она сестра милосердия. Колет ему новокаин для обезболивания, антибиотики, что-то еще. Фактически катастрофа уже произошла. Ловушка захлопнулась, хотя мы еще этого не понимаем. Утром Алексей с трудом поднимается не без посторонней помощи. На перилах опускаем его с оставшейся части ледопада. Однако на относительно ровном плато пика Правды лучше не стало. Алексей идет очень тяжело, часто падает. Мы его поддерживаем с двух сторон, фактически несем на плечах. За день по ровному месту проходим лишь несколько сот метров. В конце дня он идти совсем не может и нам приходится спуститься на ровное место, чтобы заночевать.

Следующее утро облегчения не приносит. Опять мы с братом поддерживаем больного, поскольку мы самые низкорослые и ему удобно опираться на наши плечи, а впереди ребята топчут дорогу в снегу. Алексей держится мужественно, но идет все медленнее, через каждые десять шагов отдыхает. В конце концов, мы завертываем его в спальный мешок и полиэтилен и волочим по снегу, прилагаем отчаянные усилия, чтобы двигаться быстрее. Тянем до тех пор, пока не падаем в полуобморочном состоянии.

Уже несколько дней мы питаемся впроголодь - продуктов осталось очень мало. Елена вся извелась из-за бессонных ночей, она врачует Алешу и днем и ночью. Рудаков коченеет на морозе и пронизывающем ветру без пуховки. Страшно подумать, что будем делать на сложных участках, например на ажурном гребне? Вечная проблема: погибать всем вместе или спасать живых? Она стара как мир: на войне, в разведке, в окружении. Уже семь дней мы на высоте выше 6000 метров. Это много. Человеческий организм не привыкает к такой высоте. Он работает на износ. В нем копится усталость. И никакой отдых на этой высоте не может восстановить силы. Но пока человек дышит, пока жив, он надеется. Надежда умирает последней и, отдышавшись, мы снова впрягаемся в волокушу и тянем, тянем, тянем. Алеша часто теряет сознание... Вечером он теряет его в последний раз... Искусственное дыхание, массаж сердца результатов не дают. Горько и обидно. Вот он - предел человеческих возможностей. Мы настолько потрясены, что даже не решаемся вынести тело из палатки на ночь. Только утром осознаем, что это конец, и единственное, что можем еще сделать - это похоронить человека по человечески... Последние минуты прощания, последние взгляды на одиноко стоящий ледоруб. И мы снова пытаемся убежать от этой все убивающей высоты. Убежать вниз по ребру пика России. Но не тут-то было. Видимо, сказывается накопившаяся усталость, и новая беда ждет нас. В верхней части ребра на скалах повешены веревочные перила. Метров семьдесят в самом верху, потом перерыв метров в сорок и еще метров пятьдесят перил. Во второй связке иду я с Еленой. Перед верхними перилами Елена предлагает развязаться, чтобы не мешать друг другу на перилах своей веревкой. И здесь я совершаю еще одну роковую ошибку - соглашаюсь.

Конечно вопрос о том, где страховаться, а где нет - не простой. Гимнаст, например, делает без страховки тройное сальто, а мы и простые элементы не рискнем. Все зависит от тренированности, опыта, спортивной формы. Но тогда, учитывая нашу усталость, истощение, надо было перестраховаться. Несмотря на то, что Елена была опытнее, старше, просто умнее, я должен был настоять на страховке, хотя бы просто как мужчина.

Она проходит первую стенку по перилам и останавливается в нерешительности: ждать меня или идти до перил на следующей стенке одной? Так мне сейчас кажется. Тогда я видел ее лишь какие-то мгновения краем глаза, потому что основное внимание - стенке. Стена хоть и не сложная, требует внимания, тем более, что кошки на наших ногах создают дополнительные неудобства при скальной работе, а снимать и одевать их через каждые пятьдесят метров нет резона. Я уже подхожу к концу перил, и в это время Елена, видимо, решает идти к следующим перилам одна. Но если неделю назад здесь был мягкий снег, то сейчас это крутой лед - наверное подморозило после оттепели или дождя.

Я дохожу до конца перил, отстегиваюсь, поворачиваюсь к стене спиной и то, что я вижу, заставляет меня содрогнуться. Сделав несколько шагов, Елена поскальзывается и катится вниз и вбок с ребра. Ужас состоит в том, что она отвязана от меня, и я ничем не могу ей помочь. Она от меня в метрах в десяти внизу. Догнать ее невозможно, не говоря уже о том, что бегать в таких местах - опасно, а может быть просто безумно, но до меня долетает ее голос, что-то невнятное, кажется "Ой-ой-ой". И я не могу удержаться от безнадежной, не имеющей ни малейшего шанса на успех попытки.

Сейчас, анализируя свои ощущения в тот миг, я все больше склоняюсь к чувству, что кто-то или что-то извне меня подтолкнуло на этот безумный, хотя может быть и праведный поступок.

Я бегу, вернее делаю несколько прыжков к ней, как выясняется очень неосторожных, и чувствую, что тоже скольжу вниз. Пытаюсь зарубиться ледорубом, изо всех сил давлю на его клюв, но скорость скольжения все равно растет. Охватывает жуткое чувство беспомощности, начинает бить о скалы на склоне. Последнее, что успеваю сделать перед потерей сознания, чисто инстинктивно или по гимнастической привычке - сгруппироваться, сложиться в комок:

...Я открываю глаза, и конечно не понимаю, что потерял память от сотрясения мозга. Тишина и покой. Прозрачная голубизна неба, ослепительно белый снег и ощущение только что полученной установки на праведную жизнь и борьбу за нее. Где я? Как сюда попал? На снегу красные пятна. Провожу рукой по своему лбу, и она покрывается горячей кровью. Поворачиваю голову налево и вижу в двадцати метрах идущего ко мне брата, Владимира. "Живой?" - первый его вопрос. "До тебя тут можно дойти?" - второй. Тут я соображаю, что он идет ко мне по стене. "Что со мной? Где мы?" - отвечаю я вопросом на вопрос. Он говорит односложно, но этого достаточно. Память возвращается ко мне. Оставив мне бинт для перевязки головы, он идет дальше. Там метрах в тридцати синее пятно - куртка Елены. Мы пролетели двести метров по скальной ледовой стене и остановились на снежной полке. Владимир долго хлопочет возле Елены. Я уже перевязал голову. Пытаюсь встать и снова теряю сознание от резкой боли в ноге и пояснице, правда, не на долго.

Наконец он возвращается: никаких признаков жизни. Елена погибла. Она отдала все силы борьбе со стихией, борьбе за спасение больного товарища и погибла. Она была душой нашей группы, нашей сестрой, самой умной и самой лучшей среди нас. Мне повезло многократно. Во-первых, пока я, как мяч, прыгал эти двести метров по скалам без сознания, Я потерял ледоруб, и он не убил меня. Во-вторых, я приземлился на полку головой кверху и очнулся, сидя в снегу, в глубокой яме, как в кресле. Судьба, Провидение помогало мне тогда и еще много раз в жизни.

Я получил сотрясение мозга, много ушибов и переломов. Самая опасная в той ситуации травма - повреждение мениска, потому что без ног до дома не дойти. Но, перетянув ногу до онемения, чтобы она практически не сгибалась, я на одной ноге, двух руках и зубах, но все-таки сам, за два дня спустился в базовый лагерь. Так трагически кончилось это наше восхождение. Сейчас к этому трудно что-либо прибавить, убавить, помочь или усугубить. Думаю, что лучшей памятью всем нашим друзьям, погибшим в горах в неравной борьбе со стихией, является праведная жизнь в быту и в борьбе, максимально возможная помощь терпящим бедствие. "Живи по правде, борись до конца".