Альпинисты Северной Столицы

В ШАГЕ ОТ ПРОПАСТИ

УРОКИ ОКТЯБРЯ: ВЗГЛЯД ИЗ XXI ВЕКА

«Литературная газета» в №29 статьёй Александра Исаевича Солженицына открыла дискуссию о Великой Октябрьской социалистической революции 1917 года, о её роли в истории человечества, причинах и движущих силах, обо всём плохом и хорошем, что сопутствовало этому всемирно историческому событию… Приглашаем политиков и общественных деятелей, учёных и политологов, творческих работников принять участие в дискуссии, чтобы попытаться как можно более объективно оценить Октябрь по прошествии девяти десятков лет. Свои мнения можно присылать по электронному адресу: 89629914394@mail.ru (отдел политики и экономики «ЛГ»).

 Сегодня тему Октябрьской революции у нас настолько политизировали, сделав предметом всевозможных политических разборок, что реальный исторический смысл и подлинное историческое значение этого события уходят в лучшем случае на второй план. Даже празднично-памятную дату упразднили, заменив её совершенно несуразным праздником, за которым ничего не стоит. Всё это грустно и смешно, особенно если несколько расширить рассматриваемый контекст. Возьмите любой нероссийский учебник – американский, голландский, индийский, – там везде написано: 7 ноября произошла Великая Октябрьская революция…

 Были и раньше в мировой истории казусы, подобные нашему. Например, когда «оверменовская» сенатская комиссия в США «отменила» Октябрьскую революцию, не признавая ни её, ни молодое Советское государство. Потом пришлось признать и было очень стыдно. Но такое было в первые годы после этого события. Тогда американцы по случаю купили «документы», якобы свидетельствовавшие о том, что революция делалась на немецкие деньги… Зачем это понадобилось властям Штатов?

У нас журналисты до сих пор жуют старую, давно потерявшую вкус жвачку: вот, дескать, если бы Россия дотянула вместе с Антантой до победы в Первой мировой, то были бы в числе триумфаторов. Забывают о том, что капитуляцию Германии нельзя свести к её военным поражениям. Она стала результатом революции, которую при поддержке рабочих принесли в Германию немецкие солдаты, возвращавшиеся после Брестского мира с русского фронта и из плена.

Забывают и о том, что после оккупации немцами в 1915 и 1916 гг. более десятка западных российских губерний, Польши, Прибалтики на протяжении всего 1917 г. Российская армия терпела поражения: в апреле – на реке Стоход, в июле – под Тарнополем, в августе – у Риги, в сентябре – на Моонзундских островах, в октябре – на Двинском плацдарме и на Кавказском фронте. Не помогали ни речи Керенского, ни заградотряды Корнилова. Нам был нужен любой мир, как выразился один из солдат, «пусть даже похабный». Молодой военный министр Временного правительства генерал Верховский, и тот понял, что у страны иссяк запас сил, и требовал заключения сепаратного мира. «Всякие попытки продолжать войну, – говорил он, – только приблизят катастрофу».

Когда же мир был большевиками заключён (по линии фронта и границе отделившейся от России Украины), положение Антанты на Западном фронте, естественно, ухудшилось. И у англичан, американцев, канадцев, французов, японцев появился отменный повод для высадки своих десантов в Архангельске, Мурманске, Владивостоке, на юге России – везде, куда только дотянулись длинные руки Антанты. А для обоснования агрессии и последующего давления на советское правительство была запущена легенда о том, что Октябрьская революция – не следствие предшествующих ей социальных и политических катаклизмов, а всего лишь крупная «русско-немецкая провокация», осуществлённая на германские деньги всевозможными шпионами и диверсантами.

С тех пор на Западе отношение к Октябрю изменилось. К нему стали относиться гораздо серьёзнее, объективнее, по этой теме пишут и публикуют немало научных работ.

Патриарх западной советологии Джордж Кеннан ещё в 1956 г. провёл специальное расследование о документах, купленных американцем Сиссоном в 1918 г. Кеннан рассказал, как американские чиновники давили на экспертов, добиваясь положительного заключения, и доказал, что речь идёт о фальшивках. Об их авторе – уроженце Витебска, польском писателе Фердинанде Осендовском – написал наш российский историк Виталий Старцев. Другой известный историк Геннадий Соболев, суммировав все сведения по данной проблеме, выпустил интереснейшую книгу «Тайна немецкого золота». Но все эти работы наша пресса, естественно, замолчала, дабы не лишать заработка тех, кто годами кормился данными сюжетами.

Через несколько месяцев выходит (на русском языке) новая книга одного из крупнейших западных исследователей Алекса Рабиновича под названием «Восемнадцатый год» (прежняя издававшаяся у нас умнейшая книга того же автора называлась «Большевики приходят к власти»). Недавно в Германии проходила конференция с участием историков и обществоведов, где, говоря об Октябрьской революции и нынешнем отношении к ней в России, у нас спрашивали: «Вы что, с ума посходили?». Мы попытались объяснить коллегам: мол, ребята, не обращайте внимания. Есть историческая наука, есть те, кто ею добросовестно занимается, тщательно, скрупулёзно всё изучает, а есть «пена», всевозможные «мародёры на поле брани». Последние, используя ту или иную политическую ситуацию, и стремятся урвать «своё».

Дело доходит до смешного. Александр Николаевич Яковлев поведал в своё время миллионам телезрителей, что обнаружены расписки Ганецкого о получении немецких денег для пересылки их большевикам в Россию. Ну как не поверить академику? А вот американский историк Ляндерс из Стэнфордского университета не поверил. Докопавшись до германских и шведских банковских счетов фирмы Ганецкого, он обнаружил: 1) все расписки свидетельствуют не о пересылке денег из Стокгольма в Россию, а наоборот – из России в Стокгольм; 2) текст телеграмм Ганецкого – не шифровки, как это утверждали английские и французские спецслужбы, передавшие их русской контрразведке, а перечень реальных товаров, проданных в Россию, а таинственная «Мука» – не динамит, а детское питание фирмы «Нестле».

Мне другое понять трудно: почему те, кто пытается побольнее ударить сегодняшних коммунистов, всякий раз касаются темы «Октябрьского переворота»? Ну скажите на милость, какое отношение к той революции и «красному террору» имеет сегодняшний Зюганов?! Даже для обычного западного школьника все эти упражнения в «историческом чистописании» выглядят очень странно.

Октябрьская революция вызревала на протяжении многих-многих лет. Когда правительство не решает вопиющих проблем и даже делает вид, что их не существует, начинается череда очень сложных и драматичных процессов. В обществе, в разных его сегментах, накапливается злоба, вызванная несправедливостью верхов, а после начинается вообще отторжение властей. И даже если власть при этом предложит нечто разумное, всё равно это не находит поддержки в обществе. К примеру, в реформах Столыпина было немало полезного для страны, однако народ на дух их принимать не хотел. У народа было своё представление о справедливости и о том, как надо решать аграрный вопрос.

Обратимся к 1860 году. Уже в наши дни Александру II отгрохали памятник. А ведь тогда у крестьян никаких вопросов по поводу их «освобождения» не возникало: их, как они считали, просто-напросто обокрали – отобрали луга, покосы, водоёмы, сохранив отработки и введя выкупные платежи. Сколько же можно вытирать ноги о народ? История дала ответ на этот вопрос: 40 лет. Четыре десятка лет народ терпел, а в 1902 году в России началась великая крестьянская война, продолжавшаяся вплоть до 1921 года. Вот на каком фоне следовало бы рассматривать отечественную историю начала ХХ века.

В 1905-1907 гг., когда виселица, или, как её называли, «столыпинский галстук», стала, по выражению Короленко, «бытовым явлением», когда, усмиряя бунтарей, расстреливали по всей империи мужиков, задирали бабам подолы и принародно пороли шомполами, крестьянские дети стояли рядом и смотрели на весь этот срам и ужас. А в 1917 году эти повзрослевшие дети получили оружие. И то, что 15 миллионов российских подданных с началом Первой мировой оказались вооружёнными, существенно изменило характер их диалога с властью. До этого власть могла наплевать, дать по морде. Но когда в руках миллионов появились винтовки, тон разговора низов с верхами резко изменился. Почему такая злоба поселилась в душах людей? А представьте себе солдата, сидящего в лаптях в холодном окопе, – и это по милости военного ведомства, заказавшего для армии миллион лаптей ввиду нехватки зимней обуви. А в это время в Питере «Невский гуляет», на столы в ресторанах подают омары да «ананасы в шампанском». И солдат это знает, ибо общение фронтовиков с тылом было довольно тесным – по высочайшему повелению крестьян, отличившихся в боях, разрешили отпускать на короткие сроки домой.

Если просмотрим сводки тех лет, касающиеся поставок на фронт мяса, хлеба, крупы и другого провианта, легко обнаружим: выполнены эти поставки где-то на 40%, где-то на 50%, а в 1917 г. эти цифры вообще соответствовали на четверть или треть от требуемого. И что должен делать голодный солдат, знающий о мародёрстве нуворишей, пославших его на войну, – сидеть в окопе и терпеть все эти безобразия?! Отсюда и появился главный мотив 17-го года: «Или вы, власти, решаете накопившиеся проблемы, или сбросим вас к чёртовой матери!».

 В сентябре 17-го Ленин писал о том, что главная задача партии – не отстать от роста революционного движения. Ибо гигантская волна народного возмущения в России грозила накрыть всё. У большевиков была великая историческая заслуга: они сумели хоть как-то канализировать эту волну, этот взрыв народной ярости и ненависти. Более того, они смогли собрать уже развалившуюся по кускам страну.

Можно ли было избежать колоссальных социальных потрясений? Нет. Ленин ещё «гостил» в Швейцарии, а здесь уже всё стало ясно. Меньшевик Скобелев тогда во всеуслышание заявил: мы стоим накануне второй «настоящей» революции, которая будет гораздо сокрушительнее первой. А министр внутренних дел царского правительства Дурново ещё в конце 1913 г. подготовил доклад-меморандум, указав, что в России не может быть политической (демократической) революции, она будет социальной, социалистической. Промышленник Путилов, выступая во французском посольстве в 1916 году, предрёк: это будет рабочая революция. То есть естественный ход событий был вполне очевиден.

Революции подчиняются своим законам. Известный западный историк Крейн Бринтон написал «Анатомию революций», американец Эдвардс – «Теорию революций». Проанализировав нидерландскую, английскую, Великую французскую, китайскую, русскую и прочие революции, они не нашли ни одного важного элемента, который не был бы свойствен каждой из них. Во всех странах у революционеров была своя «ВЧК», везде существовала смертная казнь как основной «метод решения». Интересно, а какие ещё существуют «методы», когда противник глубоко убеждён, что с вашим правительством через два дня может быть покончено, когда приговоры к десяти годам принудительных работ встречаются хохотом, когда катится кровавая волна междоусобицы. Главный принцип любой юстиции – неотвратимость наказания – рушится. Или ты решаешь эти вопросы, или волна смоет всё на своём пути, как говорил тот же Ленин, «волна настоящей анархии может оказаться сильнее, чем мы», и тогда массы «разнесут всё, размозжат всё даже по-анархистски».

Революционному у нас чаще противопоставляют некий эволюционный, демократический путь развития, при этом понимая под демократией возможность добровольно голосовать на всевозможных выборах и отдавать свою судьбу в другие руки. А ведь демократия – это не столько право участия в выборах власти, сколько готовность власти услышать и выразить волю народа, а также способность оного самому решать свои насущные проблемы. Демократия измеряется степенью вовлечения народа в решение своей судьбы, а революция – не что иное, как момент истины. Не хотите повторения революций, всерьёз думайте, как этого не допустить. Для кого в сегодняшней России строится жильё по 4 тысячи долларов за квадратный метр? Думаете, жители аварийных домов или те, у кого десятками лет нет горячей воды, не знают ответа на этот вопрос? А ведь, неровён час, могут и «разнести всё, размозжить всё даже по-анархистски». Ведь клич 1917 года – «Мир хижинам! Война дворцам!» – не в России придумали.

В пропагандистских целях у нас часто используют некий антилозунг «Отнять и поделить!». Сегодня это самая популярная предвыборная фраза, используемая главным образом в негативном смысле правыми. Но такого в России никогда не было. И, между прочим, крестьяне, когда требовали отдать им помещичью землю, не хотели «чужого», вовсе не уподоблялись булгаковскому Шарикову. На этой земле на протяжении столетий они жили, работали, полили её и кровью и потом. У них было моральное право выдвигать такое требование. Русский рабочий, выступая за справедливость, прекрасно знал (особенно представитель так называемой рабочей интеллигенции), сколько получал токарь, который «точил экстру» в Англии или во Франции. И когда труженики промышленных предприятий стали требовать установления рабочего контроля над производством и распределением, это было не демагогией, а выражением осознания царившей несправедливости.

Разве сегодня кто-то сомневается, что наши миллиардеры неправедными путями «заработали» свои миллиарды? Надо ли уточнять, за счёт кого и чего? Потому-то и звучит так часто, так громко демагогический и якобы издевательский рефрен «Отнять и поделить!». При чём здесь этот фразеологический жупел? Люди всего лишь взывают к нынешним нуворишам: «Верните награбленное!». Хотя бы в цивилизованной форме прогрессивного подоходного налога. И сегодня всякое беспристрастное напоминание об Октябрьской революции звучит как предостережение: «Будет Судный день. В истории – рано или поздно – действует закон возмездия». Накопление несправедливости – это, как выражался академик Никита Моисеев, «накопление потенциальных неустойчивостей в системе». И когда-нибудь оно вызывает страшные социальные катаклизмы.

 Примечательно, что французам многочисленные напоминания об их революции – с её гильотинами, якобинцами и термидорианцами, удачными и неудачными наполеоновскими походами и т.п. – никак не мешают. Граждане Франции празднуют её юбилеи с завидным размахом. Не принимая Советской власти, но высоко оценивая её успехи, тот же Милюков писал: «Когда видишь достигнутую цель, лучше понимаешь и значение средств, которые привели к ней… Ведь иначе пришлось бы беспощадно осудить и поведение нашего Петра Великого».

Октябрьская революция – очень непростой и очень интересный предмет, требующий всестороннего изучения. В нынешней России почти не говорят о том, что главные участники тех событий буквально до последнего дня старались избежать вооружённого столкновения. В сентябре 17-го, когда всё переплелось, перемешалось, когда русские войска сдали Ригу, Моонзунд, открыли врагу дорогу на тогдашнюю столицу, когда остро встал вопрос о судьбе Петроградского гарнизона, грядущие революционные события ожидались очень многими. Восстания, революции представляют собой некий синтетический набор самых разных факторов, причём каждый из них весьма переменчив. Сошлось «вот так», а могло быть «по-другому». Но тогда мощный социальный взрыв был, повторюсь, неизбежен: оказался бы там Ленин или нет. Ну что такое 350 тысяч большевиков на огромную империю – от Прибалтики до Тихого океана? Разве могли они без помощи народа направить события в нужном направлении? Невольно вспомнилась сцена, красочно описанная Майн Ридом: табун мустангов несётся к пропасти. Что делать, чтобы спасти его? Обогнать, повести за собой и у последней черты свернуть в сторону.

О демократии осенью 1917 года всерьёз уже никто не вспоминал. Россия, писал один из лидеров российского либерализма Василий Алексеевич Маклаков, «оказалась недостойной той свободы, которую она завоевала». После поражения либералов на муниципальных выборах не верил он и в Учредительное собрание: «Для народа, большинство которого не умеет ни читать, ни писать, и при всеобщем голосовании для женщин наравне с мужчинами – Учредительное собрание явится фарсом». И уж тем более не верили в «учредилку» правые. Генерал Лукомский писал позднее Деникину, что для созыва Учредительного собрания необходимы два условия. Первое – «отстранить от выборов чернь и тёмную массу»; второе – «пройти через диктатуру». Издержки никого не пугали. «Другого выхода нет, – говорила член ЦК кадетской партии Ариадна Тыркова. – Только через кровь».

На диктатуре сошлись все – и левые, и либералы, и крайне правые. Даже образованная общественность требовала «порядка» и «сильной руки». И как писал Павел Николаевич Милюков, выбор был определён: либо Корнилов с его военной диктатурой, либо Ленин и диктатура рабочих и крестьян. Впрочем, был и третий вариант… Председатель бывшей Государственной думы Михаил Владимирович Родзянко с умилением рассказывал, как после взятия Риги немцы, расстреляв «бунтовщиков», вернули городовых и навели в городе порядок. Говорят, продолжал он, что «Петроград находится в опасности… Я думаю, бог с ним, с Петроградом». И в обывательской среде настроение – «уж лучше немцы, чем этот хаос» – было распространено довольно широко.

На фоне некоего социального хаоса, солдатских и крестьянских бунтов, повсеместных грабежей и насилия вызревали октябрьские события 1917 года. Керосина в костёр подлил Керенский, объявивший всеобщую амнистию. Тысячи матёрых уголовников устремились в столицу и другие крупные города, повсюду устраивая налёты и перестрелки, грабя и убивая граждан. Пресса списывала все эти бандитские эксцессы на «солдатню и матросню». Невиданный размах приняло расхищение художественных ценностей из дворцов и музеев. Газеты писали о мощной организации скупщиков, работавших на иностранцев. Криминальная стихия захватила всю страну. Восставали крестьяне, сжигая помещичьи усадьбы. В такой обстановке тотальной ярости, ненависти и кровопролития большевики и сумели захватить власть, а впоследствии повернуть общество на путь созидания, развития, восстановления государства…

Именно в этом и заключается главный смысл этого грандиозного события мирового масштаба. Именно мирового. И не только потому, что рухнули мировые империи – Российская, Австро-Венгерская, Германская, Османская… Но и потому, что на Западе поняли, что лучше вовремя «делиться», чем пережить такое…

Владлен ЛОГИНОВ, доктор исторических наук, профессор («Лит. газета», 2007, №30)