|
|
|
|
|
|
| Альпинисты Северной Столицы |
|
Ю. Черевко Владимир Черевко вспоминает, думает, размышляет…
«А-а-а, сын Черевко ...» В политехническом институте, на работе, в альпинизме — как часто мне приходилось слышать в жизни подобную фразу. Сначало это ужасно раздражало, а теперь... В общем — да, директор научно-исследовательского института, профессор, доктор технических наук, лауреат Государственной премии СССР, мастер спорта по альпинизму Владимир Леонидович Черевко — все это мой отец.
Случайности играют в жизни большую роль, чем закономерности. В альпинистскую секцию ты можешь прийти случайно, но эта случайность должна лечь на благоприятную почву. Она должна всего лишь подтвердить некую внутреннюю закономерность. Если в тебе уже есть склонность к чему-то похожему, то только тогда эта случайность может оказать на тебя влияние. Так, мне кажется, люди с определенными качествами, с определенным складом характера, с определенными ценностями попадают в альпинизм и остаются в нем. То есть, большинство окружающих тебя в альпинизме людей — это люди, которые отобраны общей идеей, но пришли к ней случайно и разными путями. Я, например, активно занимаясь спортом, будучи членом сборной города по плаванию, на первом курсе института случайно увидел объявление и пришел в альпинистскую секцию КПИ. Альпинизм не воспитывает, а, в большей степени, отбирает соответствующих людей. И то, что в Денешах во время массовых выездов так много неплохих легковых автомобилей, говорит о том, что кроме прочих качеств, эти отобранные люди еще и, в основном, неглупые и деятельные...»
Моих слов в этой статье совсем немного. Может быть даже они здесь совсем не нужны. Просто мне тоже нравится альпинизм и в большинстве своем симпатичны люди, им занимающиеся
«...Когда я был «значкистом» мне запомнился один случай. Мы поднимались огромным отрядом 50-60 человек по кулуару на «двойку». Кулуар был не прямой — какие-то зигзаги, выступы. И вот наш командир отряда так всех провел, что вся эта «змейка» стометровая шла все время под прикрытием, а не друг под другом. Камни летят, а мы — в безопасности. Меня тогда невероятно поразило превосходство этого человека надо мной. Я бы в то время даже внимания не обратил на такую мелочь, как выбор пути прохождения простого кулуара. Дорога — идешь себе и идешь. Это очень важно, и не только в альпинизме, если ты видишь, что есть люди умнее тебя, есть у кого учиться. И еще мне кажется, что для альпинизма особенно хорошо, если где — то не очень далеко ты видишь яркого лидера. То есть человека который для тебя является авторитетом, у которого есть чему поучиться. Японцы говорят — сначала нужно увидеть все, что есть, а потом уже стараться сделать лучше...»
Я задавал традиционные вопросы: о «самых — самых» восхождениях, о снаряжении, о людях...
«...Самое яркое восхождение — не обязательно самое сложное. Очень запомнилось наше первопрохождение на пик Коммунизма, недалеко от маршрута Абалакова. Просто было интересно идти рядом с путем первовосходителей. Как-бы чувствуешь дыхание альпинизма тридцатых годов. Куски старых веревок, ржавые кованые крючья ... Но самое, пожалуй, сильное впечатление оставила Ушба — первопрохождение в 1963 году. Не знаю как сейчас, но до последнего времени это была чуть ли не единственная «шестерка», оставшаяся на Кавказе. Шлямбуры у нас были типа «долото». Процесс выбивания таким шлямбуром дырки под крюк отнимал уйму сил и времени. Поэтому использовали их мы редко, то есть получалось мало ИТО (искусственных точек опоры) и много сложного лазания. Это теперь лазание с нижней страховкой как-то приближает скалолазание к альпинизму. Раньше хороший скалолаз совсем не обязательно хорошо ходил первым в больших горах. Этот сложный маршрут мы лезли не так, как ходят на сложные стены сейчас — с провешиванием с земли сотен метров перил. Ушба была пройдена группой компактно, со всем необходимым снаряжением, продуктами и даже водой для нижней части стены».
«Первыми в основном лезли «чистый» скалолаз Генка Карлов из Красноярска и я. Всего нас в группе было шестеро. Довольно широко мы использовали веревочные «закладки» из петель и узлов и длинные 60-метровые динамические веревки. Лезли мы в облегченных импортных ботинках с подошвой «вибрам», а на некоторых участках — в галошах. А когда после 8-го или 9-го — не помню — дней сложного лазания наш путь пересекся с обычным маршрутом 5-Б, то показалось что это вообще «двойка», где ни особо страховаться, ни даже связываться не нужно. На стене Ушбы, при всей ее большой крутизне, есть несколько горизонтальных полок. На них нам удавалось собраться всем вместе, но даже для «сидячей» палатки места не было. Мы с самого начала готовились ночевать каждый человек автономно, со своей едой, питьем и устройством спального места в гамаке. В верхней части стены есть такая длинная, метров 20, и шириной сантиметров 30 абсолютно горизонтальная полка. Когда мы вылезли на нее, то увидели, что между стеной и полкой есть еще сантиметровый просвет. То есть это огромная тонкая плита, которая стоит прислоненная к стене и по которой мы только что прошли. Как такая плита не упала — непонятно, но устроились на ночлег мы как раз на ней. Страховка, конечно, была выше. И уже когда собирались спать, вдруг почувствовали, что плита дрожит и качается. Это было теперь уже известное Кавказское землетрясение 63-го года, когда побило многие команды на маршрутах. Чемпионат Союза был отменен, хотя наше восхождение отметили как лучшее в сезоне».
Только мне все равно осталось неясным, как же удавалось ходить такие сложные маршруты с тем уровнем развития снаряжения. Вы пробовали лезть альпинистскую «шестерку» в ботинках, с веревочными закладками и крючьями?
«Ощутимо срывался первым я дважды. Один раз — на Вольной Испании, 5-Б Мышляева. Мышляев делал такие очень тонкие и короткие крючья для ИТО, вот я и придержался за старый крюк для равновесия. А тот неожиданно выпал. Я упал на страховавшего меня Гарика Апреленко, разбил ему ботинком голову и в полете даже успел подумать, что, наверное, Мышляев так и погиб — неожиданно. А второй раз — на Свободной Корее. Тут я понимал, что забиваю плохой крюк, но все же думал, что проскочу. Стена немного нависала, и трещина была со льдом. Я это видел, но на нависании особо нет возможности выбирать место для точки страховки, хорошо хоть можно руку отпустить. Поэтому сделал я «точку» формально.
Когда лез — старался крюк не нагружать. Пролез написание, вышел на относительно простое место — на этом и попался. Это, кстати, типичная «школьная» ошибка. Ведь есть же правило: вылез на простое место — организуй хорошую точку страховки. Скалы были несложные, но залитые натечным льдом. Я поскользнулся и — хорошо что ниже была «отрицаловка». Пролетев метров 15 и вырвав плохой крюк, я повис на следующем, не касаясь стены. И не долетев метра три до полки, о которую можно было бы серьезно удариться. На этой полке стоял страховавший меня Толя Кустовский. Он предложил смениться, но я уже там все знаю, да и «завод» такой... Быстренько пролез, забил крючья, а следующую веревку уже пошел Толя». «Самое тяжелое восхождение, отнявшее больше всего физических сил — Южная стена пика Коммунизма. Тут, наверное, наложились техническая сложность и моральная тяжесть — умер от сердечной недостаточности Кустовский, опасно заболел Григоренко — Пригода — почти воспаление легких на высоте выше 7000. А после смерти Кустовского руководителем ведь стал я. Вообще, там лазание очень сложное до 7300. 7300 на Памире значительно сложнее, чем та же высота в Гималаях. Ну и руководство серьезными восхождениями вообще отнимает много сил. Тут ведь ты уже должен думать не о том, что у тебя, например, промокла обувь, а вообще — как сделать так, чтобы восхождение хорошо закончилось для всей команды».
Мы говорили около двух часов. Я совсем забыл о диктофоне и о статье, ведь тема была близка и интересна нам обоим.
«Мои лучшие восхождения? Их мог бы назвать кто — то другой. Тот, кто прошел те же маршруты, в тех же условиях, с тем же снаряжением. Но я бы выделил, пожалуй, Ушбу, Южную стену пика Коммунизма, Свободную Корею и пик Москвы. Свободная Корея — довольно суровый
район; ты сидишь ночью на черной, очень
холодной стене, залитой натечным льдом, и
смотришь на огни города Фрунзе за Пик Москвы — это не столько сложно, хотя и сложно тоже, но и невероятно опасно. Через каждые час — два по этой стене сходят лавины и ледовые обвалы от висячих ледников, карнизов на гребне. Новизной была эта опасность и выбор максимально безопасного пути там, где его, казалось, не существует. А стена — очень красивая, северная, холодная и прямо напротив популярных ночевок. На нее многие заглядывались, а прошли — мы. Ну нам, конечно, повезло, — мы получили данные наблюдений за этой стеной от метеорологов. Они год работали на «поляне Сулоева» и составили схему всех лавин и обвалов с их временами, путями и характеристиками. Правда, с едой на этом восхождении мы немного промахнулись. Последние пару дней ели минимально, а это тоже сложности добавило...» «Холодные ночевки — неправильное понятие. Надо это бы называть незапланированными ночевками. Ведь на многих запланированных ночевках тоже очень холодно. Начиная с первых сложных стенных восхождений мы поняли, что нужно уметь и быть готовым ночевать одному. И вот когда психологически произошла такая перестройка, тогда совершенно спокойно ты устраиваешься на ночлег под падающим снежком или дождиком, без всякой площадки, на весу. Так было, например, на 6500 в гамаках на Южной стене пика Коммунизма. Стена-то южная и днем тепло, но когда солнце заходит, то про юг быстро забывается. Поэтому любая запланированная висячая ночевка на пике Коммунизма была холоднее, чем «холодная» где-нибудь на Кавказе или в Фанах. Но я бы выделил, пожалуй, Ушбу, Южную стену пика Коммунизма, Свободную Корею и пик Москвы. Свободная Корея — довольно суровый
район; ты сидишь ночью на черной, очень
холодной стене, залитой натечным льдом, и
смотришь на огни города Фрунзе за Пик Москвы — это не столько сложно, хотя и сложно тоже, но и невероятно опасно. Через каждые час — два по этой стене сходят лавины и ледовые обвалы от висячих ледников, карнизов на гребне. Новизной была эта опасность и выбор максимально безопасного пути там, где его, казалось, не существует. А стена — очень красивая, северная, холодная и прямо напротив популярных ночевок. На нее многие заглядывались, а прошли — мы. Ну нам, конечно, повезло, — мы получили данные наблюдений за этой стеной от метеорологов. Они год работали на «поляне Сулоева» и составили схему всех лавин и обвалов с их временами, путями и характеристиками. Правда, с едой на этом восхождении мы немного промахнулись. Последние пару дней ели минимально, а это тоже сложности добавило...» «Холодные ночевки — неправильное понятие. Надо это бы называть незапланированными ночевками. Ведь на многих запланированных ночевках тоже очень холодно. Начиная с первых сложных стенных восхождений мы поняли, что нужно уметь и быть готовым ночевать одному. И вот когда психологически произошла такая перестройка, тогда совершенно спокойно ты устраиваешься на ночлег под падающим снежком или дождиком, без всякой площадки, на весу. Так было, например, на 6500 в гамаках на Южной стене пика Коммунизма. Стена-то южная и днем тепло, но когда солнце заходит, то про юг быстро забывается. Поэтому любая запланированная висячая ночевка на пике Коммунизма была холоднее, чем «холодная» где-нибудь на Кавказе или в Фанах. Ну и меня всегда вдохновлял пример
австрийца Германа Буля, который одним из
первых оказался в Гималаях на спуске на
высоте
Первое и пока единственное в жизни совместное восхождение мы с отцом совершили весной 2001 года. Это была крымская «единичка». Ощущения? Как внизу — свободно, ненапряженно, надежно. Даже стандартные команды на маршруте звучали как обычный разговор. «Первые альпинистские восхождения в Крыму стали ходить с появлением чемпионатов Украины в малых горах, году, приблизительно, в 1965. Соревнования и сборы под них проводились как подготовка к восхождениям в горах больших. Вообще, традиционно, помимо летнего выезда в горы у нас ежегодно было два выезда в Крым, весной и осенью, и зимний сбор в Карпатах. В Крыму мы первыми прошли три хороших новых маршрута — маршрут на Ай-Петри, слева по зеркалу — его не ходят почему-то, Форосский кант — известный маршрут «по канту» и маршрут на Айю по центру «ворот». На Айе у нас много первым лез Калошин. Он лазил именно по-альпинистски, просто фантастически уверенно и надежно. Кроме того, он был невероятно
работоспособным. Когда мы были под Южной
стеной пика Коммунизма, в базовом лагере
на высоте под И Калошин с первого же дня, готовясь к осеннему Чемпионату Союза по скалолазанию, по нескольку часов ежедневно на этом камне тренировался. А там вначале и ходить не хочется — без акклиматизации-то. Да и камень очень маленький — никакого разнообразия...» «...Современный альпинизм, с моей точки зрения, приобрел много новых и интересных качеств и сторон, но потерял существовавшую систему подготовки, школу, которая была хороша для огромного количества занимающихся. Ведь в одной только секции альпинизма КПИ было больше двухсот активных членов. Ну и, конечно, все экспедиции на Памир, Тянь-Шань, Кавказ, даже Крым, начиная с первого разряда, были для участников бесплатными или почти бесплатными. Вертолеты, дорога, продукты — сегодня для большинства экспедиций требуется немало личных или спонсорских денег...» «Скалолазание еще в наше время было более профессиональным, чем альпинизм. Для достижения серьезных успехов в скалолазании нужно было бросить работу и стать профессиональным спортсменом. А будучи альпинистом серьезного уровня, даже и сейчас, наверное, можно не сделать это основным занятием в своей жизни. Профессионал подобен флюсу, — полнота его одностороння. Так, кажется, говорил К.Прутков?..» У меня есть младший брат. Он тоже бывал во многих горных районах в «несознательном» возрасте. Иногда он появляется на скалолазном стенде, но в альпинистскую секцию — не спешит. «...Альпинизм никогда не был для меня единственным и любимым занятием в жизни, но то же самое я могу сказать и о работе, т.е. мне хочется сказать, что эти вещи настолько взаимодополняющие и взаимопроникающие, что их трудно вычленить из моей жизни. Хочу ли я, чтоб мои дети занимались альпинизмом? Вопрос сложный. Короткий ответ — я никогда бы этому не препятствовал , но особо бы и не подталкивал. Здесь, в первую очередь, опять главную роль должна сыграть та самая внутренняя предрасположенность к альпинизму, подсознательное желание быть отобранным. А вообще, это такие впечатления, которые, мне кажется, нигде в другой области занятий испытать нельзя...» Интересно, спросят ли моего сына когда-нибудь, не мой ли он родственник? Вашему вниманию предлагается первая часть очередной «нетленки» нашего Мастера пера и спорта Михаила Алексюка. С высоты своих лет и достижений Алексюк вспоминает свою дорогу, приведшую его в серьезный альпинизм, давая нам возможность вспомнить, а некоторой, молодой части читателей и узнать о системе альплагерей в бывшем Советском Союзе и организации обучения в них начинающих альпинистов. Как бы мы ни относились к политической системе в СССР, но разветвленная сеть альплагерей, проверенная временем и отлаженная методика обучения новичков и, основное, финансовая доступность путевок в альплагерь для молодежи способствовали массовости альпинизма. Если по прочтении этих воспоминаний Михаила Мироновича у кого-нибудь из читателей зачешется рука и потянется к перу, не останавливайте ее. Мы будем рады поместить и ваши воспоминания в следующих выпусках.
| ||||
|
