Альпинисты Северной Столицы  

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ВТОРАЯ РАЗВЕДКА

ГЛАВА I

ПО ВАНЧ-ДАРЕ

77 сентября

С утра началось отправление групп согласно установленной программе. Первыми около десяти часов выступили: Татьяна, Нина, Марков, Покровский и д-р Пислегин. Они двинулись по направлению к Пашимгару, остальные проводили их до конца площадки. Маленький караван из двух верховых и трех пешеходов постепенно удалялся вниз по громадным темно-серым ледяным холмам. По сравнению с холмами люди казались пигмеями. Караван то скрывался, то вновь появлялся из глубоких ложбин и выемок, разделявших ледяные холмы, и наконец скрылся.

В одиннадцать часов двинулась вторая группа, тоже из пяти человек, но в прямо противоположную сторону: Дорофеев, два мальца и два носильщика. Нагруженные тяжелыми ношами, согнувшиеся под вещевыми мешками, опираясь на ледорубы, они гуськом двинулись вверх по морене, и скоро их тоже стало не видно, как только они поднялись на каменный хребтик, закрывавший нашу стоянку.

Теперь настала наша очередь. Четвертой и последней группой должны были выступить Щербаков и Маурашвили. Они думали догнать дорофеевскую группу, так как отправлялись налегке, с небольшим грузом.

Наша группа вышла в одиннадцать с половиной часов. Если первые две группы отправлялись в противоположные стороны — одна вниз, другая — вверх по леднику, то наша группа взяла путь прямо наперерез ледника немного наискось на восток, к ущелью Ванч-дары. Дмитрий Иванович проводил нас к красному флагу, развевавшемуся на стоянке, до места, где мы стали спускаться по каменным уступам вниз на лед, на среднюю морену ледника.

Этот путь теперь для нас не представлял никаких затруднений. По поставленным Воробьевым и Цагом турам мы быстро вышли к средней морене, повернули на восток и некоторое время шли параллельно дорофеевской группе, шедшей по боковой террасе. Нас разделяли какие-нибудь полкилометра, и мы отчетливо видели друг друга. Больше того, мы видели, как дорофеевская группа, дойдя до конца террасы, там, где нужно было спускаться на лед, попала в тяжелое положение, так как крутая осыпь, падавшая вниз, представила для них с их грузными мешками за плечами препятствие не из легких. Антон Цаг даже побежал им помогать. Мы же, усевшись наверху, на гребне морены, наблюдали спуск.

Отсюда мы должны были повернуть резко вправо и, спустившись с морены, потерять товарищей из виду.

— Прощайте! Прощайте!

Обе группы махали друг другу руками, платками, ледорубами. Высокие ледяные холмы сейчас должны были снова разделить нас на несколько дней.

Через минуту люди той группы уже не были нам видны.

И как раз в эту минуту почему-то резко изменилась погода. Откуда-то набежавшие большие тучи заволокли горизонт. Сильный ветер рвал теперь на нас одежду, сверху вдруг повалил мелкий, а потом и крупный снег.

Теперь мы начали нырять среди холмов то вверх, то вниз, пробираясь к противоположной стене ледника Гармо и выходу ледника Ванч-дара. Всего два с половиной километра ширина ледника в этом месте, и это расстояние мы шли два с половиной часа. И только к двум часам оказались на той стороне, в месте, где река, вытекавшая из ущелья Ванч-дара, снова пропадала в ледяной пещере и где нагроможденные, благодаря выходу ледника, массы льда образовывали собою такие громады гор с полированными отвесными стенами, что для того, чтобы попасть в ущелье, мы должны были пробраться на противоположный склон ледника гораздо ниже восхода ледника Ванч-дара и потом снова пробираться к ущелью по усыпанному щебнем склону. Наконец мы вошли в ущелье и у самой реки сели отдохнуть.

Ледник Ванч-дара у поворота на восток

 Ветер свистал по ущелью, снег сыпал, не переставая, затем повалил хлопьями и наконец перешел в мелкий дождь.

Пройдя не больше двух километров от выхода ущелья, мы снова стали на отдых. Река здесь снова пропадала в ледяной пещере. Затем снова появлялась и бурлила между камней, чтобы наконец опять, и на этот раз навсегда, пропасть в новой горной ледяной пещере. Дальше ледник шел  уже всерьез.

Воробьев, взявший на себя хозяйственные функции, приготовил чай и роздал нам по куску холодного мяса. Это была последняя остановка перед ночлегом, так как было уже после трех часов и мы прошли гораздо меньше, чем предполагали.

Нои дальше дорога была не легче; ледяные холмы становились все больше, кое-где заблистали уже снежные пятна, подъем становился все круче, камни, через которые приходилось перелезать, все крупнее. Иной раз, наоборот, нога почти тонула в мягком иле, когда случалось идти вдоль ледяных ручьев. А снег опять пошел все сильнее и сильнее.

Во время одной из коротких остановок мы заметили на щебне, к нашему удивлению, несколько поленьев арчи. Это было чрезвычайно важное открытие. Мы немедленно снарядили одного из наших двух носильщиков сложить в кучу эти неизвестно откуда принесенные поленья, чтобы использовать их на топливо в случае необходимости.

Последняя часть пути, которую мы проделали, когда уже начинало темнеть, была еще труднее. В конце концов мы стали на ночлег, далеко не дойдя до поворота ледника, у маленького озерка, синевшего на поверхности морены. Долго пришлось работать по расчистке места для установки палаток, а когда они были поставлены, холод заставил подумать о том, как быть с нашими таджиками, — у них палатки не было. Мы отдали им два больших брезентовых покрывала, соорудивши из них прикрытие от ветра.

Под продолжающийся шорох падающего снега и холодный, пронизывающий насквозь ветер, усталые и измученные, мы завалились спать.

Первый день путешествия ничего нам не дал для нашей разведки. До намеченного пункта мы не дошли не менее двух километров.

12 сентября

А наутро опять, как это было и на Вавиловском леднике, от вчерашней непогоды не осталось и следа. Как будто ее вовсе не было. Солнце сияло и горело тысячами блесток на снежной пелене, открывшейся перед нами. Мы не дошли вчера до нее каких-нибудь четверть километра. Впереди, немного левее нас, возвышался, замыкая ущелье, неизвестный пик. У его подножья ледник поворачивал налево. Прямо против нас шел куда-то крутой ледяной подъем. Подъем этот потом становился пологим и затем поворачивал вправо. Может быть, он вел к какому-то перевалу. Но куда и к какому? Возможно, что это и был путь, которым шел Беляев шестнадцать лет назад и который он назвал Пулковским перевалом. В таком случае ледник налево должен был идти к южному плечу Гармо.

Всем хотелось скорее идти. Не меньше загадок открывалось и сзади.

Мы шли вчера целый день и поднялись уже до четырех тысяч метров. Все пройденное ущелье Ванч-дары лежало теперь за нами длинной узкой ложбиной, черной и грязной от камней и льда. Далеко внизу блестела Ванч-дара,  вытекавшая из-под льда.

Но не это нас интересовало. Нас интересовали пики вершин, подымавшихся над ущельем по леднику Гармо, откуда мы пришли. Наша база на Аво-даре была расположена по ту сторону этого ущелья. Мы не могли поэтому видеть оттуда пиков, возвышавшихся над ней. Теперь же нам видна была полностью снежная цепь хребта ОПТЭ, возвышавшаяся над Аво-дарой. И мы жадно всматривались в эти впервые открывшиеся перед нами вершины, стремясь узнать в них пики, изученные нами в 1931 году.

Прямо под нашей стоянкой-базой шла большая снежная выемка; видно, это был снежный цирк какого-то ледника. Справа от него подымалась черная двугорбая вершина. Еще дальше вправо высился тычком, как белый палец, новый снежный пик, и за ним вдалеке стояли новые вершины — высокий остроконечный зуб, лишенный на своих крутых склонах снежной пелены, и правее — круто подымавшаяся трапеция, являвшаяся высшей точкой всего хребта... Да, мы узнали всех их. Мы их узнали, хотя и не подозревали, что мы на нашей базе на Аво-даре были от них так близко. Снежный амфитеатр ледника, расположенный на втором этаже над базой, и двугорбая гора справа — это был наш «Перевал трех», или наша «Терраса трех», где мы стояли в 1931 году1. Двугорбой горой был пик Верблюда. Островерхий пик — пик Однозуб и, наконец, крутая трапеция — наша «Женичка», или пик, который мы считали пиком Евгении Корженевской, к которому так стремились Цаг и Воробьев, когда шли в разведку   Беляевского   ледника. Он отстоял от Аво-дары на добрых тридцать километров, но нам отсюда казалось, что от выхода нашего ущелья до него «рукой подать»...

Снежный палец был не чем иным, как седьмым «Эльбрусенком», крайним слева из «цепи Эльбрусят»... В ответах на все эти вопросы мы сошлись без споров.

А что ждало нас впереди? И мы зашагали скорее от места нашей ночевки к снежному покрову ледника.

Мы взобрались на снег и двинулись вверх, держа направление прямо к подножью «левого пика», — так мы его и назовем, — немного наискось, так, чтобы выйти на середину ледника к началу его поворота налево. Держаться ближе к краю ледника было не нужно. Как всегда на поворотах, там высились остроконечные ледяные массы, зияли ледяные пропасти и трещины...

Но середина оказалась на самом деле вовсе не ровной, а пересеченной глубокими снежными впадинами, выемками, и цепи ледяных холмов постоянно сменяли одна другую. Приходилось то опускаться в ложбины, то подыматься вновь по скатам холмов, «нырять», как мы называли это, а когда «нырянье» прекратилось, фирн оказался весь изрезанным продольными трещинами, тянувшимися чуть ли не через всю ширину ледника. И видно было, что эти трещины так и будут задерживать нас все время до самого конца фирнового поля, на всем протяжении ледника. Идти было очень утомительно.

Когда ледник окончательно повернул, мы остановились для ориентировки. Было уже около двенадцати часов.

Куда же вел наш ледник после поворота? Первое впечатление было очень неутешительное. Ледник замыкался километрах в трех от нас, как и все ледники этих мест, опять-таки снежным цирком — тупиком. Не только перед нами не открывалось никакого перевала, но он не приводил нас даже к нашей цели—пику Гармо и его южному плечу. Он замыкался двумя зубчатыми вершинами—одной пониже, другой—гораздо более высокой. Между ними зияла выемка. Через эту выемку, быть может, возможно пройти. Но куда? Дальше опять подымались какие-то вершины, нам совершенно незнакомые по внешнему виду. Но не Гармо.

Вправо от выемки и гораздо ниже открылась еще одна снежная линия хребта, замыкавшая наш ледник с правой стороны; после того, как мы повернули от «левого пика», она шла, все понижаясь, и в самом конце ледника образовывала эту выемку почти на уровне ледника — вровень с ним. Таким образом, открывался перевал, но не на восток, как мы стремились, а на юг. За выемкой тянулась темная пропасть спуска куда-то вниз, а слева подымалась еще одна вершина, очень высокая и совершенно круглая (мы ее назвали «кумпол»). Быть может, пройдя перевал, можно было у ее подножья найти путь и на ту сторону — на восток.

Вот все, что мы увидели, когда миновали поворот. Эта картина заставила нас призадуматься, так как два пути теперь открывались перед нами: на выемку прямо между двумя вершинами и на выемку вправо — на южный перевал. Да был еще не исследован оставленный нами позади перевал на запад, т.е. в прямо противоположную сторону. Решили поэтому организовать где-нибудь стоянку, так, чтобы она служила центром и базой для исследования во все стороны. Поэтому, двинувшись дальше, мы к двум часам уже остановились для организации центральной базы.

Мы выбрали для этого одну из глубоких снежных ям-ложбин. Это была глубокая кратерообразная выемка — метров сорок глубины и до пятидесяти метров в диаметре. На дне ее было замерзшее озерко. На льду этого озерка мы и расположились — расставили палатки.

Воробьев сейчас же опять собрался стряпать. Он вообще любил покушать и по возможности ни в чем себе не отказывал. Это определило его судьбу. На этот раз мы решили оставить его и обоих носильщиков, а самим немедленно, не теряя времени, отправиться на исследование первой выемки — восточной. Условились, что пойдем налегке и к вечеру вернемся...

Только с ледорубами в руках, кошками за спиной и альпийской веревкой — Бархаш, я и Цаг — мы пустились в путь и быстро выбрались из ямы...

Путь был очень трудный. Трещины теперь шли сплошными параллелями. Только что одолеешь одну — буквально через несколько шагов тянется другая, за ней третья и т.д. Они тянулись, постоянно переплетаясь, разветвляясь одна от другой.

Кое-где открывались засыпанные снегом провалы. Пришлось связаться и идти очень осторожно. Впереди шел Цаг, как наиболее опытный альпинист. Он шел медленно, ледорубом пробуя каждый шаг пути.

Стоянка экспедиционного отряда на леднике Ванч-дара в ледяной впадине.

Скоро всем это надоело. Выемка лежала перед нами, казалось, вот-вот. На самом деле до нее было около двух километров. Подымалась она после конца фирнового поля сразу очень круто. Решили свернуть налево, прямо к стенке цирка, замыкавшего ледник, и подняться по ней вверх, к меньшей вершине над выемкой. Этим, во-первых, сокращалось движение по трещинам, путь влево до стенки был гораздо ближе, чем прямо к выемке; во-вторых, подъем на стенку был менее крут, там можно было подыматься зигзагами по снежному склону, и, в-третьих, поднявшись на вершину, мы оказывались выше и, следовательно, могли больше увидеть, что делается на той стороне.

Но от этого не стало легче идти. Трещины и тут затрудняли путь. А чем ближе мы подходили к склону ущелья, тем становилось труднее. Фирн сменили опять навороченные глыбы льда и бездонные ямы.

Наше внимание привлекали следы кийков на снегу. Они шли ровной строчкой между трещинами и уходили в том же направлении к склону ущелья.

— Идем за кийками. Они покажут дорогу.

И действительно следы шли по сравнительно твердому снежному покрову.

Только к пяти часам мы подошли к стенке цирка. Зато подыматься, несмотря на крутизну, было гораздо легче, чем скакать через трещины.

И около шести часов мы были уже на хребте, замыкавшем ледник. А в шесть часов двадцать минут, цепляясь за скалы, мы поднялись уже на меньшую вершину над выемкой на восток. Мы были у цели...

Я взглянул на альтиметр — пять тысяч метров. А ведь мы стоим на самой низкой вершинке. Что же впереди?

Под нами, по ту сторону хребтика, расстилалась обычная картина большого ледника, изрезанного сплошь трещинами. Ледник, как и тот ледник, которым мы пришли, шел с севера, затем загибал, так же, как и наш, на восток, и кончался опять таким же тупиком, как и наш, и тоже имел перевальный хребтик на восток и такой же перевальный хребтик на юг. Вторая вершина нашего ледника, от которого нас отделяла выемка, теперь была правее нас и представляла собою замыкающую стену цирка этого нового ледника. А перевальный хребтик на юг вел, как и наш хребтик, куда-то в средоточие новых пиков, новых вершин и новых неизвестных ледников.

Бархаш первый прервал молчание.

— Это ледник Шокальского, — сказал он, — где мы были в прошлом году.

— Да, это ледник Шокальского. Ледник Ванч-дара привел нас не в обход ледника Шокальского к южному плечу Гармо, а в тыл Шокальского. А Гармо оказывался за ним. Его мы отсюда даже не видели.

Левая большая вершина была не одна. За ней подымалась еще одна большая вершина. А дальше виднелись еще и еще... Но все они были нам незнакомы. Мы попадали в, совершенно неизвестные места. И никакого Гармо тут не было. Досаднее всего было то, что мы не могли даже рассмотреть, куда   шел   перевал   из   ледника Шокальского на юг и был ли вообще там перевал?

Зато отсюда хорошо был виден нам наш перевал на юг от ледника, которым мы пришли. Перевал шел вниз в бесснежное ущелье и далеко-далеко внизу выходил еще в одно ущелье, тянувшееся параллельно ущелью Гармо. Нетрудно было, зная мало-мальски карту, его узнать. Это было ущелье реки Ванч, то самое, куда мы вышли в 1928 году через перевал Кашал-аяк и куда вышел в 1916 году Беляев. Дорогу на юг мы теперь знали.

Было уже шесть часов двадцать минут, и надо было спешить домой. Но не хотелось опять идти по трещинам. И так ровно шел снежный фирн вдоль склона ущелья. Казалось, что, идя вдоль склона, мы миновали бы все пространство с трещинами. Только в конце придется перейти от каменной стенки к середине ледника через ледяные горы и пропасти.

Авось, перейдем!

— Перейдем, что ли?

— Перейдем!

— Так вдоль склона?

— Вдоль склона.

И мы пустились вниз по фирну бегом.

И действительно, хорошо было бежать вниз по твердому снегу. Тем более, что и солнце на этой высоте еще светило и ласкало нас своими последними лучами. Но внизу уже стало холодно. А когда через час мы подошли к ледопаду, — темные тени приняли нас со всех сторон в свои холодные объятия. Мрачно выдвинулись вперед черные выступы скал... Ни солнца, ни тепла тут не было и в помине.

Цепляясь руками за камни, мы пробирались теперь поодиночке под скалами, нависшими сверху, к расщелине между каменным склоном и ледяными стенами ледопада. Между ледяными массами шли трещины, такие, что те, через которые мы скакали днем, против них были пустячками. Но всего труднее было перебраться от скал на лед. Да и дальше ледопад шел такой, что не было никакой гарантии в том, что там вообще можно будет передвигаться. Но ведь не возвращаться же назад?

И мы, цепляясь за скалы, пробирались в трудных местах чуть ли не ползком. Несколько раз путь становился совершенно невозможным и вынуждал идти в обход.

На наше счастье взошла полная луна. Мы уже взобрались на ледяную площадку метрах в пяти отекали утесов. Но справа и слева, впереди и кругом, нас окружали новые напасти. Наша площадка отделялась от соседних большой ледяной трещиной. Отвесные стенки трещины падали в ледяную пропасть метров на тридцать глубины. Следующая площадка также была окружена пропастями, ледяными зубьями, стенками и переходами. Такой ледолом тянулся метров двадцать-тридцать, а потом начинался опять ровный лед. Но эти двадцать метров надо было пройти...

— Тут нельзя пройти, — заявил Бархаш. Тут сплошная яма. Надо вниз.

— Куда вниз? В пропасть, в трещину?

— Да, в трещину.

— Как же?

— На веревке. Я спущусь вниз на веревке и вылезу на ту площадку.

— Да ты же не достанешь дна.

— Я повисну, а вы держать будете. А там есть выступы с обеих сторон.

Другого выхода действительно не было. Мы были отрезаны трещинами со всех сторон.

Мы пустили вперед Бархаша. Веревка крепко обмотала его у подмышек. Мы оба держали ее из всех сил сверху. Вскоре он уже стоял на ледяном выступе в расщелине на глубине человеческого роста, так что его голова приходилась немного ниже поверхности нашей площадки. Ледоруб заработал, углубляя выступ и ступеньки в противоположной стене.

Рывок — и веревка уже оказалась на той стороне. Вот он уже вылез на площадку.

— Валяй второй!..

Вторым пошел я. Скользнул вниз. Ноги ищут опоры... Опоры нет... Наконец встал... Но если голова Бархаша была немного ниже площадки, то моя пришлась почти на метр ниже. Как же быть дальше? Шагнуть к противоположной стенке я тоже не смогу...

Первый Пулковский перевал с ледника Ванч-дара в долину реки Ванч.

— Готово? — закричали сверху.

— Не смогу перешагнуть.

— А ты упрись руками...

Действительно: раз! — и руки через пропасть уперлись в лед.

— Теперь тащите! Веревка сильно натянулась.

Два! — и обе ноги стали на противоположный ледяной выступ. Вскарабкаться наверх было уже нетрудно.

Третьим полез Цаг. Теперь мы вдвоем его держали на веревке. Наконец и он оказался вместе с нами.

Но это было только первое серьезное препятствие. А дальше опять пошли мостики и трещины, ледяные стены и ямы. А луна по-прежнему играла и сверкала на льду, и мороз все крепчал.

Мы подошли наконец к концу ледопада.

Твердый фирн был уже вот-вот перед нами. Но к нему можно  было пробраться, только пройдя по острой, как бритва, стенке и затем спустившись еще в одну выбоину, неглубокую, но по очень крутому ледяному склону. Мы решили по стенке пролезть верхом, а потом прямо съехать на брюхе или тыльной части вниз...

— Ого-го-го! — донеслось в это время до нас.

— Ого-го-го!..

Это Воробьев, обеспокоенный нашим долгим отсутствием, подавал голос. Это означало, что мы недалеко от дома.

— Ого-го-го!

— Ого-го-го!.. — опять заорал он.

— Да ну тебя к черту. Будет. Не ори! Слышим. Сейчас будем...

Но он все продолжал.

— Ого-го-го!

Переправились верхом. Спуск тоже пошел благополучно.

— Который час?

— Одиннадцатый.

Итак, каких-либо пятьдесят-сто метров ледопада заняли у нас почти три часа.

В начале двенадцатого мы подходили к нашей стоянке в яме. Луна давала возможность ориентироваться в пути, да и Воробьев продолжал кричать.

Он ждал нас с горячим ужином уже больше двух часов и никак не думал, что мы пойдем через ледопад.

За ужином был обсужден план следующего дня.

Цага и Воробьева было решено отправить на южный перевал на Ванч. В их задание входило изучить его и по возможности перевалить на восток, если такой перевал найдется, или, во всяком случае, попытаться подняться на какую-либо вершину хребта Академии для изучения подступа к пику Гармо с юга. Я с Бархатом решил идти к «левому пику», подняться на него и изучить перевал на запад, подымавшийся из ущелья Ванч-дары еще до поворота всего ледника налево. Срок был определен для каждой группы в три-четыре дня и встреча обусловлена непосредственно на базе Аво-дары. Носильщиков решили взять в нашу группу и оставить внизу у подножья «левого пика». По существу разведка только что начиналась.