Альпинисты Северной Столицы  

ГЛАВА III

ПО МУУК-СУ

20 августа

Мечеть, где мы устроились на ночь, была обыкновенным, типичным для маленьких кишлачков деревянным домиком с глиняной терраской под навесом, с четырьмя деревянными столбами. С террасы в глубь мечети шли две дверцы в молитвенное помещение.

На террасе мы расположились отдыхать на кошмах, которые любезно притащили нам хозяева. Насекомых оказалось в кошмах немного.

Маленький дождь начал было накрапывать, но скоро прошел, и звездная ночь снова опустилась над нами.

А утром началась обычная история. Во-первых, таджики, обещавшие прислать нам двух вьючных лошадей, вовсе не были настроены подыматься чуть свет. Во-вторых, лошадей нужно было ковать. И только часам к девяти они оказались приведенными в надлежащий порядок.

Тем временем объявилась новая напасть. У моей лошади и у лошади Стаха оказались набитыми спины. Ехать на них было невозможно. Пришлось доставать еще двух лошадей. Во всем этом нам помог приехавший утром провожать нас начальник добровольческого отряда т. Валтабай.

За утро мы выяснили, что наши стоят в Сагранском ущелье. Это означало, пройти километров пятнадцать и одолеть еще один большой, тяжелый перевал.

Сагран, как и все реки северного склона, впадал в Муук-су почти совершенно непроходимым, узким скалистым ущельем. Чтобы попасть в Сагран, нужно было сначала окольной тропкой подняться на боковой отрог хребта до четырех тысяч метров высоты и затем спуститься до двух тысяч семисот метров. На все это, по опыту 1931 года, должно было потребоваться не меньше четырех-пяти часов.

Через полчаса после выезда мы уже были в Девсиаре и проезжали место нашей бывшей базы 1931 года.

Не люблю я проезжать места старых стоянок. Грустно видеть пустыню там, где когда-то стояли палатки и кипела бодрая походная жизнь. Вспоминаются знакомые лица, шутки, смех. А теперь все пусто. Только желтые листья покрывают землю да кучки старого высохшего конского помета.

Вот большой камень около стоянки 1931 года. В последний день отъезда на нем была сделана мною надпись: «База № 2». От надписи тоже ничего не осталось.

Типы кочевых киргиз. Богатая киргизка.

Скоро начался самый подъем.

Моя маленькая лошаденка, несмотря на свой невзрачный вид, сначала шагала наверх довольно бодро. Но так как подъем становился все круче, пришлось слезть и дальше подыматься уже пешком.

И опять перед глазами встали картины прошлого. Вот роща низкорослых сосен, где мы прощались с товарищами, отправляясь в еще совершенно нам неведомое Сагранское ущелье. Мы уходили примерно на двадцать дней и не знали, куда мы попадем. Это было давно, целых два года назад. Зато теперь мы знали дорогу очень хорошо.

На самом гребне перевала стояли каменные летовки. Когда-то нас там встретили с айраном их обитатели, — теперь летовки были пусты.

Наверху я решил дождаться только Стаха и нашего проводника. Две красноармейских лошади, измученные тяжелой трехдневной гонкой, опять отказались подыматься. Их буквально приходилось тащить на веревке. С красноармейцем Горевым начинался очередной припадок малярии, он тоже еле шел.

—Урус кибитка, — обратился ко мне вдруг проводник, указывая вниз.

— Где урус кибитка?

Он    снова показывал камчой вниз.

На зеленой лужайке, на террасе, высоко поднявшейся над пенящимся в теснинах Саграном, виднелось несколько белых пятнышек — одно побольше, другие — поменьше, всего три или четыре.

Это действительно были палатки. Но до них было около восьмисот метров крутого спуска.

Пыль клубилась под ногами. Ветви можжевельника хлестали в лицо. Лошадь на особенно крутых местах упрямилась и не хотела ни за что двигаться вперед.

«Куда тебя несет!» — казалось, говорили ее умные глаза.

Спустившись, мы погнали лошадей изо всех сил по узенькой тропинке к лагерю, к палаткам.

Вот над кустом впереди поднялся шест, и на нем затрепыхался красный флаг.

Из средней палатки навстречу нам выбежало двое, но только двое. Кто они?

Это Мамаджан — наш знаменитый повар, наш профессор кулинарного искусства в горах Памира, участник наших экспедиций 1930, 1931 и 1932 годов. Его широкое лицо улыбается, сияет. Он с радостью пожимает мои руки и чуть ли не готов расцеловать нас всех.

Другой — один из караванщиков, тоже киргиз, тоже старый знакомый.

Но где же остальные? где «наши»? где «европейцы»? Где Бархаш, где Арик Поляков, где Воробьев и остальные? Почему   они не встречают нас?

— Никого нет, они ушли, — говорит Мамаджан.

Часть альпинистов — Воробьев, Ходакевич, Недокладов, инженер-геолог Москвин и его группа — ушла давно-давно в ущелье Фортамбек — на базу № 2 — около двух дней пути отсюда, а Бархаш, Арик Поляков и альпинист Церетелли ушли только сегодня утром, всего два часа тому назад.

— Куда ушли? Почему ушли, почему не дождались?

— Не знаю. Они ушли утром вверх по ущелью Саграни заявили, что они хотят пройти через горы первым боковым ущельем прямо на вторую базу в ущелье Фортамбек. Они думают туда придти дней через десять, если же они не найдут дороги, то обещали вернуться назад сюда, на сагранскую базу, но не раньше чем через шесть дней.

— Ничего не понимаю. Почему же не дождались? Они же знали, что мы приедем.

На это Мамаджан мог ответить лишь одно:

— Так сказал  Бархаш.

— А где же Вася Рубинский — хозяйственный начальник каравана? Где Петя Жерденко? Они-то должны здесь быть, как ведающие тылом и обозом.

— Рубинский уехал с порожним караваном назад в Дараут-курган завозить оставленный там ячмень и провиант, а Петя Жерденко отправился тоже на вторую базу.

Оказалось, что Муук-су размыла дорогу, которая была проложена нашими ребятами вдоль реки по направлению к ущелью Фортамбек, и одиннадцать лошадей застряли на той стороне у размытого места. Лошади уже семь дней без пищи. Их нужно было выручать и восстановить дорогу. Туда и поехал Петя.

Все эти новости были так неожиданны и так неприятны...

Что же это? Торопились-торопились, а нас не могли подождать и двух часов? Ведь знал же Бархаш, что последний срок моего приезда было двадцатое число, а сегодня как раз двадцатое. А если бы мы утром так долго не канителились, мы прибыли бы часа на три-четыре раньше и еще всех бы застали.

— Тьфу, какая досада!

Но что поделаешь! До завтрашнего дня во всяком случае необходимо подождать, тем более, что и моих парней еще нет. А догонять Бархата не было никакого смысла. За четыре часа он мог уйти вверх по ущелью километров восемь-десять, и найти их ночную стоянку было бы нелегко. Да и зачем же их понесло в первое боковое ущелье?

«Не понимаю, — думал я, — зачем ему идти вверх по Саграну, чтобы повернуть налево.  Ну, если бы еще идти последним боковым ущельем, которое мы не успели обследовать в 1931 году, тогда можно бы попытаться проникнуть в верховья ледников Гандо-Турамыс, но идти в первое боковое ущелье... Не понимаю».

Но Мамаджан уверял, что Бархаш должен был повернуть именно в первое боковое ущелье.

— Ну, где располагаться прикажешь? — спросил я Мамаджана.

— А где хотите, все палатки свободные.

— Ладно.

Я выбрал маленькую палатку, стоявшую на самом краю террасы.

Мы быстро перетащили со Стахом туда наши вещи и стали ждать остальных. Но первые трое красноармейцев прибыли только в четыре часа дня, а последние двое только в шесть часов. Горев два битых часа отлеживался на перевальном пункте в очередном приступе малярии.

Чтобы нас хотя чем-нибудь утешить, Мамаджан постарался накормить нас как следует: и мясом, и прекрасным супом, и своими знаменитыми пирожками с рисом.

21 августа

Сагранское ущелье — это длинный-длинный и довольно широкий коридор между двумя крутыми, скалистыми хребтами. На дне этого коридора бежит ручей. От реки подымаются с обеих сторон почти на сто метров каменные скалы. Широкие зеленые террасы тянутся вдоль ущелья, то доходя до двухсот метров в ширину, то почти совершенно исчезая. В таких местах боковые склоны представляют собою почти отвесную кручу. Они уходят в., высь еще на километр, а то и больше. В верхней части склонов нет уже никакой растительности, даже травы там нет, одни только голые скалы.

Хорош Сагран рано утром, когда солнечные лучи начинают заливать своим светом высокие каменные утесы и далекие снежные горы. Хорош Сагран в яркий полдень, когда жаркое солнце обжигает камни своими лучами и бездонное небо улыбается прекрасной синевой. Хорош Сагран, наконец, и ночью, когда мириады звезд заполняют небо и когда луна серебрит камни, а теплый ветерок еле колышет веточки дерев...

Сагранское ущелье идет прямо на юг. Его замыкает снежная цепь гор. Там, у этой снежной цепи, направо идет Пеший перевал. Налево Сагранский ледник загибает куда-то на восток в глубь горного узла к системам ледников Гармо и Гандо.

До поворота этого ледника на восток слева выходят еще два ледника и заваливают своими массами ущелье.

База экспедиции в ущелье реки Сагран.

 До ближайшего ледника, мы знаем, не больше двух часов ходьбы. Дальше опять пойдут ущелье, террасы, пока новая масса льда не заполнит все корыто между скалами основного Сагранского ледника. Все эти картины нам давно известны.

И мы любим наш Сагран. Мы его любим, может быть, именно потому, что так хорошо его знаем. А теперь он будет «нашим» целых два месяца. Это будет наш дом, наша основная, постоянная база.

Еще одну неприятную новость сообщил нам Мамаджан. Бархаш таки ждал нас. Поэтому перед тем, как уйти, он послал нам навстречу подробное изложение своего плана работы. Но он послал человека по правой стороне Муук-су, по большой дороге, а мы поехали по левой стороне. Посланный разминулся с нами. Таким образом, даже записки с изложением плана Бархаша не было в наших руках.

Наутро заболел малярией еще один из красноармейцев. Это был уже третий. Гармские подарки давали себя знать.

Мы решили со Стахом переждать еще один день, чтобы дождаться караванщика, который ушел с Бархатом, и Петю. У них мы могли выяснить что-нибудь более точно.

К десяти утра действительно вернулся караванщик. То, что он сообщил, погрузило нас в еще большую досаду и уныние.

Во-первых, оказалось, что Бархаш, Арик Поляков и Церетелли видели нас, когда мы спускались вниз к лагерю с перевала, т.е. они видели какие-то движущиеся фигурки, показавшиеся наверху перевала, и спорили,— мы это или не мы, почему-то решили, что это не мы, и ушли дальше.

Во-вторых, караванщик сообщил нам, что он проводил Бархаша действительно только до первого бокового ущелья и затем вернулся. Куда пошел Бархаш — он не знал и записки тоже  никакой не принес.

Мы решили тогда ждать Петю. Петя приехал к двенадцати часам, но и Петя мало чем мог нас порадовать. Все, что он знал, сводилось к следующему:

Воробьев    с   альпинистами   и   Москвин с геологами, прибывши сюда на базу, в начале августа действительно поработали немало. Основная работа их заключалась в прокладывании дороги вверх по течению Муук-су до Фортамбекского ущелья, с которого мы предполагали начать свою исследовательскую работу. На прокладывание дороги у них ушло хороших десять дней. Базу № 2 они организовали у самого выхода Фортамбекского ущелья. Идти туда нужно было два дня, так как в пути приходилось перебираться еще через одну боковую речку — Хадыршу. Эту речонку можно было перейти только рано утром, когда было меньше воды,—днем она была непроходима.

У Хадырши поневоле приходилось ночевать.

Сам Петя не был еще на второй базе. Он все время занимался снаряжением и транспортированием туда грузов. Дней семь назад произошло несчастье: в одном месте, где они проложили тропку по берегу Муук-су, у самой воды, прошел так называемый «силь», или поток камней, мусора и грязи, иногда вдруг прорывающийся из ущелья и несущийся в реку. Этот поток бывает так силен, что заставляет реку изменять русло. Так было и в этом случае. Река переменила русло, сильным напором ударила в берег, где была проложена тропа, и смыла громаднейший кусок в несколько саженей. Проложить новую тропку по верху удалось только пешеходную. Берег был слишком крут, и поднимать лошадей было невозможно. Поэтому теперь приходилось до размытого места ехать на лошадях, а потом тащить груз на себе до базы. Все это чрезвычайно замедляло переброску груза. Лошадей Пете удалось кое-как перевести, и они теперь ждали его в ущелье Хадырши на той стороне.

Воробьев, по его словам, намерен был на днях отправиться, а может быть, уже отправился с базы № 2 вверх по Фортамбекскому ущелью для организации базы № 3, уже непосредственно в полосе вечных льдов, тоже днях в двух пути от второй базы.

Петя не знал, ушел ли Воробьев или еще на базе.

При таких условиях мы решили завтра же выступить. Решили выйти утром и двигаться всем вместе к базе № 2.

Вечер ушел на разбор нашего барахла, отбор того, что пойдет с нами в дорогу. Остальное было тщательно уложено в тюки и спрятано в палатки.

Снами решили идти, кроме меня со Стахом, Петя, один караванщик и два красноармейца: старший Степченко и еще один. Остальные решили остаться.

На всякий случай я распорядился организовать ночной караул. Место было все-таки глухое, а наша база представляла собою заманчивую приманку для бандитов. Они могли быть вблизи и на нас напасть. Что на базе мало народа, это им было прекрасно известно.

22 августа

Для того, чтобы добраться до ущелья Фортамбек, мы должны были сначала выбраться из Сагранского ущелья. Для этого в свою очередь нужно было сначала перейти Сагран.

Спуск к реке шел по очень крутой тропинке, между каменных утесов и деревьев. Почти пятидесятиметровый спуск приводил к месту, где две скалы с противоположных берегов реки подходили друг к другу почти вплотную. Щель между ними была не больше метра. Через эту щель был переброшен десяток толстых сучьев, а на них навалена земля. Это был мост.

Оба утеса были совершенно отвесные и уходили вниз на сорок метров. Стоя на мосту, едва-едва можно было рассмотреть шумевшую в этой каменной щели реку.

После моста дорога разветвлялась: одна тропка» шла по ущелью к Пешему перевалу, куда ушел Бархаш с товарищами, другая поворачивала налево к выходу из ущелья в долину Муук-су.

Но раньше чем выбраться к Муук-су, нужно было пройти не менее двух километров по крутой осыпи, по песку и гальке, где тропинка вилась по крутому склону под углом градусов в шестьдесят. Тропинка была шириною не больше полуметра. В двух местах скалы выступали из осыпи и делали дорогу невозможной. В этих местах были проложены овринги, т.е. искусственные тропы в виде настила из деревянных жердей, покрытых дерном. Идти тут было очень опасно, особенно плохо было с нагруженными лошадьми, — они не умещались на узкой тропе. В этих местах лошадей приходилось развьючивать, переводить их без груза, груз перетаскивать на людях и потом снова навьючивать на лошадей. Такие места встречались два раза. Река все время находилась в каменистом каньоне. На высоте до трех тысяч метров тропинка переваливала через боковой склон, поворачивала вниз и спускалась по сравнительно пологому зеленому склону среди деревьев и лужаек к самой Муук-су. 'Там опять начинались голые скалы, пока тропинка не подходила к самой реке.

Таков был путь из Сагранского ущелья. В особенности много времени отняли развьючка и переноска багажа через овринги.

Я далеко ушел вперед и оказался у Муук-су тогда, когда товарищи еще не взобрались на перевал.

Река бурлила теперь внизу прямо подо мною. Она была страшна, эта Муук-су, несмотря на то, что шла уже вторая половина августа. Громадные шоколадного цвета волны катились, гнались друг за другом, бились и пенились в скалах. С той стороны реки подымалась такая же каменная стена, и на ней простиралась большая зеленая терраса. Кое-где на этой террасе желтели ячменные поля, а в самой глубине ее виден был маленький кишлак всего в несколько избушек. Это был кишлачок Хаджи-тау, тот самый, откуда происходил знаменитый басмач   Азям.

Когда-то против Хаджи-тау через Муук-су был перекинут мост. Теперь только жалкие обломки его торчали над бешено мчавшейся рекой. Азям, отступая от преследовавших его пограничных частей, сжег все мосты через Муук-су, кроме большого Девсиарского моста, которого он не успел тронуть. В этих диких ущельях он был как у себя дома и держался в  них в свое время прочно.

Я наконец заметил наших, спускавшихся со склона по тропинке, и снова пошел вперед. Недолго, однако, пришлось идти по берегу реки. Снова поднялись из воды отвесные стены. На этот раз они были не каменные, а из твердого песчаника, почти глины. На этой отвесной стенке тропинка суживалась почти до четверти метра. Здесь, видно, опять придется развьючивать лошадей.

В одном особенно крутом месте стенка образовывала как бы карниз над головой. Под этаким карнизом приходилось идти. Из стены бежали ручейки, и на тропинке была грязь и лужи. А когда крутая стенка кончилась, дальше уходили в воду уже отвесные каменные скалы, по которым не было никакой возможности проложить тропу. Пришлось опять лезть вверх.

Потом опять началась длинная-длинная осыпь, такая же крутая, с той только разницей, что она была не из твердого песчаника, а из мягкого песка и мелких камней. В наиболее сыпучих местах тропинка тут суживалась до ладони. Нога, однако, уходила в этот песок глубоко, и идти можно было совершенно спокойно.

А когда осыпь кончилась, началась снова большая широкая терраса,  покрытая прекрасной травой.

Впереди виднелось первое боковое ущелье. Это было ущелье реки Иргай, еще одной реки до Хадырши, где у нас была намечена ночевка. Это было глубокое каменистое ущелье с головокружительным спуском. Как тут проходили лошади — я до сих пор не представляю. Между тем они тут проходили, потому что конский помет лежал почти повсюду, и на песке отчетливо были видны следы подков.

Был уже второй час дня, — пора было отдохнуть и перекусить. Я дождался своих приблизительно через час.

Теперь уже оставалось» по словам Пети, недалеко. Нужно было только взять еще один большой перевал через боковой отрог перед тем, как спуститься в долину Хадырши. Прямо проникнуть в долину Хадырши, так же, как в долину Саграна и долину Фортамбек, было невозможно. Все эти реки бежали к Муук-су в неприступных скалистых ущельях.

Огромная стая куропаток вырвалась из-под ног. Они, видно, были завсегдатаями этих лощин и, не пуганые, опустились тут же рядом. Хотя двустволка была со мною, без собаки бродить за ними под палящими лучами солнца не хотелось, и я решил их не преследовать, тем более, что начался подъем, и, как оказалось, не маленький. Тропа шла вверх по камням, по песку, по скалам. Хороших часа два нужно было убить, пока взберешься на перевал.

Но вот и Хадырша. Тропинка повернула вниз и побежала по правому склону в глубь ущелья. Самое ущелье приятно манило густой зеленью дерев и пастбищ. В особенности они были хороши с той стороны реки. Ущелье замыкала огромная ледяная стена, почти совершенно отвесная, из-под которой, из ледяной темной пещеры выбегала река. Лед был весь темный от камней и грязи. Далеко в глубине ущелья блестели на заходящем солнце снежные цепи гор. Вверху они замыкали ущелье ровным полукругом, но снизу были видны только их вершины, — ничего конкретного ни о строении ущелья за ледяной стеной, ни о характере и строении ледника или его длине снизу нельзя было узнать.

Переход по крутой осыпи с грузом.

 Вот тропинка спустилась совсем к реке. Река бурлила двумя рукавами. Переправиться через них можно было только верхом, и то с некоторым риском.

У большого камня на берегу реки валялись пустые банки из-под консервов и поленья потухшего костра. Видно было, что именно здесь останавливались наши ребята на ночевку. Здесь придется ночевать и нам.

Наши опять подошли только через час, опять с новыми неприятными вестями. На этот раз заболел еще один красноармеец; это был четвертый из пяти. Его сильно знобило, лихорадило и тошнило.

Караванщики с лошадьми ждали нас по ту сторону реки. На крик Пети они показались из землянок, но до утра мы так и остались разъединенные рекой. Переправляться решили завтра чуть свет.

23 августа

Переправа через Хадыршу оказалась трудной. Несмотря на раннее утро, воды было достаточно. Петя нашел узкое место, где можно было перепрыгнуть с камня на камень. Перебравшись, он приволок толстую жердь и перебросил ее через реку. По этой жерди все прошли. Я предпочел все-таки переехать реку верхом.

Двоих из наших мы решили отправить назад: одного караванщика и заболевшего красноармейца. Вперед пошли теперь пять человек: я, Стах, Петя, красноармеец Степченко и один караванщик, при тех же двух лошадях.

И вот мы снова в ущелье Муук-су, а через час уже подошли к промытому месту.

Экая досада! Всего-то-навсего река промыла не больше двух-трех метров тропинки. Но вода бурлила тут с такой силой, что не было никакого смысла спускаться. Река вообще была тут ужасно свирепа.

Дальше лошади не могли идти. Теперь приходилось вьюк брать на плечи и тащить на себе.

Пока развьючивали лошадей и разбирали грузы, я знакомился с путем, предстоящим нам после крутого подъема. В одном месте нужно было идти по маленькому карнизу, под скалой. Тут не только лошадь, но и ишак, не пройдет. Дальше — опять крутая осыпь. Но идти надо.

По карнизу прошли с большим трудом, по осыпи идти было немного   легче. Как на зло, она тянулась очень долго, пока снова не перешла в   широкую террасу, и наконец впереди затемнел выход Фортамбекского ущелья.

По словам Пети, отсюда было не больше пяти километров. Можно было надеяться попасть туда легко через час-полтора. Но на самом же деле, как это часто бывает в горах, оказалось и дальше и труднее.

На дороге встретилась еще одна речка — Алтан-казы. Было двенадцать часов дня, и она уже разбушевалась. Переправу мы нашли и переправились, но Петя, прыгая, поскользнулся и угодил по пояс в воду; выкарабкался совсем мокрый.

Дальше опять пошли вдоль реки, по широкому отлогому берегу, среди зеленых кустов, но скоро тропинка снова поднялась по скалам, и ущелье реки сделалось жутким и страшным. С обеих сторон стояли теперь отвесные утесы, исключавшие всякую возможность идти у самой реки.

Мы поднялись опять и шли по верхней террасе, а когда прошли ее — началось сплошное нагромождение скал.

Вскоре путь нам перерезало еще одно боковое ущелье. Спускаться вниз пришлось по такой же головокружительной круче, как к Иргаю. А потом скалы пошли уже сплошной массой до самого Фортамбекского ущелья.

Обогнув два больших каменных утеса, тропинка повернула к самому Фортамбеку и наконец подвела прямо к ущелью.

Как и в Сагране, только еще более страшные, подымались с обеих сторон ущелья утесы, и еще более бешеный, чем Сагран, шумел внизу Фортамбек, и такой же, как и там, трепещущий таджикский мостик без перил соединял оба крутых выступа ущелья.

По словам Пети, база № 2 должна быть расположена тут же рядом, сейчас же за мостом.

Я быстро перешел мост. Остальные опять отстали.

За мостиком шла небольшая каменная площадка. Но базы на ней никакой не было. Правда, под большим камнем я заметил какие-то брошенные деревянные ящики. Их было несколько, они были все поломаны и лежали, видимо, как приготовленное топливо. Но базы не было. Не было и следов жилья.

Впереди — другая большая площадка, покрытая песком и огражденная со всех сторон каменными громадами. Там, вероятно, база...

Снова никого. И на этот раз никаких следов жилья. Даже песок не тронут.

Но где же в таком случае база? Я вынул револьвер и выстрелил два раза. Полное молчание было ответом.

Снова вернулся назад и внимательнейшим образом осмотрел первую площадку. Никакой записки нет, нет даже каменной пирамидки, которую обычно мы ставим, чтобы показать пройденный путь.

Я был один. Наши, видимо, застряли сзади с грузом. Чтобы не терять времени, я решил все-таки отыскать базу.

От каменной площадки шли две тропки — одна дальше вверх по Муук-су, по направлению к Алтын-мазару, — туда нам не нужно было идти, другая — в глубь ущелья, по левой стороне. По этой тропке я и решил идти.

Я шел по крайней мере сорок минут.

Тропинка бежала дальше и дальше. Иногда на ней попадались свежие следы ишаков, а иногда и человека. Иногда отчетливо виднелись следы альпийских ботинок, а людей все-таки не было. Я прошел одну площадку, другую, третью — никого!

Километра два прошел я уже в глубь ущелья и когда совсем потерял надежду кого-либо найти, вдруг заметил впереди спокойно кормившегося ишака.

Если есть ишак, — значит есть и люди! Я вынул револьвер и снова выстрелил, опять полное молчание. Ишак тоже не обеспокоился.

Подойдя ближе, я увидел, что тут не один, а целых три ишака. Они были развьючены, и вьючные седла лежали тут же под деревом, но людей все не было.

Тропинка теперь резко поворачивала вниз к реке. Пробежав несколько саженей, она вдруг обрывалась так круто, что спускаться, как мне казалось, можно было только на руках. Не может быть, чтоб это был спуск? Но другого спуска нигде видно не было.

Недоумевая, что же это все значит и где же люди, я снова выстрелил. И тут только я заметил на противоположном берегу ущелья, глубоко внизу, каменную площадку. На ней стоял человек. Голый, в одних трусах, он был буквально темно-бронзового цвета. Любой индеец мог бы позавидовать его окраске.

Приложивши руку к глазам, он рассматривал меня снизу, видимо удивляясь, что это за субъект и почему он открывает пальбу! Я выстрелил еще раз. «Индеец» бросился вниз, и тут я увидел, что внизу через бешена Мчавшуюся реку был переход. Не обычный мост, а огромнейший тысячепудовый камень перегораживал ущелье, и под ним бился в белой пене Фортамбек. Пробравшись по камню на мою сторону, человек пробежал по осыпи и так-таки на руках поднялся по скале ко мне.

— Николай   Васильевич? — спросил он.

— Ну да, а вы кто?

— А я Ходакевич.

— А где остальные, куда все вы забрались, черт вас возьми! Почему не на базе?

— Базу № 2 мы сегодня сняли и все ушли дальше. Мы перенесли базу по эту сторону, минут пятнадцать ходу отсюда, там хороший лес.

— А почему же записки там не оставили, не написали, что ушли.

— А уж этого я не знаю.

— А где же остальные?

— Все там.

— А вы что делаете?

—  А я барахло берегу тут на азямовской стоянке.

— На какой азямовской стоянке?

— А это азямовская стоянка раньше была, а этот мост Азям   соорудил, чтобы перейти реку. Киргизы рассказывали, что он  взорвал скалу  и сбросил ее в реку...

— Ладно, потом расскажете. Жарьте скорее на базу, скажите всем, чтобы высылали навстречу людей помочь нам тащить груз. Мои там ждут.

— Ладно, сию минуту побегу.

— Погодите, а вниз как же спускаться: неужели другого спуска нет, кроме этого?

— Есть спуск, но он немногим лучше.

— Немногим?

— Да, там жердь протянута над скалой; по ней нужно спускаться, а потом на азямовский мостик.

— Ну, ладно, бегите,  посмотрим потом ваш азямовский мост.

Он побежал, а я повернул назад. Все-таки разыскал. Вскоре я уже подходил к первой площадке после фортамбекского моста.

Спуск к «азямовскому» мосту.

 На площадке я застал сонное царство. Все мои ребята так истомились под тяжестью груза, что вповалку лежали и спали. Я их растолкал и рассказал про встречу с «индейцем». Нужно двигаться. Скоро придет помощь. Тащить уж осталось недолго.

Действительно, не успели мы тронуться в путь, как нас встретила целая ватага людей. Кроме Ходакевича, тут был ленинградец Недокладов, уже ходивший в прошлом году с Москвиным по Фортамбеку и потому знавший тут все ходы и выходы, и человека четыре носильщиков. Они быстро забрали наши вьюки, и мы могли вздохнуть и идти дальше налегке.

Вот и азямовский мост!

Теперь вниз, к азямовскому мосту. Недокладов и Ходакевич показывают путь. Действительно, второй путь легче. Вдоль огромнейшей береговой скалы протянута наискось толстая сосна, привязанная к скале лыком. По этой сосне, держась за скалу, нужно было пройти шагов десять, затем прыгнуть с нее на маленькую утрамбованную площадку и потом по осыпи спуститься к азямовскому мосту, затем, пройдя мост, снова подняться наверх, на площадку, где я впервые заметил Ходакевича.

Я быстро прошел весь этот путь. Люди с тюками за плечами карабкались по жерди, а потом по каменной осыпи. Я отвернулся: так страшно было видеть их, нагруженных тяжелой ношей, над пропастью. Сорвись кто-нибудь из них,— спасения ему не было бы: бешеные волны Фортамбека моментально разбили бы и унесли.

Вот наконец и лес. Дикий частый лес — почти наполовину из засохших деревьев, поломанных бурей и вешними водами.

Ходакевич сказал, что отсюда до базы № 2 минут пятнадцать. Прошло, однако, добрых двадцать пять минут, пока мы пробрались сквозь чащу леса.

Впереди забелели палатки. Навстречу нам показались на этот раз все наши: и Воробьев, и Москвин, и его товарищи, и опять-таки наш старый знакомый по экспедициям прежних лет — вечный спутник Д.И. Щербакова — Садырбай.

База № 2 была действительно в уютном и тенистом уголке. Уже не Сагран, а Фортамбек теперь был нашим пристанищем.