Фред Туник – инженер, МС СССР с 1964.

Много их было, но два эпизода оставили самые острые воспоминания…

Первый – пустяковейшая по всем параметрам спасаловка, но я в ней играл самую важную роль – пострадавшего. В 1961 г. после траверса Домбая в двойке я умудрился провалиться в последнюю на Домбайском леднике закрытую трещину в её самом глубоком месте в каких-то 200 м от начала тропы на бараньих лбах. С обвязкой на поясе я пролетел до дна, почти на всю веревку, протащив по леднику своего напарника и завис сложенный пополам (ногами и головой вниз, ягодицами вверх) под 1-2-х метровым слоем снежно-ледовых обломков моста. Только через пару часов мой напарник Изя Литвак смог спуститься ко мне, откопать голову и плечи и побежать вниз за помощью.

Ещё через час-другой, встреченная им группа из 4-х разрядников, шедших на свою первую тройку, уже спустилась ко мне. Лежа вниз головой, в узкой яме в трещине и сменяясь каждые 15 минут, они постепенно выковыряли меня из ледяной могилы. Последний акт – оторвать мои ступни, примерзшие к уже разрезанным, но вмерзшим в лед отриконеным ботинкам – потребовало немало усилий. По моей просьбе они даже писали мне в ботинки. Не помню уж как, но часов через 8-10 после падения я очнулся на леднике в палатке и с блаженным чувством безопасности слушал, как мои спасатели покрикивали на стыдливую Зинку, сдиравшую с меня мокрую одежду и запихивавшую меня в сухой спальник: «Ну что ты отворачиваешься, дура, растирай ноги покрепче».

А потом прибежали из лагеря ассы – Боб Кораблин и Юра Беляев, побив все рекорды подъема от Домбайской Поляны до языка ледника. Упаковывая меня в акью, они устало спорили: «Ну, ты меня загнал!». Я навечно благодарен им всем, и разрядникам, чьих имен, кроме Зинки, я так и не запомнил, и Кораблину - Беляеву, и доктору, и всем, кто нес меня много часов.

Другой эпизод – в противоположность первому – уникальная во многих отношениях спасаловка (шестерочная стена от 5000 до 6300 м, всего 8 спасателей и 3 раненых, никакого спецснаряжения кроме акьи, 3 дня на всё). И моя роль в этот раз была, слава Богу, много скромнее чем в первом эпизоде. Пострадавшие – группа многократных чемпионов СССР Гурия Чуновкина , заканчивавших в 1969 г. очередную рекордную стену на ЮЗ Памире (п. Энгельса, 6500 м с Ю). Золотые медали были уже почти в кармане (чуть ли не последняя веревка стены перед вершинным склоном, после 8-9 дней на отвесе), когда камень с полкирпича упал с неба прямо на ягодицу капитана, разбив вдребезги и ягодицу и надежды на медали. Более того, рикошетом от Гурия камень чиркнул, стоявшего метром ниже Лёничку Бакурского сломав ему ключицу. С двумя раненными из восьми, причем Гурий - тяжело, не могло быть и речи о подъеме или спуске пострадавших своими силами. Спасотряда у команды не было – только наблюдатели, но в том же ущелье находился наш сбор. В момент аварии наша группа уже шла на тот же пик Энгельса по Кустовскому, первую для всех нас шестерку. Нас пятеро: Адик (Андрей) Грачев , Алик Гутман , Исак Гилютин и Саша Соколов - он самый младший по возрасту и разряду (лишь несколько дней назад он сделал свою первую 5б). Я старший по чину и возрасту, и на мне руководство группой. Мы встали на ночевку под стеной невдалеке от начала обоих маршрутов. Вечер прошел в радиопереговорах, без сна. Получив с нашего сбора акью и подкрепление в лице опытного и сильного мастера Саши Смирнова, а также двух ассов из Ростовской команды (соперников команды Гурия за Чемпионские медали) с их богатым арсеналом снаряжения, мы повернули ночью на маршрут Чуновкина. Мы, имея смутное представление куда идти и явно недостаточную квалификацию для такой стены: всего восемь человек и только два мастера спорта. Нас должны были подпирать 15-20 человек вспомогателей из нашего и ростовского сборов. По совету команды Гурия мы пошли на 100-200 м левее их пути – не так круто, но открыто камнепаду. Нижнюю часть стены начала обрабатывать ростовская связка Толи Задорожного , но без акклиматизации (только что поднялись с равнины) работать выше 5000-5200 м они не смогли. Не представляю, сколько дней шли бы мы эту стену, если б не мастерство и безумная отвага Адика Грачева и Саши Соколова. Адик - один из лучших скалолазов страны (он легко мог ставить на стене ногу выше головы), без остановки, как в трансе пролезал очередные 50-55 м (у нас были 60-метровые веревки), забивал сразу несколько крючьев и обессиленный зависал в забытье до подхода следующей связки с новой веревкой и крючьями. После 2-3-х веревок он позволял Саше Соколову сменить его. Двадцать часов продолжалась эта гонка по более чем километровой стене.

Уже в сумерках, подойдя в очередной раз к заснувшему в измождении Адику, без очередной новой веревки, в ответ на моё: «Погоди, веревки кончились», я услышал его хриплое - «Всё, пришли». Над нами был крутой снежный склон, метров 60-80, и снова стена, но у подножия её стоял Боб Васильев из команды Чуновкина и показывал мне на палатку на снежной полке, поставленную ими для нас. Веревок до палатки ни у нас, ни у Боба уже не было, но это никого не остановило. Наутро мы с Сашей Смирновым, взяв по половинке акьи, уже карабкались по перилам к раненым. Остальные начали организовывать перила для спуска раненых от подножия перил Боба Васильева. Наверху нас ждал сюрприз. Ночью, во время связи, шальной камень достал-таки палатку Гурия и угодил в каску Коли Романенко в тот самый момент, когда он поспешно одевал ее, услышав по свисту что это к ним гость. Колина кисть руки и каска вдребезги, но голова цела. Нас двое, да пятеро целых ещё чуновкинцев (Боб Васильев, Витя Солонников , Жора Корепанов, Дима Антоновский и Юра Комаров ), три веревки, помимо перил, и дюжина крючьев – не густо чтобы спустить на 80 м акью с тяжело раненым и двух ходячих одноруких инвалидов. К тому же чуновкинцы, классные альпинисты и скалолазы, не работали в лагерях и практически незнакомы с техникой спуска акьи по стене. Из них только опытный инструктор Лёня Бакурский знает это в совершенстве. Но с перебитой ключицей он может лишь объяснять, но не работать.

Несколько часов ушло, чтобы организовать спуск, маятник и перестежку на крохотных площадках, где и втроём-то тесно, над километровой стеной. Раз, переходя с одной площадки на другую, я застрял на 2-х метровой стеночке. Вибрамы мои беспомощно скользили по невесть откуда взявшемуся натечному льду, прусик намертво затянулся, и ни кусочка репшнура чтоб сделать другой прусик или стремя. Акья с Гурием уже висит. Все заняты страховкой, узлами, тормозами. Мою отчаянную ситуацию заметил Коля Романенко , сам занятый чьей-то страховкой. Джентльмен в абсолютно любой ситуации, Коля вежливо спросил можно ли мне помочь и, не дожидаясь ответа, зубами и раненой рукой (здоровая была занята) выковырял откуда-то 2-х ступенчатую лесенку, повесил на свою ногу и держал её, пока я не выполз к нему. Самую тяжелую, а на этой стене и самую опасную работу, сопровождать акаю с Гурием вызвался неизменно безотказный Юра Комаров. Один он знает, что стоило ему удерживать много долгих часов хлипкую акью с мечущимся в ней от боли и сознания своей полной беспомощности Гурием. И прикрывать его своим телом от свистящих рядом камней. И удержать акью, не перевернув, когда маятник сорвался, выдрав 2 крюка. Лишь к темноте акья с Гурием была на снегу на 6200-6300, откуда начинались перила 1,5 км вниз. Лёня и Коля спускались почти самостоятельно, но в тесном соседстве с кем-либо здоровым, чтобы помочь на перестежках. На подъёме нам повезло: был холодный день и камней падало немного. А день спуска с верхней стены был теплый и камнями перебило немало перильных веревок, да и в пустую палатку под верхней стеной набросало с дюжину булыжников. В день спуска по стене снова похолодало, что, наверно, избавило нас от новых аварий. Дальнейший спуск был столь же стремительным, как и подъём. К вечеру третьего дня спасработ Гурий уже был на тропе. И мы с досадой смотрели, как вертолет из Душанбе сбрасывает уже не нужные нам тяжелые катушки с тросовым спусковым снаряжением под самую стену, выше нас, черт возьми. Смех смехом, но потом нам пришлось подниматься за этим железом, и тут уж добровольцев не было. Все ссылались на усталость и геморрой. Но устали все, а чей геморрой заслуживал большей милости решал визуальным осмотром наш командор Дмитрий Хейсин. Мне не повезло, но это уже другая история мало подходящая для книги.