Альпинисты Северной Столицы

КРЕЩЕНИЕ ЭВЕРЕСТОМ

О встречи с участником 1-ой Гималайской экспедиции на Эверест – В. Шопиным 
(по материалам В. Мишкова в газете «МК» в Питере», 15.05.2002).

Туда не занесет Ни лифт, ни вертолет, Там не помогут важные бумаги. Туда, мой друг, пешком И только с рюкзаком И лишь — в сопровождении отваги! Третий Полюс,  музыка и слова Юрия Визбора

        «Высота 8000 метров. От катастрофической нехватки кислорода начинают мелко дрожать мышцы ног и рук. Сознание, как в тумане, хочется лечь, ни о чем не думать и спать, спать. Мысли шевелятся в черепной коробке с таким напрягом, что даже простейшие решения даются с огромным трудом. Откуда-то издалека доносится голос: «Высота 9000 метров». Что это – галлюцинации? Последние усилия воли удерживают ускользающую реальность, но, похоже, тщетно. И только тот же потусторонний голос, уже едва различимый: «Высота 10.000 метров». А дальше – темнота, пустота и забытье...» – так описывал Володя свои ощущения во время испытаний в барокамере.

Когда, очнувшись, Владимир Шопин выбрался из барокамеры, установленной в Институте медико-биологических проблем, врачи одобрительно похлопали его по плечу: «Молодец, до десяти километров продержался!». Это был один из лучших результатов среди кандидатов на поездку в Непал.

Но были и неожиданности. Вдруг оказалось, что «Снежный барс», мастер спорта международного класса Эдуард Мысловский, с точки зрения медиков, совершенно не подходил для высотных восхождений, и руководителям экспедиции стоило потом огромного труда отстоять его кандидатуру. А вот ленинградца Леонида Трощиненко пришлось переводить из спортивного состава экспедиции в технический, поскольку придирчивые врачи нашли у него какие-то проблемы с сердцем.

После того как в 1953 году на вершину Эвереста впервые ступила нога человека (это были новозеландец Эдмунд Хиллари и шерпа Тенцинг Норгей), о покорении «третьего полюса мира» грезил практически каждый альпинист. Не были исключением и наши горовосходители. В 1959 году казалось, что мечта вот-вот сбудется, но совместная советско-китайская экспедиция не состоялась из-за каких-то политических неурядиц. В середине 1970-х бурную деятельность по организации новой экспедиции развивает председатель президиума Федерации альпинизма физик Евгений Тамм (сын И. Тамма – альпиниста, физика, Нобелевского лауреата – прим. ред.). Сколько глупостей, нелепых замечаний и придирок пришлось ему выслушать за годы бесконечных скитаний по кабинетам — одному богу известно. В конце концов, Евгению Игоревичу удалось получить разрешение на проведение экспедиции в 1982 году.

Кандидатуры Шопина, Балыбердина, Трощиненко и еще нескольких ленинградских спортсменов были предложены городской Федерацией альпинизма осенью 1979 года. В те времена Владимир Шопин хоть и был уже мастером спорта, но никакого опыта высотных восхождений не имел. Даже на вершину Эльбруса не поднимался. Но попасть в состав сборной команды очень хотелось. Первая его попытка взойти на пик Е. Корженевской не увенчалась успехом. Организм бунтовал от недостатка кислорода и отказывался повиноваться. Но вода камень точит: после года каждодневных тренировок Владимир уже поднимается на вершину пика Коммунизма во время спортивного сбора, организованного для отбора претендентов в Гималаи. А когда в 1981 году в составе команды Виктора Солонникова (ДСО «Труд») Шопин (МС с 1977 – ред.) вместе с Балыбердиным становятся чемпионами СССР за прохождение предельно сложного маршрута, их утверждают в основной состав экспедиции.

– Не знаю, как тренеры, а мы никакой идеологической накачки перед поездкой не получали, — вспоминает Владимир Шопин. — И так было понятно, какая лежит на нас ответственность, но ни тени сомнения в успехе экспедиции не возникало. Правда, перед поездкой мне рекомендовали во избежание недоразумений с получением разрешения на выезд из страны перейти с завода имени Калинина, где я как механик радиоаппаратуры занимался сборкой космической техники, на должность инструктора областного совета ДСО «Зенит».

Необычным в этой экспедиции для нас была только высота Эвереста — 8848 метров над уровнем моря.

Конечно, план восхождения был составлен еще в Москве: четыре группы по четыре человека должны были совершить по три выхода для переноски грузов и обработки маршрута, установить пять промежуточных лагерей на склоне горы и протянуть почти три с половиной километра перильной веревки. Потом краткий отдых и, как заключительный аккорд, взятие вершины. Я попал в группу Эдуарда Мысловского вместе с Бэлом (прозвище Владимира Балыбердина) и Николаем Черным. Именно эта группа должна была первой достигнуть вершины Эвереста. Но действительность внесла свои коррективы: плохая погода, а может быть, и переоцененные собственные возможности привели к тому, что все группы выбивались из своего графика и в конечном итоге не выполняли требуемого объема работы. Здесь-то и начались первые трения, конфликты и взаимные обвинения, суть которых сводилась к вопросу: кто по чьим костям первым взойдет на вершину? Каждая команда была уверена, что именно от них руководство требует чрезмерных усилий, в то время как к другим проявляет гораздо большую лояльность.

Я – человек не конфликтный и всегда терплю до тех пор, пока друзья-товарищи совсем на шею не сядут, поэтому на первых порах совершенно не придавал значения всем этим интригам. В отличие от меня Бэл ситуацию понял сразу и стал просчитывать различные варианты. Когда в третьем выходе на установку лагеря-III (высота 7800) после четырех дней работы я почувствовал сильнейшую усталость, то без всякой задней мысли принял решение спускаться вниз в базовый лагерь вместе с Колей Черным, у которого пропал на холоде голос. Так делали многие, но для меня, как потом оказалось, это стало роковой ошибкой.

Критический момент возник в конце апреля, когда все плановые выходы на обработку маршрута были уже закончены, а штурмовой лагерь-V на высоте 8500 м  так и не был установлен, и, перед тем как идти на приступ вершины, одна из групп должна была взять на себя эту непростую задачу. Все понимали, что альпинисты, которые согласятся выполнить такую работу, вряд ли сохранят силы для дальнейшего подъема. Им придется спускаться в базовый лагерь для отдыха, оказавшись, таким образом, в хвосте очереди желающих взойти на вершину. Четверки Иванова и Ильинского наотрез отказались идти вверх, сославшись на то, что они еще недостаточно отдохнули. Возникла безвыходная ситуация.

Не известно, чем бы все закончилось, если бы Мысловский и Балыбердин не выступили добровольцами. Но прежде Евгений Тамм обратился ко мне с просьбой сделать еще один незапланированный выход и поднять в верхние лагеря кислородные баллоны, которых на тот момент явно не хватало для предстоящего восхождения. При этом он клятвенно заверял, что потом обязательно выпустит меня на вершину. Не верить ему не было никаких оснований.

Пока Шопин с напарником занимались переноской грузов, Мысловский и Бэл совершили немыслимое. Установив лагерь-V, они нашли в себе силы пойти на штурм вершины. 4 мая в 14 часов 40 минут Владимир Балыбердин первым из советских альпинистов ступил на самую высокую точку планеты, к тому же он был единственным, кто при этом не пользовался кислородом. Осложнения начались на обратном пути. Изможденные тяжелой работой на высоте, выбившиеся из сил, альпинисты спускались вниз к спасительному лагерю, но слишком этот спуск был медленным. Понимая, что они не успевают засветло вернуться к палатке, Бэл связывается с базой и объясняет ситуацию. На встречу им тут же выходит связка Бершов — Туркевич (из лагеря-V). Когда они встречаются в темноте на вершинном гребне Эвереста, кажется, что все волнения позади. Спускающаяся двойка получает свежие баллоны с кислородом (для Мысловского), теплое питье, а главное — помощь товарищей. Теперь вчетвером они уж наверняка благополучно спустятся в штурмовой лагерь. Но в этот момент Бершов вдруг начинает говорить о своем желании прямо сейчас, ночью, сходить на вершину, видимо, понимая, что второго такого случая ему не представится. Естественно, что ни Мысловский, ни Балыбердин не имели морального права требовать от своих товарищей по команде отказаться от заветной мысли и на сеансе радиосвязи хоть и без энтузиазма, но поддержали эту идею. Теперь все зависело от начальника экспедиции. По всем законам советского альпинизма, он должен был отдать приказ всей группе о возвращении в лагерь, что он поначалу и сделал. Но после яростного натиска Бершова и недолгих препираний все-таки сдался.

В любой момент могла скрыться за облаками Луна или усилиться ветер — на высоте 8700 метров это означало бы неминуемую смерть. Видимо, провидение было в тот момент на стороне наших ребят. Оставив обессиленную связку, Туркевич и Бершов довольно быстро достигают вершины и начинают спуск. Через два с половиной часа они нагоняют первую связку, практически в том же месте, где ее оставили. За это время Балыбердин с Мысловским прошли всего несколько десятков метров. Вместе они к утру возвращаются к палатке штурмового лагеря. Мысловский настолько устал, что с трудом воспринимает окружающую действительность и даже не в состоянии сам раздеться и залезть в спальник. А Бэл потом напишет в своем дневнике, что ни разу за всю свою альпинистскую жизнь не был так близок к смерти.

– Сейчас альпинизм стал другим, и скандалы по поводу того, что кто-то кому-то не помог в критической ситуации, стали обычным явлением. Можно ли считать, что все это началось с первой гималайской экспедиции?

– Об этом не любят говорить, но в серьезном альпинизме всегда можно было рассчитывать только на себя и на своих друзей. На большой высоте в экстремальных условиях любая помощь пострадавшему сопряжена с риском для жизни. Наивно ожидать от постороннего человека каких-то героических действий. Альпинисты такие же люди, как все.

Зимой 1986 года мы готовились к экспедиции на Канченджангу. Я и Бэл спускались с пика Коммунизма последними. Впереди шел Туркевич со своей командой. Когда совсем стемнело, нам ничего не оставалось, как искать место для холодной ночевки. Вскоре удалось обнаружить трещину во льду, куда можно было залезть и спрятаться от ветра. Но когда мы к ней подошли, там уже не было для нас места. Пришлось сесть у самого выхода, практически на свежем воздухе. Как мы пережили ту ночь, не знаю. А утром Миша Туркевич и его ребята встали, перешагнули через наши окоченевшие тела и свалили скоренько вниз. После этого мы еще час не могли подняться со снега и прийти в себя. С трудом дошли до лагеря, а когда я снял ботинки и коснулся своих ног, то испытал настоящий шок. Было такое ощущение, что я дотрагиваюсь до кусочков льда. Для меня эта история закончилась в Военно-медицинской академии ампутацией пальцев на обеих ногах.

Восхождение на Эверест продолжалось…

К 6 мая на вершине побывали уже восемь советских альпинистов — это была настоящая победа. Но еще пятеро стояли в очереди. В Москве стали волноваться — не дай бог, такой успех будет омрачен серьезным несчастным случаем. Уместны ли тогда будут победные реляции? Из столицы летит телеграмма с доброй вестью о присвоении всем участникам экспедиции званий заслуженных мастеров спорта и приказом о прекращении дальнейших восхождений. (Существует версия, что Тамм сам попросил Москву прислать такой приказ). Поскольку связка Шопин — Черный еще не успела покинуть базовый лагерь, Тамм принимает решение запретить им выход на маршрут, нарушая тем самым свое же слово. С тройкой Хомутов — Голодов — Пучков сложнее, они прошли уже половину расстояния до вершины, и остановить их — дело непростое. В базовом лагере вспыхивают споры, и большинством голосов принимается решение о прекращении восхождения. Но тут начальник экспедиции снова берет на себя ответственность. На сеансе радиосвязи он дает разрешение Хомутову продолжать подъем.

9 мая, в День Победы, еще трое советских альпинистов стояли на вершине Эвереста.

– Володя, говорят, Бэл подарил тебе камни, принесенные с вершины?

– Да, у меня целая коллекция таких камней. Я брал сувениры со всех вершин, на которых побывал, но эверестовские камушки особенно для меня дороги.

Владимир на минуту удаляется и приносит два маленьких серых кусочка горной породы, скорее, похожих на обыкновенный дорожный щебень. Они лежали на ладони немыми свидетелями чьих-то побед и трагедий, видевшими и триумф тех, кто, переборов себя, сквозь пургу и мороз достиг заветной цели, и отчаяние тех, кто ушел наверх и больше никогда не вернулся. Хотя кто знает, что испытывает человек в последние минуты своей жизни? Недавно альпинисты случайно наткнулись на тело Дж. Л. Мэллори, пропавшего без вести на Эвересте почти 80 лет назад1/. Он выглядел так, как будто заснул пару дней назад, а на его лице не было ни боли, ни паники – только спокойствие и умиротворенность.

Если бы тебе сейчас предложили сходить на Эверест, согласился бы?

Почему бы и нет? Я поддерживаю спортивную форму, а в альпинизме возраст не главное.  Силы уменьшаются, зато опыт прибавляется.

Р. S. Леонид Трощиненко и еще 22 ленинградских альпиниста погибли 13 июля 1990 года под лавиной, которая смела палаточный лагерь на склоне пика Ленина.

Владимир Балыбердин много раз выходил невредимым из таких жутких ситуаций, что казалось – у него есть собственный ангел-хранитель. Но 22 июля 1994 года он трагически погиб в автокатастрофе. Его «Волгу» протаранил на перекрестке финский дальнобойщик2/.