|
|
|
|
|
|
| Альпинисты Северной Столицы |
|
ХАН-ТЕНГРИ
II От пристани до Каракола в трясучей
телеге, мимо могилы Пржевальского. На
памятнике чугунный орел над картой Азии. Город в тополях, у подножья снежного
Терскей-Ала-Тау. Прохладно: и с гор и с
озера — бриз. Каракол — это заботы о хлебе и
шерсти. Заготовить, снабдить, вывезти... Поспешный топот, усталый конь,
запыленная зеленая фуражка напоминают о
том, что Калькутта отсюда в два раза ближе,
чем Москва. Но Пешавар в два раза ближе,
чем Калькутта. В таможне говорят по-китайски.
В киоске на площади расхватывают свежие «Известия»,
вышедшие вот уж десять дней тому назад. На базаре к столбам привязаны
оседланные лошади: киргизы приехали за
керосином, спичками и ситцем, привезли
шерсть. Заезжие туристы пялят глаза на
китайские харчевни: там едят палочками и
изумительно стряпают лапшу. Повар, как
жонглер, вращает в воздухе кусок теста,
перехватывает, и оно тянется пучком нитей.
Удар ножом — и лапша готова. В «Парке федерации» под тянь-шаньскими
елями играет оркестр любителей, и
шашлычник веером раздувает свою жаровню.
В помещении кино женская конференция по
советскому строительству обсуждает
вопрос об оседании. В доме декханина
читалка битком. Снаряжаем экспедицию. Покупать лошадей — искусство. С
раннего утра на конном базаре торгуемся,
бьем по рукам, смотрим в зубы, гарцуем.
Опять торгуемся, опять бьем по рукам... Киргизских лошадей куют как на дыбе:
подвешивают и опутывают веревками, чтобы
не брыкались. Купили и приладили: седла, стремена,
подпруги, потники, уздечки, курджумы.
Камча на правой руке. Запаслись сухарями, рисом, медом.
В проводниках идет старый
пограничник Орусбай с помощником Абдраем.
2 августа утром выступили. * Каракольская долина. По пыльной
дороге проносятся всадники. Шмели жужжат
над маковым полем. В седле легко и радостно. Привстать
на стременах, крикнуть «чу» и лететь... Весь день в пути. Вместе с сумраком вечера вошли в
горы. — Собака кричит, — оказал Орусбай. Прислушались — тишина. Через
полчаса из темноты донесся далекий лай.
Запахло дымом, окотом, сырой кошмой. За холмом — киргизское кочевье. Юрты
у ручья. Огонь очага сверкает в дырах
войлока. Блеют курдючные овцы. Быки с
кольцами, продетыми через нос, серьезно
перетирают зубами жвачку. Жеребята на
веревке, прикрепленной к колышкам, жмутся
друг к другу стад вечерним ветрам. Лошади
стоят парами, закинув одна другой голову
на шею. Стадо все вместе: колхоз. Собаки скалят зубы и рычат. Киргизы
жмут руку двумя руками. Здесь всегда рады
гостю: новости, мясной ужин. Размять ноги, поднять полог, войти в
юрту — и сердцу тепло. Трещит очаг,
колышутся тени, сияют улыбки. Марджа протягивает пиалу с
кумысом. Босоногие баланчуки —
ребятишки — ощупывают футляр бинокля. На стенке юрты висит портрет
Калинина рядом с мултуком — курковым
ружьем с раструбом, — шомполом и
деревянной рогаткой. В бараньих турсуках
молоко и кумыс. На земле разостланы кошмы,
в щелки пробивается травка. Против входа
цветные одеяла. Пока варится баран, поят чаем с
молоком и с солью. Сбежалось все кочевье. Разговор до
поздней ночи. О Москве — «сколько в
Москве кибиток?» — о нашем пути — «Хан-то?
зачем ехать, там лед?» Главное — о колхозе. Шум. Каждый
говорит. Переводчики едва поспевают. Как распределять доходы, как быть с
кулаками, как смотреть на единоличников,
чем поможет город? Колхозные льготы, трудодни,
перекочевка, заготовки. Сотни горячих и
сложных вопросов. В соседней юрте Косенко марджам
читает лекцию. Переводит комсомолка. «Раньше — муллы, знахари, сейчас —
доктор... Гибли дети... Мойте ребят... Нельзя
двухмесячного отнимать от груди и сразу
давать жирное мясо... Оседлай коня, свези
ребенка в джайлау-совет в консультацию...» Гусев сидит над альбомом и одаривает
ликующих девушек молниеносными
портретами. Когда мы лезем в спальные мешки —
сплошной неуемный хохот. Утром — седлать, вьючить, пить
прощальный кумыс — и в путь. Тропа весь
день вела среди гор. Близко Китай. Реже и
реже люди. Ночуем у пограничников. Застава
стоит на пороге пустыни — дом, конюший,
спортивная площадка. Красноармейцы не сидят сложа руки. У
них занятия и хозяйство. Решают задачи по
тактике, роют колодец, растят племенного
быка «Октябрь». Экспедиции в пограничные
районы обязаны пограничной службе многим. Пограничники никогда не откажут
помочь в снаряжении, подобрать
проводников, дать вооруженную охрану. До поздней ночи мы просидели с
красноармейцами в комнате, где по стенам
стойки с винтовками и библиотечные шкафы.
Мы — о Москве и о нашем деле, нам — о
границе. Спокойным рассказом перед нами
прошла героика пограничной службы. За черными окнами шумела непогода.
Лил дождь, ветер стучал ставнем. Часовой
зяб у ворот заставы. ...«с пограничных перевалов
спускаются беглецы из Китая. Бедняки из
Кашгарии — киргизы, кашгарлыки, уйгуры.
Они идут даже в январе, идут босые по
снегу...» * Еще день пути. Тропа привела в
Каркару. На широком степном плоскогорье,
возле границы Китая — колхозная
каркаринская ярмарка. Горизонт — зубцы
скал; ели на склонах, снежные выси. В степи
стада и сотни юрт, похожих на песочные
пирожки детей. Казаки, киргизы, таранчи, дунгане,
кашгарлыки, узбеки, уйгуры, калмыки,
десятка три русских. Степная ярмарка в Каркаре
собирается каждое лето. Миллионные
обороты. Завоз — промтовары,
сельскохозяйственные машины, хлеб.
Заготовки — скот, шерсть, пух, кожа,
пушнина (сурок, лисица). Торговля с
Сыньцзянской провинцией Китая. Два-три
деревянных здания
с высокими крышами — ярмарочный комитет
и Казторг, Потребсоюз и агентство
Госбанка. Под навесами чайханы и харчевни.
Над ярмаркой мачта с красным флагом. Шум.
Давка. Свист детских дудок. Крупы лошадей,
ватные халаты, марджи верхом на коровах,
ишаки — смешиваются, движутся, вертятся... В лавках теснота. Мелькают метры.
Звенит посуда. Пестрые ткани, сукна, пиалы,
миски, расписные двери для юрт, всех
цветов тюбетейки... В глиняных мазанках, поросших травой,
сидят кустари. Чинят шапки. Приколачивают
подметки. Смычком и шилом просверливают
дырочки в разбитых чашках и скрепляют
половинки проволокой. Парикмахеры бреют
без мыла. Шипит шашлык. Груды лепешек.
Ягоды, урюк, кишмиш на лотках. Фотографы выставили зады из-под
черных покрывал. Киргизы в меховых шапках
снимаются на фоне ваз и пальм. Китайские
фокусники глотают шпаги. Нищие поют.
Кованые седла, погремушки, мониста,
гривы, хвосты, челки. Сутолока, толкотня,
жара... В поле — загоны для скота. Продавцы и
покупатели сидят на корточках, жмут друг
другу руки. Служащие живут по юртам. Объявление на столбе: «Кино-передвижка».
Боевик «Берлин или симфония большого
города». Агитпункт Политпросвета. В Красной
юрте — газеты, книжки и лозунги по-русски
и по-казахски: «...национальная по форме,
социалистическая по содержанию...» Перед вечером в Алма-Ату улетел
аэроплан. | |||||||
|
