Альпинисты Северной Столицы

РИСК ПОГИБНУТЬ

Виктор Козлов – Анатолий Букреев (Алматы)

(по материалам сайта Елены Лалетиной)

 Риск погибнуть на высоте у сильного человека гораздо выше, чем у слабого...

 1997 год. Анатолий Букреев, Владимир Башкиров и Евгений Виноградский, работая гидами, помогли троим индонезийским восходителям подняться на вершину Эвереста. Потом была первая попытка русских альпинистов (под руководством В. Башкирова – прим. ред. сайта) совершить траверс Лхоцзе - Лхоцзе Шар и взойти на Лхоцзе Среднюю – последний непокоренный восьмитысячник на планете и попытка Букреева и Моро пройти траверс Лхоцзе - Эверест. Погиб Володя Башкиров.

Сразу после этого трагического события, спустившись в базовый лагерь на леднике Кхумбу, Анатолий Букреев дает интервью В. Козлову, объясняя причины гибели и анализируя обстоятельства этих двух экспедиций.

 Анатолий Букреев: С одной стороны, я понял, как много я знаю о высотном альпинизме, с другой стороны - как много еще не знаю... Трагедия с одним из лучших альпинистов России, с одним из самых сильных и опытных.

Виктор Козлов: Не думаешь ли ты, что именно из-за того, что он опытный, Башкиров взвалил на себя такую ответственность, и не смог ее снять даже в таком тяжелом состоянии? Ведь он же сказал, что болен - перед выходом на штурм?

Анатолий Букреев: Я могу ситуацию обрисовать. Мы вернулись после совместного восхождения на Эверест с индонезийцами, где мы были консультантами, тренерами и спасотрядом. Виноградский Евгений, Володя Башкиров и я - мы участвовали в таком крупном неординарном национальном индонезийском мероприятии, которое взяло из нас кучу энергии. Я не знаю как с Женей и Володей, может, им было попроще, но мне после прошлогодней трагедии, когда вывалили кучу критики на мои плечи, когда я сделал все возможное, чтобы спасти людей, - мне было очень тяжело. Вроде я был и в героях, и в то же время я совершил какие-то ошибки, по мнению многих. Тогда погибли лучшие гиды-альпинисты, лучшие и самые опытные. Тот же Роб Холл, который в пятый раз совершил восхождение, и погиб на спуске с клиентом - он был ответственен за других, более слабых. Более слабые тоже погибли. Шторм однозначно отрезал от жизни людей, не разбирая, кто там сильный, кто слабый. Он начался, люди потеряли возможность видимости на спуске, остались на высоте, что привело к летальному исходу. Во время прошлогодней трагедии я спас трех человек, но я не пользовался кислородом. Говорят - это моя вина. Но я был в такой форме, я взошел в прошлом году на три восьмитысячника, последний (Манаслу) за 2 месяца до Эвереста, у меня была такая громадная акклиматизация, форма, когда я чувствовал, что добавочный кислород мне был не нужен. В этом году ситуация после автокатастрофы, после того, что я не тренировался, перенес 2 операции - совершенно другая.

Сталкиваешься с непредвиденными ситуациями. Вот в прошлом году - погибли лучшие, сильные альпинисты. Скотт Фишер - я его считаю лучшим высотником Америки. Роб Холл был экспертом по Эвересту, он возглавлял компанию Adventure Consultants, и это была фирма, известная во всем мире, он поднял много клиентов на вершину Эвереста, обеспечивая безопасность, И вот его два клиента погибли, погиб гид и он сам. Это во время шторма. Я в этой ситуации работал, делал, что мог, вытаскивал клиентов, принимая неординарные решения, которые расходились с решениями консервативных гидов. Я, допустим, делал все по-своему, по-другому, и это помогало мне выжить, и я спас других. Но вот эти мои неординарные решения никак не согласуются с опытом западных альпинистов. У нас возникло много разногласий с альпинистами, которые считаются монстрами (Тодд Бурлесон, Эд Вистурс, который в пятый раз уже на Эвересте - вот они стоят сейчас тут же в ВС). Они меня начали критиковать. В Штатах в огромных публикациях в журналах (Лайф, Клайминг и т.д.) было много позитивного и много негативного по этому поводу. И поэтому в нынешней экспедиции на мне был очень большой груз ответственности. Экспедиция выжала из меня все, съела психологически. У Башкирова тоже, я думаю, эта экспедиция выжала неимоверное количество сил, потому что он провел всю подготовку, провел все это мероприятие. Я был консультантом. Я не афишировал свои физические проблемы, что имел 2 операции в Штатах, сидел там и организовывал всю экипировку и материальную и техническую подготовку экспедиции. Володя сидел в Непале и тренировал команду.

Мы согласовывали наши действия. И успешное проведение мероприятия потребовало огромных затрат, потому что мы восходили на Эверест с индонезийцами, которые ни разу в жизни не видели снега, первый раз взялись за ледоруб в декабре, и узнали, что такое кошки и зажим. Но они были военные, индонезийский спецназ, им поставили задачу, и они пробовали с ней справиться. Поэтому это мероприятие отняло гораздо больше сил, чем мы предполагали, и у меня и у Володи Башкирова. И потом, у нас сложилась непредвиденная ситуация. Обычно мы приезжаем в экспедицию, проводим акклиматизацию, и совершаем свое спортивное восхождение, выкладываемся. Здесь же мы получили акклиматизацию и выложились с индонезийцами, и попробовали сохранить силы для своего самого главного мероприятия. Башкиров с командой собрался делать траверс Лхоцзе - Лхоцзе Шар. А я собрался со своим другом итальянцем Симоне Моро на траверс Лхоцзе - Эверест. Если бы мы его прошли, это имело бы огромное мировое значение, наравне с траверсом массива Лхоцзе.

Когда мы спустились в Катманду, туда прибыли 17 индонезийских генералов, и мне пришлось объяснять им, почему взошли только три человека, а не как предполагалось. Это не профессионалы-альпинисты, а военные, и приходилось объяснять все на пальцах. Такие были странные вопросы, что можно было падать и смеяться. Мы потратили 12 дней, чтобы объяснить представителям индонезийского правительства, что мы делали, чтобы результаты нашей экспедиции были правильно поняты. Мы думали, этот отдых принесет положительный момент, и будет больше шансов на успех в следующем мероприятии. Получилось наоборот. Спустившись вниз, в Катманду, после тяжелой, громадной работы, мы резко сбросили высоту и оказались в бездействии 12 дней (и много пили с генералами…! – прим. ред. сайта). Это все равно, что на полном скаку остановить лошадь. Или машина у тебя мчится со скоростью 130 км в час, и резко затормозить – что с машиной будет? (не с машиной, а что будет с водителем?! – прим. ред. сайта). То же самое и с нашими организмами случилось, я думаю так.

Все было очень похоже, и у меня, и у Володи. Во время траверса я после одной третьей проделанной работы от той, что требовалось проделать, был недалек от того, чтобы навсегда остаться в горах. У Володи было то же самое. Мы на первом этапе поддерживали связь и взаимодействовали с русской экспедицией. Мы надеялись переночевать в 4 лагере, но получилось так, что шанса у нас не было, и мы стартанули сразу из 3 лагеря. И вот уже в 4 лагере я видел, что у русской команды начались какие-то проблемы, которые должны были быть разрешены до начала траверса, и это опять же легло грузом на плечи руководителя, самого сильного и опытного альпиниста. В 4 утра мы подошли к 4 лагерю, когда русская команда уже выходила, а мы решили отдохнуть пару часов, так как на маршруте будет много народу, а нам очень пригодился бы отдых после непрерывной четырехчасовой работы. Мы остановились с Симоне, и я заметил что-то необычное со здоровьем, и после этого отдыха я был не в той форме, которую ожидал. Я это связал с тем, что обычно мы проделывали подготовку перед штурмом по-другому. Сейчас наше тело было к этому не готово - мы сломали нормальный график подготовки, которому следовали я 20 лет, Володя свои 25 лет.

Виктор Козлов: Башкиров взял на себя такую задачу - он же не мог сказать ребятам - вот вы идите, а я не пойду, потому что заболел. Он взялся за этот траверс, 4 года его готовил - он не мог не пойти...

Анатолий Букреев: Взять, к примеру, Канченджангу. (имеется в виду траверс Канченджанги - вторая советская гималайская экспедиция - прим ред.). Чтобы идти на сложный маршрут, лучшие альпинисты тренировались, не работали 2 года, отбирались, чтобы из каждого региона лучшие попали в эту двадцатку, и на траверс работали эти 20 человек. Шла мощная двухгодичная подготовка, шел отбор лучших из советской школы альпинизма, которая в высотном классе одна из самых сильных в мире. И потом мы шли этот траверс. Какой настрой был... Какая у меня подготовка была... Какая подготовка была у команды... И теперь я сравниваю траверс Канченджанги с траверсом Лхоцзе - Лхоцзе Шар. Это идентичные задачи. Трудно сказать, что сложнее: Канченджанга повыше и подлиней, здесь технически сложнее. Там все было продумано, технически безопасно, а здесь далеко не все так технически подготовлено. Я не говорю ничего плохого о ребятах - не знаю просто. Я знаю хорошо, чего я стоил 6-7 лет назад, чего я стою сейчас. Я могу оценить, допустим, подготовку того же Коротеева, или Богомолова. Молодежь - ну какие условия они теперь имеют - и какие имели мы, допустим в национальной сборной... Когда мы жили в Эшера, тренировались 3 раза в сутки, питались на 20 рублей в день, что на нынешние деньги даже не знаю, сколько тысяч будет... Я не ориентируюсь в деньгах... Но это были очень большие деньги...

Виктор Козлов: Обычно перед восхождением спускаются вниз отдохнуть?

Анатолий Букреев: Да, спускаются вниз. Иногда ты спускаешься вниз после проведенной тяжелой работы на высоте и попадаешь на подъем, но после подъема всегда следует спад. Если же ты попал на время спада (а у нас наше самочувствие идет по синусоиде), то дальше ты попадаешь на такой спад, что твое самочувствие и защитные силы в организме в два раза ниже, чем обычно. И вот мы попали как раз на спад. У любого человека есть определенные проблемы со здоровьем. У меня обострился мой бронхит, заложило носоглотку, я чувствовал себя в болезненном состоянии. Проблемы с горлом обострились в считанные часы. Вышел я из 3 лагеря с высоты 7200, чувствуя себя великолепно, подошел к 4 лагерю - Володя Башкиров как раз выходил. Я спросил у него, как дела. Я что-то плоховато себя чувствую, - ответил он. Я, - говорю, - тоже не в порядке. Отдохну, посмотрю, как буду себя чувствовать. Буду работать по самочувствию, но что-то я не в том состоянии, в котором хотелось бы находиться. То же самое прозвучало и от него. Так мы перекинулись этими словами. Два часа мы отдыхали. Симоне на 10 лет меня моложе, он сильный альпинист, но не очень опытный, и я нес на траверс весь рюкзак. Я подумал, что может быть, проблемы из-за веса рюкзака, что я много несу. На 8300-8400 мы уже догнали русскую команду, обошли, и я оставил рюкзак, чтобы потом идти на траверс.

Виктор Козлов: Вы первые поднялись на Лхоцзе Главную?

Анатолий Букреев: Перед нами только Бабанов поднялся. И еще кто-то. Глеб Соколов. Я все время говорил Симоне - не торопись, у нас еще 2-3 дня тяжелой работы на огромных высотах. Рюкзак оставил - легче не стало. Ну, уже впереди Коротеев, впереди Башкиров. Башкиров, я вижу, снимает фильм - все нормально. Башкиров - он всегда в себе, никогда не афиширует свою слабость, по нему никогда не скажешь, как он - Башкиров есть Башкиров. Перекинулись с ним словами. Я говорю: "Что-то я уплываю из реального мира, плохо мне, то ли акклиматизацию потерял, то ли болезнь". В комплексе все получилось. Сломан был правильный график подготовки, и обострились хронические болезни. О помощи просить - да у них своих проблем хватает. Но на всякий случай предупредил, что могу остаться тут на спуске. Если увидят, что лежу где-то в снегу, чтоб не удивлялись... А Володя мне говорит: "Слушай, а у меня ночью была температура, и я плохо себя чувствовал". Я спросил: "Как ты сейчас?" "Нормально", - говорит он, - "только очень большая слабость". Нам говорит - проходите, я все равно буду ждать последних, там Першин наверное последним будет, я буду ждать Валеру, а вы проходите. Мы прошли на подъем, я взошел на автопилоте на вершину, снялись там, и я уже чувствую - я в таком состоянии - чехол от камеры роняю. "Симоне,- говорю- спускаемся вниз, до рюкзака, я чувствую себя плохо, там будем решать, что делать". Единственное, что может помочь в такой ситуации - это быстрый сброс высоты. Если остаешься на высоте, состояние усугубляется стремительно. На спуске остановился рядом с Володей, говорю ему: "Не знаю, спущусь, или не спущусь". Ну а у них свои проблемы. Я конечно, когда увидел, что Богомолов поднимается... А Башкиров настроен был так, чтобы ждать всех. Богомолов поздно уже поднимался. В принципе, нельзя было поздно так подниматься...

Виктор Козлов: Когда вы спускались, какое состояние было у Башкирова, ему стало хуже?

Анатолий Букреев: Я не обратил внимания, поскольку сам был плох. Симоне вот мне говорил, что глаза у Володи резко изменились.

Виктор Козлов: Башкиров был без очков в тот момент?

Анатолий Букреев: Он периодически очки снимал и работал с камерой. Насчет своего состояния он промолчал. Он сказал, что будет ждать последнего и ему надо поснимать заодно. Видно было, что ему нехорошо, но слабый человек, когда ему плохо - он не может подниматься, не может работать. Сильный человек на уровне слабого может работать. Поэтому риск погибнуть у сильного человека на высоте гораздо выше, чем у слабого. Потому что у слабого барьер срабатывает, и он не идет дальше, а сильный перебарывает себя...

Кроме того, мы с Симоне работали двойкой и могли быстро спускаться. А Башкиров вынужден был задержаться. С одной стороны, это оправдание для себя - остановиться. С другой стороны, он задержался на высоте, и это усугубило его состояние. А это вроде, как и легче. Когда человек замерзает, ему кажется, что ему тепло и хорошо, он просто уходит из реального мира. То же самое и на высоте - реально уплываешь и перестаешь оценивать ситуацию.

Виктор Козлов: Было 12 часов, когда Башкиров последний раз вышел на связь. Ему надо было начать спускаться, возможно, нужна была помощь, но он сказал, чтобы ребята продолжали работать на маршруте, провешивали веревки. Ему самому еще было не меньше 5 часов до вершины. Что это значит? Больше он на связь не выходил. Не оценивал себя?

Анатолий Букреев: Во-первых, не оценивал. Во-вторых, он был  ответственен за группу. Он должен был оценивать группу. Допустим, я провожу мероприятие, я совершаю восхождение вместе с командой. Я выпадаю, но идея-то остается, группа должна продолжать работать.

Виктор Козлов: Почему он не признался, что ему плохо, и не попросил помощи команды?

Анатолий Букреев: Ну, мы говорим о 12 часах, а совсем плохо ему стало, может быть в 5-6 или в 8 часов.

Виктор Козлов: Когда вы с ним разговаривали?

Анатолий Букреев: В 4 утра в лагере, в 13:00 перед вершиной и где-то в 14. 15 на спуске. Мы с Башкировым совершили восхождение на Эверест, одинаково выложились, одинаково провели всю подготовку, одинаково отдохнули внизу и одинаково заболели. Я думаю, что это не случайно. Мое состояние тоже изменилось в считанные часы. Я шел на этот траверс как на супериспытание, я верил в этот успех, я был готов к нему. Через 4 часа, подойдя к палаткам на 7900, я засомневался в успехе мероприятия. Еще через 2 часа я почувствовал себя плохо, еще через 2 часа я уплывал из реального мира. То же и с Башкировым. Симоне более наблюдательный, он горит, что когда мы в 13:00 разговаривали с Володей, он улыбался и был в порядке, а через час его состояние резко изменилось.

Виктор Козлов: По поводу спасательных работ - был ли такой случай на восьмитысячнике, чтоб ребята сходили на гору, потом спустились до палаток, потом снова фактически прошли полпути наверх для спасаловки, причем ночью? Вот у тебя на Эвересте - ты поднимался второй раз...

Анатолий Букреев: Я три дня работал в шторм без видимости. Когда все опытные шерпы отказались работать и даже из палатки выходить. И вообще я знаю, что такое высота и спасы после восхождения. Мне пришлось это делать после Эвереста. Удалось спасти людей, когда я работал без кислорода и совершил восхождение на Эверест. После этого трудно объяснить - люди не представляют, что я смог сделать. Просто это нереально - по самочувствию, по затратам. Мне пришлось в прошлом году эти три дня быть на грани...

Уходишь в зону риска, можешь спасти, а можешь остаться... Поэтому на такое решиться... Ну, иностранцы, они просто не понимали, когда нашли тело Башкирова за 100 метров от палатки, на веревке - они не понимают, что ребята отработали и все, что смогли - сделали... А когда уже человек умер, и ему ничем не поможешь, они спустились к палатке и начали бороться уже за свою жизнь.

Виктор Козлов: Потом же к нему опять поднимались?

Анатолий Букреев: Да, потом уже просто отдать долг почтения, чтобы завернуть тело, чтобы не без внимания оставить. То, что могли сделать - сделали. В Гималаях сейчас стараются не переходить в зону риска, много коммерческих мероприятий. Они стараются ничем не рисковать, и не быть в такой ситуации, когда надо спасать. Если ты оказываешься в такой ситуации, как мы в прошлом году - значит, ты допустил ошибку. Промах с погодой. Значит, ты неопытный, и в результате твоей неопытности кто-то гибнет. Но в горах, если ты не рискуешь, у тебя очень мало шансов добиться успеха. И допустим, в этом году 6 человек погибло из России, очень много для сезона. Это заметное событие, антиреклама, так сказать, для российского альпинизма.

Виктор Козлов: Я удивился, посмотрев списки участников на Макалу. Только у Ефимова было 4 восьмитысячника.

Анатолий Букреев: Это большая проблема. У кого нет опыта, то какой бы ни был он технически подготовленный... Если нет опыта, возрастает риск погибнуть, плюс, если ты сильный, но неопытный - это еще гораздо опасней. Ты залезешь в зону опасную запросто, и там крякнешь. Без опыта.

Здесь, видишь, люди опытные, шансов огромное количество - и погибают, вон за прошлый год на классических маршрутах... Погибают-то самые сильные и опытные - потому что они работают больше, плюс ответственность за других съедает энергию - и ты остаешься на нуле.

Виктор Козлов: Гибель русских альпинистов тоже подтверждает твои слова, что погибают самые сильные и опытные?

Анатолий Букреев: Точнее, больше шансов погибнуть у самых сильных и самых слабых, а в серединке - оно как-то попроще. Если же человек плюс ко всему несет еще психологическую нагрузку ответственности за других...

Долгое время российский альпинизм был только в России, только в СССР, за границей только со своими совершали восхождения. Сейчас вроде ворота открылись - и резко ухудшилась подготовка. Люди выезжают вроде...

Виктор Козлов: Как последний шанс?

Анатолий Букреев: Да, живут как в последний раз. Проработав последние 5 лет, я тоже задумался, что я раньше делал, и чего я не хотел бы делать сейчас. Я сравнил себя с западными альпинистами. Они никогда не рискуют. У них за плечами кредитная карточка, банковский счет, дом в Калифорнии или на островах где-то. У него хорошая жизнь, он приехал отдохнуть. Чья-то ошибка может привести к гибели другого человека. В горах нужно зависеть только от себя, от своих сил, поэтому рассчитывать, что на большой высоте кто-то окажет помощь - это аморально.

Виктор Козлов: Проще работать в команде?

Анатолий Букреев: Когда в коллективе работаешь - проще. Совершаешь восхождение совместно, грузы несешь совместно. В прошлом году я совершил, как я считал, неординарный поступок, когда спас людей. Ни один гид, даже из соседних, не вышел на помощь. Ясуко Намба погибла - никто не вышел помочь. Троим я принес кислород - трое выжили. Ясуко Намба была рядом, но у нее не было кислорода. Я дал кислород только своим клиентам (у меня было только 2 баллона свободных). Одну я вытащил на своих плечах (помогая - она была в состоянии идти) - 400 м мы шли 40 минут, сильный встречный ветер, 40 минут мы шли по ровному месту. Просто я ее тащил на себе. Шарлет Фокс. Лучше в такие ситуации не попадать. Теперь она не помнит и не понимает этого. Профессионал может оценить, но опять же, профессионал скажет - а зачем ты попал в эту ситуацию? Ты должен был предвидеть ее. Если ты попал, это твоя ошибка.

Виктор Козлов: В прошлом году на Западе в журналах широко освещалась трагедия на Эвересте. У нас что-то будет написано - шесть человек погибло в сезоне...?

Анатолий Букреев: Что касается Запада, я понял после прошлогодней трагедии, что любая трагедия, любой траур притягивает прессу, телевидение. Media жадны до трагических случаев. Если бы наше восхождение на Эверест прошло без сучка и задоринки - никто бы не вспомнил. А теперь вспоминают, какие хорошие были люди - как обычно вспоминают после смерти. На Западе еще это связано с зарабатыванием денег. Совершив, то, что я совершил, ожидаешь какого-то внимания, почтения, а там, напротив, принялись раздувать эту трагедию. Трубить об этом. Да, смертей случается много. Мы в прошлом году совершили безупречное восхождение в Гималаях, возвращались домой, в микроавтобусе попадаем в автокатастрофу, где гибнет 24-летний молодой альпинист - ситуаций очень много разных...

Российский альпинизм потерял лучшего восходителя, и кто следующий - не погибнет, а кто следующий приумножит славу российского альпинизма - на этом надо сфокусировать внимание. Большие заслуги были у Владимира Башкирова, и надо об этом помнить и чтить память о нем.

А на Западе мне после прошлогодней трагедии многое не нравится, потому что люди делают на этом большие, сумасшедшие деньги, преподнося события так, как хочется той же Америке, а не так как это было на самом деле. Сейчас Голливуд снимает фильм, не знаю, что там сделают из меня - с красной звездой какой-нибудь, с флагом в руках - и как они преподнесут это американскому обществу - понятно, что это будет совершенно по-другому...

Виктор Козлов: Они с тобой разговаривали об этом?

Анатолий Букреев: Да, они пытаются договориться, да... неважно... Хочется, чтобы у нас это было не так, как на Западе, когда из любого негативного события люди делают только деньги. И забывают обо всем, когда речь идет о миллионах баксов - можно повернуть историю как угодно.