Альпинисты Северной Столицы  

Десятилетними шагами через альпинизм

Ицкович Юрий – к.т.н., МС СССР по горному туризму, 1 разряд по альпинизму.

 Предложение главного редактора написать очерк о своих юбилейных восхождениях 10-ти, 20-ти, 30-ти летней давности и еще более ранних я принял, как возможность вспомнить и рассказать о своих альпинистских впечатлениях за прошедшую жизнь. Нет сомнений в том, что мой рассказ будет отражать лишь субъективный взгляд на альпинизм из своего личного опыта, и потому не будет иметь сколько-нибудь существенного значения в объективном плане. Но несколько таких рассказов, собранных вместе, вполне могут создать живую историю альпинизма, возможно, в контексте жизни всей страны.

Начинаю с 1944 года. Мне 7 лет, и об альпинизме не имею ни малейшего понятия. Но я уже прожил со своим братом-близнецом Владимиром счастливые детские годы перед войной. Прекрасная иллюстрация того времени – фотография «Трудный был день» .

 Мы уже пережили блокадную Ленинградскую зиму с убивающим всех голодом и полной дистрофией на грани смерти. Уже наша героическая маманя, Милитина Константиновна Кириллова, превозмогая полуобморочную слабость, довезла нас и обессилившего отца поочередно на санках к эвакопункту. Затем ночью на машинах мы ехали под бомбежкой через Ладогу в Кобону и дальше через Жихарево в тыл, в Челябинск. Там наши родственники, тетя Сина (Евфросиния) и дядя Даня (Даниил) нас слегка подкормили, подлечили и проводили в конечное место эвакуации – Совхоз «15 лет Октября» в Курганской области.

Именно там, в 1944 году я впервые ушел из дома в лес без спросу, лазать по деревьям к птичьим гнездам и вынимать по одному яичку с самой красивой скорлупой для коллекции. Уже после войны эту коллекцию я привез в Ленинград и подарил в школьный кабинет естествознания. А тогда в 1944 это был первый опыт самостоятельных путешествий по неведомым дремучим лесам. Родителям некогда было смотреть за нами, мы росли как дикая трава.

Летом бегали купаться на реку Миасс. Один берег был высокий и крутой, а другой – пологий и низкий. Мы жили со стороны крутого берега. Любимым занятием было: залезть на дерево на берегу, пролезть по веткам, свесившимся над водой, покачаться, повиснув на руках, и бултыхнуться с высоты в воду. Однажды я спрыгнул так в незнакомом месте и не достал ногами дна. Плавать я не умел и пошел ко дну. Испугался очень. Почувствовав ногами дно, оттолкнулся вверх, высунул голову из воды, вдохнул воздуха и снова пошел ко дну. Так продолжалось несколько раз. Я уже стал терять силы и паниковать. Хорошо, что течение было быстрым и меня постепенно вынесло на мелкое место. Пожалуй, это был первый опыт выхода из экстремальной ситуации. Считаю 1944 год прекрасной школой для последующих занятий альпинизмом и спортивным туризмом.

1954 год, уже покорена Аннапурна – первый восьмитысячник, покорен Эверест, но я об этом ничего не знаю, потому что еще не интересуюсь альпинизмом…. Нет, я не буду рассказывать конкретно про 1954, а расскажу про 50-е годы в целом. Именно тогда я увлекся спортивным туризмом. Сначала летом по путевке в невысоких горах Западного Кавказа забрался на гору Фишт, в честь которой теперь назван олимпийский стадион в Сочи. Зимой сходил на лыжах в Карелию, а потом уже пошел в серьезный лыжный поход на Кольский полуостров. Организовал поход мой брат Владимир, который среди своих друзей нашел нужное общественное снаряжение, включая топор, пилу и палатку с печкой, чтобы не околеть от мороза ночью. В походе участвовали наши друзья: Геннадий Рожков

 и Олег Алексеев,

с которыми мы потом еще много раз бродили вместе и до сих пор, на исходе восьмого десятка лет от роду, собираемся для воспоминаний о прошлых приключениях.

А тогда мы наслушались всяких историй о загадочных явлениях, огненных столбах, снежных людях, белых женщинах, о чудовищном Ясоне, пугающем людей своим портретом где-то около Сейдозера, и поехали на Север.

Железнодорожная станция Нефелиновые пески встретила нас морозом и глубоким снегом. Первый перевал Юмекорр

 поразил своей красотой и суровостью. Отвесные стены, между которыми надо было пройти по узкой траншее шириной около метра, наводили трепет. Казалось, что сверху кто-то следит за нами и думает, не столкнуть ли вниз со стены каменный шкаф.

Каждый вечер мы выкапывали в снегу две ямы глубиной 1,5-2 метра до самой земли. В одну ставили палатку, в другой разводили костер, готовили ужин. Пилили и кололи много дров для костра и для печки в палатке. У печки дежурили поочередно всю ночь по часу. Последний дежурный готовил завтрак, по его готовности будил участников, после чего начинались сборы в дорогу. Установка лагеря и его снятие занимали много времени, да и движение по глубокому снегу было не быстрым. Мы упорно продвигались на Восток, но по запасам продуктов однажды вечером поняли, что до священного Сейдозера в этот раз не дойти.

Пришлось повернуть назад, а мечту о святых местах Русской Лапландии оставить на потом. Вся жизнь была еще впереди. И на Сейдозере я все-таки побывал позже, но серьезно заинтересовался теми местами совсем недавно в связи с новыми материалами об успехах в поисках следов Гипербореи – древнейшей цивилизации на нашей планете, но это – совсем другая история.

1964 год. На шестидесятые годы пришелся первый в моей жизни системный кризис горного туризма. Его запретили, вернее ходить по тропам и перевалам – пожалуйста, а забираться на вершины – нельзя. Нашему возмущению не было предела. Как это я, свободный человек в свободной Советской стране, и не могу взойти на понравившуюся мне вершину? Ведь это не какая-нибудь запретная зона за колючей проволокой под током! Что же теперь, гулять только вокруг да около? Это все равно, что первая брачная ночь без невесты! Этого не может быть и мы докажем это, тем более, что маршрутная книжка у нас уже оформлена в апреле, и в ней записан Эльбрус!

Мы пошли на Эльбрус. Был конец мая, начало июня. В горах еще никого не было, а в альплагерях – только инструктора готовились к началу сезона. У нас получилось всё, что задумали. Мы с братом Владимиром и ещё с двумя участниками поднялись в приют одиннадцати, где жил в качестве посетителя, сторожа и работника свободной профессии художник С. Павлов. Ему было скучно одному, и он с радостью пустил нас переночевать. В час ночи мы встали и пошли на вершину по описаниям, прочитанным в книгах. Погода была морозная, ветреная, но ясная. Кошки нормально держали на насте, но было холодно. Из-за мороза два участника остались погреться в хижине на седловине, а мы с братом шли, шли и взошли на Западную вершину Эльбруса. Восторгу нашему не было предела. Мы даже обнялись от избытка чувств. В туре оставили записку о совершении восхождения в честь запрещенного туризма.

Наше восхождение не осталось незамеченным. Утром учебная группа школы инструкторов во время тренировочного похода заметила нас на склонах Эльбруса. Была объявлена тревога, началась подготовка к спасательным работам. Правда к моменту сбора спасателей мы уже показались на спуске с горы, и тревога была отменена.

На обратном пути, по простоте душевной, зашли в альплагерь, предъявили записку с вершины и попросили отметить наше посещение в маршрутной книжке…. Что тут началось! Крики, ругань – вместо поздравлений, которых тайно, в глубине души ожидали. Такой негативной реакции  не могли даже предположить. Мы, молча, стояли, глупо улыбались, не понимая, чего от нас хотят начальники лагеря. Наконец они иссякли, оставили у себя нашу маршрутную книжку и отпустили на все четыре стороны.

Когда вышли из правления на территорию лагеря, к нам подошли два грузинских инструктора, стали расспрашивать об условиях на горе, о погоде, состоянии снега и т.д. Это были Иосиф Кахиани и Михаил Хергиани. На прощание они крепко пожали нам руки, даже чуть обняли по грузинскому обычаю и пожелали удачи, а мы поняли, что настоящие спортсмены и чиновники от спорта – это не одно и то же. Осенью в Ленинграде, куда прислали нашу маршрутную книжку, меня впервые дисквалифицировали за этот наш Эльбрус, правда, как-то не сильно. На один год. Я воспользовался этим перерывом и поехал на следующий год в альплагерь. Так началась моя жизнь в альпинизме.

1974 год. Семидесятые годы – это время пика моей спортивной формы. Я уже выполнил разрядные нормативы по альпинизму, стал мастером спорта по горному туризму и утратил желание дальше набирать «очки, голы, секунды», ездить в альплагеря, тем более что молодость, казалось, уже прошла. Но горы все равно тянули к себе, особенно высокие.

Главное обстоятельство этого периода моей жизни состоит в том, что мы с братом Владимиром

 сблизились с компанией подпольных горовосходителей. Это были известные, опытные спортсмены, которые по различным причинам не прижились в официальном альпинизме, но не представляли себе жизни без гор: Александр Дедов,

 Дмитрий Колюбакин,

 Игорь Бритаров ,

Евгений Завьялов, Елена Павлицкая,

 Галина Горохова, Рудольф Никаноров и другие. Они, как правило, оформляли обычный туристский маршрут в горах, а попутно забирались на «свою» гору. Иногда, как Е. Завьялов, они ходили на вершины «параллельно» со знакомыми альпинистами (на пик Коммунизма с Ф.Туником, И. Виноградским и др). На свою гору они чаще всего поднимались по классическим маршрутам, потому что их интересовала гора, а не какая-нибудь стена этой горы.

После того, как нас с братом дисквалифицировали за Эльбрус, было бы странным, если бы мы не сошлись близко с этими «диссидентами». Именно в конце 1974 г. возникла идея взойти на п. Коммунизма самодеятельной туристской группой. Первая попытка состоялась в 1975 г. под руководством Д. Колюбакина при участии А. Дедова, Е. Павлицкой, Р. Никанорова и др. Предварительно, в майские праздники, мы для акклиматизации сходили на Казбек и, не желая того, проверили себя на четырех дневную выживаемость в условиях пурги без палатки, сухой одежды и еды. За эти приключения меня второй раз дисквалифицировали, но это было уже после завершения летнего сезона и совсем не страшно.

Своей цели, пика Коммунизма, мы в том году не достигли по разным обстоятельствам, но хорошо погуляли по Памирскому Фирновому плато, поднявшись на него по ребру Буревестника с последующим восхождением на пик Куйбышева.

Следующая попытка была совершена в 1977 г. с юга и закончилась трагически. На спуске погибли два участника, причем Елена Павлицкая сорвалась буквально в метре от меня. Я стоял к ней спиной, и когда повернулся, то помочь ей уже не смог, а только переломал себе ноги и череп при попытке оказать помощь. И хотя в тот год мы взошли на вершину, но утраты от этого легче не стали. Примерно год после этого я залечивал раны и на серьезные восхождения больше не ходил.

1984 год. После окончания спортивной карьеры я пристроился играющим тренером к своей боевой подруге, Елене Сукачевой, которая работала учительницей и регулярно вывозила в горы своих учеников, а я добавлял к ним своих старших детей: Марию и Владимира. Приятно было снова посетить наши любимые места: Эльбрус, Караугом и др. Было радостно, что можешь предостеречь следующее поколение от ошибок, которые совершал сам. С удивлением замечал изменения в своей психологии, отношении к окружающей действительности. Там, где в 27 лет я шел напролом, невзирая ни на какие препятствия, теперь через 20 лет стал осторожен и осмотрителен. На склонах Эльбруса мы повернули вниз от скал Пастухова из-за явных признаков надвигающейся непогоды и радовались потом крепким стенам приюта Одинадцати, защитившим нас от бури на улице. На Караугоме мы отказались от спуска из Дигории в Цей, считая его слишком сложным для нашей неподготовленной группы. В общем, ответственность за детей, которых родители доверили нам, явно помогала нам в принятии взвешенных решений.

Зато на тренировочных занятиях: на ледниках и, конечно, на скалах мы заставляли детей превозмогать себя на 200 процентов. Помню, как Елена Сукачева, командир от бога, кричала моему 12-летнему сыну, Владимиру Баранову,

 зависшему на трудном скальном маршруте: «Вовчик, не смей срываться! Вспомни, кто твой отец, он не простит тебя! Ты должен пролезть это!» и он лез дальше на непосильный, на самом деле для него маршрут. Может быть, именно благодаря этим тренировкам, а не только стараниями своего главного тренера Александра Дубовикова, он стал впоследствии кандидатом в мастера по альпинизму и по скалолазанию. В общем, пришедшее нам на смену поколение нравилось мне не меньше, чем уходящее. Главное, что никакого вакуума в горах не наблюдалось, и ничто не предвещало кризиса альпинизма в перестроечный период.

1994 год. Кризис, все-таки случился. Альпинистские лагеря без государственного финансирования позакрывались. Да впрочем, независимо от этого, ни о каких горах невозможно было даже подумать. Все мысли были только о том, как выжить. У нас на работе в Военно-промышленном комплексе перестали платить зарплату. Чтобы прокормить семью, включая двух младших детей: Павла и Дарью семи и пяти лет, я пошел торговать пельменями с лотка около метро. Хорошее дело, но очень холодно стоять целый день на улице практически без движения. Потом ходил мыть люстры при ремонте концертного зала дома культуры, делал любую другую работу, за которую платили. Я рад, что удалось не уволиться с основной работы, где я в качестве Главного конструктора проектировал очень интересный и перспективный радиолокационный комплекс, правда, бесплатно.

В общем, жизнь была разной, но немного пресной. Об экстремальных моментах в горах вспоминал редко, но всегда с грустью. Как раз в один из таких моментов звонит мне Олег Алексеев, тоже из ВПК, и приглашает в субботу съездить за бесплатной рыбой. Под Сосновым Бором государственные искусственные пруды, в которых разводили карпов, теперь вроде ничьи. Никто их не охраняет, приходи, открывай заслонку из пруда в ручеек и набирай рыбы голыми руками, сколько хочешь! Он уже съездил туда два раза на неделе.

Конечно, я согласился, и не я один. Но, когда мы набрали рыбы, нас окружили милиционеры с автоматами и приказали садиться в микроавтобус с вещами. Я постарался не поместиться в машину и нас под конвоем повели неизвестно куда. По дороге я чуть отстал от группы таких же, как я, ворюг, спрыгнул в придорожную канаву, заросшую кустарником, и затаился. Здесь в кустах и испытал те самые забытые экстремально-адреналиновые ощущения. Наверное, так себя чувствует заяц, за которым гонятся охотники с собаками.

Страшно – не передать словами! Внутри, где-то в животе, холодно и даже знобит. Зубы позвякивают во рту, и сердце стучит, как молоток. Выглянешь из кустов – у пруда стоит мужик с автоматом с однозначными, карающими намерениями. Больше всего страшит неизвестность. Какие намерения у милиционеров? Сколько времени они будут дежурить? В какую сторону идти к дому?

В общем, мой воровской опыт оказался недостаточным. В конце концов, при выходе из леса меня поймали, отвезли на рыбозавод, отобрали всю рыбу. Хозяева завода пригласили снова приходить в следующие выходные за рыбой, желательно с друзьями. Забирать рыбу у воров им проще, чем нанимать рабочих для ловли рыбы. Милиционеры стоят дешевле. Вот такая проза …. Все же в горах экстрим связан с более высокими порывами души!

2004 год. Все проходит, и кризис прошел, по крайней мере, его острая фаза. Многие альпинисты стали бизнесменами, организовали свои собственные фирмы в промышленном альпинизме и не только. Александр Одинцов реализует проект «Русский путь − Стены мира» Начали возрождаться альплагеря, теперь уже без помощи государства, на частной инициативе. Спрос рождает предложения. Раз есть любители гор, значит, им нужен какой-никакой сервис. Мы едем в Джантуган, потом в Уллу-тау, с младшими детьми и со старыми в прямом смысле слова друзьями.

В третий раз, через 40 лет после первого, сходил на Эльбрус. Нас трое: Игорь Шведчиков, Юрий Яковлев

 и я. Ночью мимо сгоревшего приюта одиннадцати идет толпа с налобными фонарями. Светло почти как днем. Многолюдно, как на Невском проспекте во время демонстрации. Какая поразительная разница с тем, что было тогда. В тот раз нас было четверо на всем склоне. Разительно изменились и наши чувства вместе с поведением. Мы никуда не спешим, не обращаем внимания на обгоняющих нас и отстающих. Несем чувство собственного достоинства, понимая, что 200 лет на троих донести до вершины Эльбруса – это не мало. На обратном пути, правда, я махнул рукой на свою честь и гордость, и от скал Пастухова до приюта проехал по снегу на пятой точке.

А в другой раз мы с Дмитрием Лотовым

 пошли на Виа-тау с перевала ложный Койавганауш и в ключевом месте гребня, где он уходит крутым узким лбом метров на 60 вверх, попали в пробку. Группа альпинистов преодолевала лоб поочередно со страховкой, перестегиваясь с одной веревки на другую в его середине. Надо было ждать около часа, пока освободится этот узкий лоб. Раньше пробок в горах я не встречал. Это тоже новый штрих в картине гор нового времени. Дмитрий не стал ждать. Он привязал меня репшнуром к себе и полез, траверсируя стенку по полочке вдоль гребня. А потом по стенке снова вылез на гребень, обогнав группу вместе с пробкой. Я за полчаса, пока мы преодолевали эту стенку, испытал весь диапазон чувства страха от дрожи в коленках до полного ужаса. И только на вершине немного пришел в себя.

Еще мы с Валентиной Власовой  пошли по старым описаниям на простенькую вершину Тютю-Баши, и вместо простых снежных склонов, ведущих на гребень в обход жандарма, попали на непроходимый без кошек голый лед под отвесной стеной. Пришлось лезть на стену по сырому камину с пробкой наверху. Это еще страшнее. Во-первых, стена пятерочная, как считает Валентина, а во-вторых впереди нет Дмитрия Лотова. Когда я вылез на пробку над камином, был мокрый как мышь от пота и страха. А когда мы вылезли на гребень рядом с жандармом, который пытались обойти, то оказались на проторенном пути, который теперь проходит прямо через жандарм, ласково называемый Катей. Молодые альпинисты никакого другого пути себе просто не представляют…. У каждого поколения свои пути!

И главное событие 2004 года. Это гибель брата. Мы были неразлучны всю жизнь: В блокадном Ленинграде, в школе, в Военмехе, в горах. Владимир погиб на лыжных гонках. Был открытый кубок Петербурга по полиатлону на базе Прибой в Зеленогорске. Приехало много гостей. Во время разминки он бежал вверх на крутом подъеме, а гость, не знакомый с трассой, поехал вниз и, когда после поворота увидал лыжника, бегущего навстречу, то на узкой обледенелой трассе в лесу не справился с управлением. Произошло столкновение, трагическое для брата. Мне досталось жить за двоих. Уже десять лет.

2014 год. В 77 лет уже не просто ходить в горы. Последний раз я решился на такой поступок в 2011 году в Домбай под руководством Венеры Курмакаевой  и не пожалел об этом, хотя и взошел просто на Софруджу. Своими глазами увидел не только Черное море и Турцию с вершины. Я увидел, как изменился альпинизм. Новые условия вдохнули в него новую жизнь. Всё держится на свободе и инициативе. Белой завистью завидую молодым восходителям, у которых всё впереди: и трудности и победы. Жаль, что невозможно вернуться на пятьдесят лет и прожить вторую жизнь в новых горах.

Но чтобы участвовать в альпинистской жизни, не обязательно самому лезть на стену. Можно изучать историю альпинизма, можно анализировать мотивы и поступки великих мастеров, можно работать в клубе альпинистов «Санкт Петербург», в редколлегии «Альпинисты Северной столицы», в Русском Географическом обществе. Чем дальше, тем больше задумываешься о вечном. В голову приходят слова, частично почерпнутые у классиков, например, у Александра Яшина:

Мне выпало родиться близнецом,

И лично уяснить в своем сознании,

Что не видать лица к лицу лицом,

Большое видится на расстоянии

            Брат – лидер был среди друзей,

            Нас увлекал и в спорт и на болота,

            Хотел свозить нас к берегам морей

            На стареньком авто с разбитым катофотом

Он помогал мне сделать уйму дел,

А я мечтал купить ему автобус,

Но он погиб, мне жаль, что не успел:

Хоть чем-нибудь порадовал его бы.

            В блокадном Ленинграде наша мать

            Учила нас без пищи выживать.

            В тылу, в заброшенном селе потом

            Мечтал: вот подрасту, срублю ей дом.

Еще в горах мы как-то шли на пик,

И вдруг сорвался близкий человек.

Я мог его спасти, но опоздал на миг,

И этот миг мне не вернуть вовек.

            С тех пор прошел я тьму дорог,

            Купить авто и дом срубить бы мог.

            Но брата нет, маманя умерла…

            Спешите делать добрые дела!