Альпинисты Северной Столицы  

Траверс Аламединской стены.  1962 год.

Юрий Слезин – вулканолог, доктор технических наук, МС СССР

1962 год стал годом нашей зрелости, и мы решили заявиться на чемпионат СССР. Собственно говоря, инициатором и организатором этого дела был Митька Хейсин – он нашел объекты, он развил деятельность по подбору команды, оформлению заявок, а мы все его поддерживали, как могли. Вообще к любым чемпионатам по альпинизму я отношусь сдержанно; альпинизм – это борьба с естественными препятствиями, а не с соперниками – людьми. Соревнование между командами противоречит духу альпинизма. Но в существующей системе только заявка на участие в соревновании дает возможность организовать экспедицию в какой-нибудь далекий интересный район. Мы по наводке знатока тамошних гор Алима Романова заявили несколько маршрутов в Киргизском хребте, в районе ущелья Аламедин.

Заявились в двух классах. В техническом – основной маршрут – Северная стена пика Киргизстан, запасной – Южная стена Шестой башни Короны. В классе траверсов – траверс Аламединской стены от пика Киргизстан с подъемом по новому пути до Северной вершины. В технически сложном классе капитаном был заявлен я, а в классе траверсов – Митя, он же начальник экспедиции и тренер. Состав участников тоже немного различался. Однако, когда мы уже приехали в горы, маршрут, который мы считали для себя номером один – северную стену пика Киргизстан – нам запретил уполномоченный федерации Гущин с формулировкой «ввиду объективной опасности». На самом деле, как утверждал Митя, это были просто происки местных альпинистов, приберегавших такой выигрышный маршрут для себя. И действительно, уже в следующем году этот маршрут был пройден командой Алма-Аты, но пропал для чемпионата, который был в 1963 году отменен из-за гибели команды Мышляева на Чатыне. Мы малость подумали и решили переориентироваться на траверс. Запасной вариант стены не мог рассчитывать на хорошее место в чемпионате, шансы траверса были выше, и там мы имели право заявить команду из восьми человек.

Итак, началась экспедиция. Основной состав команды включал четырех человек из Хейсинской компании, которую они называли «жолая гопа» – анаграмма, включающая излюбленное Митино слово. Мне рассказывали, что как-то кто-то из его друзей зашел к нему домой и спросил у его матери дома ли Митя, а она несколько раздраженно ответила: «Да ушел, не знаю куда с этой, своей голой жопой». Эти четверо были Митя, Владлен (Влад) Иванов и Войко Милованович – Митины однокашники по «Корабелке» – и всем известный «Слон» – Мясников Александр Львович. Эта четверка была относительно более слабой по ряду показателей: Митя из-за своего образа жизни и недостаточной тренированности, Влад из-за привычного вывиха плеча, что не позволяло ему идти первым, Войко имел самый малый опыт сложных восхождений, а Слон не добирал по морально-волевым качествам. Вторая четверка включала Вадима Зубакова, самого старшего и опытного из нас, Сашу Петрова, с которым я ходил на пик Труд, Юру Шевченко – врача и безенгийца и меня.

Надо сказать, что к сезону мы готовились серьезно. Это, пожалуй, был единственный сезон в моей альпинистской практике, когда я вместе со всеми регулярно три раза в неделю по два часа специально тренировался перед выездом в горы. Ответственным за проведение тренировок был назначен Юра Шевченко, и он отнесся к заданию чрезвычайно серьезно и спуску не давал никому. Больше всех стонал наш капитан Митя и временами-таки увиливал от занятий. Больше всего он не любил «бегать в длину», а это было самым главным в тренировке. Начиналась она разминкой минут на десять, затем минут двадцать-тридцать – гимнастика с упором на упражнения, необходимые для лазания, затем 1 час бега в переменном темпе по пересеченной местности и в конце еще небольшая гимнастика и «заминка».

Перед выездом в горы Юра устроил нам контрольный двухчасовой бег. Темп и режим он задавал сам: мы минут двадцать бежали во всю, как при соревнованиях на пять километров, затем минут десять в умеренном темпе, потом опять двадцать минут с полной нагрузкой и снова небольшое послабление, и т.д. Бегали мы в Удельном парке и по Поклонной горе, включая в маршрут и подъемы бегом по песчаным откосам. Первый отвалил Митя. Он выдержал час. Затем по одному выпадали остальные. Последние пятнадцать минут бежали только два Юры – Шевченко и я. И потом на горе мы с ним шли в связке, наша двойка почти весь маршрут двигалась впереди, выполняя основную работу.

Ущелье Аламедин идет параллельно ущелью Ала-Арча, в котором расположен альпинистский лагерь. Мы приехали в лагерь, там получили часть снаряжения и продуктов и арендовали машину, на которой заехали в устье ущелья Аламедин. Дорога кончалась низко, до верховья ущелья, где планировался базовый лагерь, оставалось 25 километров. Необходим был караван, и двое наших отправились в ближайший кишлак, который был километрах в десяти, чтобы нанять лошадей или ишаков. А мы, оставшиеся, сделали попытку добыть вьючный транспорт у ближайших чабанов.

Переговоры шли долго и трудно. Несмотря на все наши уговоры и ухищрения, мы натыкались на твердый отказ. А неподалеку бродил огромный верблюд. 

– А верблюда можете нам дать?

– Вот этого верблюда? Пожалуйста! Берите!

– А сколько он свезет?

– Он? Полтонны легко. Поймайте и грузите.

Поймать верблюда нам, как это ни странно, удалось легко. Это был действительно громадный и могучий зверь. За ним отправился Слон, и это было зрелище – бегущий в лучах восходящего солнца красавец верблюд, а за ним с хворостиной в руках восторженно вопящий, почти столь же колоритный блондин Саня. Мы угостили верблюда хлебом, который он с удовольствием сжевал, и стали думать, как его грузить. Здесь нам помог какой-то киргиз, случившийся рядом, который показал, как надо убедить верблюда лечь на землю и как простейшим образом крепить вьюк. Здесь очень помогало то, что он двугорбый: основу составляет толстая веревка, перекидываемая между горбами, которые не дают вьюку съехать вперед или назад. И основная тяжесть кладется между горбами. С одногорбым было бы сложнее.

Нагрузили мы первый раз действительно около полутонны и стали поднимать верблюда энергичными криками и ударами палкой по ляжкам. Верблюд хрипел и плевался густой пахучей жвачкой, но встал на ноги и, когда его взяли за повод, пошел. Мы возликовали. Вот удивим нашу ведущую пару, отправившуюся за лошадьми! Но радость продолжалась не долго. Верблюд прекрасно шел по тропе вниз, а так же поперек уклона, но как только путь забирал хоть чуть-чуть на подъем, он останавливался и ложился. Он чувствовал хоть полградуса. Вниз, вбок – сколько угодно. Малейший подъем – нет! А ведь его хозяева, отара, юрты находились как раз выше по ущелью, так что он должен был идти к дому. Побившись, наверное, с полчаса, изрядно уже заплеванные мы решили, что, по-видимому, груз слишком тяжел. Снова положили верблюда, все сняли и навьючили снова уже килограммов триста с большой тщательностью, подложили мягкое, но результат оказался тем же: вниз – да, вверх – нет. Ругаясь последними словами и обломав об его бока свою палку, мы снова занялись перевьючкой. 200 килограммов. Опять то же самое.

Последний раз это было килограммов сто двадцать – груз средней лошади. Он казался пушинкой на огромном верблюде, который вскакивал с вьюком как кузнечик, но вверх – ни-ни. Мы охрипли от ругани и измочалили палку, у верблюда кончилась жвачка и слюна, он только хрипел, но всем своим видом показывал, что мы можем его убить, но ни одного шага вверх он не сделает. А киргизы, наблюдая за нами издали, только посмеивались. И мы сдались. Промучившись впустую с 6 часов утра до двенадцати, мы снова сняли груз и последний раз ударили верблюда по заду остатками палки. Верблюд вскочил на ноги и ринулся вверх по тропе с потрясающей скоростью. Только пыль взвилась, и через несколько секунд он пропал из виду. Киргизы, видимо, хорошо знали свою скотину, а, может быть, и нарочно подучили умное животное, чтобы посмеяться над нами.

  К вечеру наши посланцы вернулись из кишлака и сообщили, что договорились и завтра будут пять лошадей. Мы решили рано утром отправить вверх передовой отряд с рюкзаками, чтобы выбрать место для базового лагеря и начать обустройство. Я попал в этот отряд. Груз у нас был не очень тяжелый, если не считать радиостанции – это был фундаментальный армейский аппарат весом сорок килограммов в одном месте. Но все же мы решили тащить его сами впереди, чтобы быстрее развернуть, не дожидаясь лошадей.

Это удивительное чувство, когда ты вступаешь в неизведанное. «Вперед и вверх! А там…».  За каждым поворотом, за каждым перегибом открываются новые виды, новые горы, новые вершины. Хоть за спиной и сорок килограммов, но душа поет! Я не понимаю тех, кто даже задним числом ругает крутые подъемы, движение вверх с рюкзаком. Вверх на гору всегда тяжело, но это же вверх! Удовольствие от движения вверх, от набора высоты, от раскрывающейся панорамы неизмеримо превышает мелкие неудобства от пота и врезающихся в плечи лямок рюкзака. Я никогда не променяю длинный и тяжелый подход по тропе на заброску, например, вертолетом сразу в верховья ледника.

Базовый лагерь мы поставили у развилки ущелья, не очень далеко от языка ледника Салык. Ледник Салык залегал параллельно ущелью Аламедин к востоку от протянувшегося примерно с юга на север монолита Аламединской стены, который мы вознамерились пройти, и вытекающая из него река Салык впадала в Аламедин. Массив Аламединской Стены включал в себя четыре (или пять) отчетливо выраженные вершины. Первая с Юга – пик Киргизстан – вторая по высоте точка Киргизского хребта, 4840 м над уровнем моря. На него было произведено единственное восхождение киргизским альпинистом Маречеком, но описаний не осталось. Также покоренными и названными были еще две или три вершины – здесь была некоторая неясность. Две вершины назывались просто – Северная Аламединская стена, Западная Аламединская стена, а третья – Пик имени XXII съезда КПСС, и было не ясно: это какая-то из первых двух вершин или третья самостоятельная. Во всяком случае, туров и записок, которые бы помогли разобраться, мы не нашли ни на одной из вершин. Между Северной Аламединской стеной и пиком Киргизстан находилась еще одна вершина, очень эффектный устрашающего вида скальный клык, который мы в тактическом плане восхождения окрестили предварительно «Зуб Фюрера». (Под «фюрером» естественно подразумевался не Гитлер, а вождь альпинистов Ленинградского Электротехнического Института Сергей Калинкин, имевший такую кличку, про которого остроумцы сочинили всем известную загадку: «Чем отличается Калинкин от Софруджу?» Ответ: «У Софруджу один зуб, а у Калинкина – два!»). «Зуб Фюрера» был похож на зуб Софруджу, но был гораздо крупнее, круче и вообще страшнее. Траверс начинался с подъема на пик Киргизстан по длинному зазубренному гребню, идущему со стороны вершины Усеченка, и заканчивался пиком XXII съезда КПСС.

Для начала мы должны были произвести разведку и сделать заброски в пару точек маршрута. Для этого разбились на небольшие группы, включавшие и наблюдателей, которые тоже должны были сделать что-то интересное. Одна группа под руководством Хейсина пошла на Северную Аламединскую стену, а другая под моим руководством на пик Киргизстан. Каждая группа планировала найти подходящий маршрут для первопрохождения ориентировочно 3-й категории сложности. Маршруты наметили после первых прогулок по ущельям. Я пошел с Юрой Шевченко и двумя вспомогателями – второразрядниками с превышением.

Наш маршрут пролегал по красивому, на вид, не очень сложному гребню между ледниками Озаровского и Пастухова. Выход на гребень по северному склону оказался не очень простым, хотя и не представлял собой ничего особенного: крутой лед со снегом и небольшими островками скал. Скалы не сложные, но разрушенные, требующие осторожности. Я решил выпустить вперед двойку вспомогателей, чтобы ребята поработали самостоятельно, но к моему удивлению они быстро сникли. Движение столь резко замедлилось, что пришлось их заменить. Разрушенные скалы со льдом оказались для них чем-то новым и страшным. Они просто испугались, хотя были неплохими альпинистами, но потом вошли в форму. Умение объективно оценивать опасность и уверенно держаться на не слишком надежных скалах или другом рельефе приходит, как и многое другое, с опытом. Альпинист «от Бога» отличается от просто альпиниста в этом смысле быстротой приобретения такого опыта. Да и в каждом новом сезоне надо «разойтись». Не даром руководящие материалы разрешают начинать сезон мастеру с тройки-Б, перворазряднику с тройки-А, а второразряднику с двойки. Здесь начало маршрута соответствовало тройке, может быть и «Б».

В результате мы вышли на гребень лишь к вечеру и заночевали. Кинув взгляд на длинный и сложный гребень выше нас, мы вместе со вспомогателями решили, что им там делать нечего, что вчетвером нам до вершины не менее двух дней работы, и мы не уложимся в контрольный срок. А разведка и заброска нужна. И мы решили идти с Юрой вдвоем, а вспомогателей оставить на ночевке для наблюдения. Скальный гребень был действительно не прост. Мне в начале маршрута не удалось в одном месте пролезть первому с рюкзаком, и я оставил рюкзак висеть на крюке (с половиной заброски). Вытаскивать его не стали, чтобы не терять времени. Юра вылез с рюкзаком, не оставил его, и донес свою часть заброски до вершины, что нам потом очень помогло. Это был наш первый маршрут в сезоне, сразу такой сложный и высокий, и то, что мы его прошли так уверенно и быстро, было безусловно результатом полноценной предсезонной тренировки.

Вершину мы тщательно обыскали на предмет тура, но никаких следов его не нашли. Как говорили нам, где-то позже Маречек был уличен в приписках и наказан. Поэтому к его описаниям доверия нет и, возможно, на самой вершине горы он и не был вообще. Такое, конечно, возможно, причем даже и без подлога и обмана, а просто по ошибке, но все-таки, не имея точных сведений, следует верить слову восходителя, даже если следов его и не осталось. Я помню дискуссию в Британском Alpine Journal о восхождении китайцев на Эверест. Китайцы достигли вершины ночью и не могли представить панорамных снимков с вершины. Снимки были только с высоты, кажется, 8500 метров. Какой-то англичанин после анализа пришел к выводу, что снимки были сделаны еще метров на 150 или 200 ниже, и обвинял китайцев в обмане. Однако, кто-то из наиболее авторитетных альпинистов, чуть ли не сам сэр Джон Хант, заявил с полным убеждением, что если мы начнем подвергать сомнению заявления альпинистов о том, что они побывали на вершине, то надо закрывать альпинизм. Если китайцы говорят, что были – значит были. Я с ним в этом согласен.

Спустились с гребня мы на юг, что оказалось гораздо проще, чем на север. Проще там был бы и подъем, но для этого пришлось бы обходить длинный гребень. Попросили мы за свой маршрут 5а, дали 4б. Наверное так и правильно. Митя с группой сходил хорошо, маршрут у них соответствовал предположениям, и прошли они его без проблем. Все было готово к началу траверса.

Уже подход под его начало был не легок: надо было пройти через перевал на другую сторону главного хребта со всем грузом, запасом продуктов и на длинный подход и на длинный гребень, на котором не известно было, что может встретиться. Здесь часть груза поднесли нам вспомогатели. Наконец, пошли на гору. Гребень оказался очень длинным и трудным, очень изрезанным, с многочисленными жандармами. И, главное, все время приходилось идти с тяжеленными рюкзаками и такой большой командой – восемь человек. Нас не очень баловала погода и не попадалось удобных мест для ночевок. Два раза нам пришлось ночевать на гребне, и на каждой ночевке приходилось тратить часа по три, чтобы приготовить удовлетворительные площадки для двух палаток. На второй из ночевок мы потеряли один спальный мешок. Во время работы по строительству площадок вдруг выглянуло солнце, и Юра Шевченко решил подсушить свой спальник, положив его на скальный выступ. Неловкое движение в тесноте – и мешок пошел вниз по стене на ледник Салык. Мы долго провожали его взглядами, пока, превратившись в точку, он не сгинул в какой-то из подгорных трещин. Дальше Юра ночевал без мешка, укрываясь несколькими пуховками.

Довольно быстро определилась «забойная» связка, которая в основном работала впереди – мы с Юрой. У остальных получалось гораздо медленнее. Вот тут я впервые увидел в работе Слона. Это было зрелище впечатляющее и поучительное. Я понял, что Господь Бог каждого человека предназначает для чего-то, и только в «своем» деле человек может достигнуть успеха. Альпинистом, видимо, тоже надо родиться. Слон – красавец, двадцатипятилетний блондин с голубыми глазами, этакий ариец, чем он очень гордился (Влад Иванов сочинил на Слона эпиграмму, начинавшуюся словами: «Как-то вышел Слон на склон, вдруг мартышку видит он. Ноги вытянув кривые, чтоб казались как прямые, первым делом наш кретин заявил, что он блондин…»). Около 185 см роста и 75 кг веса чистых мускулов, мастер спорта по легкой атлетике и перворазрядник еще по нескольким видам спорта, включая горные лыжи, он шел в связке с Вадимом Зубаковым. Зубакову было 35, он был на голову ниже Слона ростом, лысый, с заметным брюшком, слегка напоминал внешне мистера Пиквика. Внизу Зубакова из-за Слона и видно не было. Но наверху, на серьезном маршруте, где начинается техническая работа над отвесами, все развернулось на сто восемьдесят градусов: Вадим превратился в орла, а Слон в мокрую курицу. Теперь уже Слона не было видно на фоне Зубакова. Это было поразительно! Я раньше даже представить себе не мог, что такое бывает.

Причем Слон старался изо всех сил, это было видно, но не мог. Не мог заставить свой прекрасно созданный организм работать так, как надо на горе. При всех своих блестящих физических возможностях он действительно оказался слабым звеном, тормозящим продвижение всей группы. Спасала Слона в команде его старательность и не обидчивость. Он понимал, чего он стоит и никогда «не лез в бутылку». Помню, как однажды, когда Слон очередной раз задержал нас при выходе на очередной жандарм, темпераментный Вадим костерил своего напарника по связке: «Слон, так твою,  так, ведь ты же должен понимать, что твой потолок – 4а, на большее ты не способен, а ты полез на 5б. И вот теперь возись с тобой…». Слон, молча, проглатывал все эти обидные упреки.

Еще нас притормаживал и Влад Иванов со своим привычным вывихом. Это штука тоже впечатляющая. Я видел, как у Влада вдруг выскочил из своего сустава верхний конец плечевой кости. Рука неестественно повисла, а лицо Влада так же неестественно и страшно исказилось от боли. Но он тут же привычным ударом вправил собственное плечо, отдышался минут десять и, как ни в чем ни бывало, пошел снова (и получилось это даже в таком состоянии лучше, чем у Слона).

Так что наша команда, безусловно, комплектовалась не по спортивному принципу и не была в этом смысле «сильнейшей», но таков был подход Мити, с которым были согласны все наши участники и я в том числе. Эта была команда хороших приятелей, которым приятно было находиться вместе, а не отборных спортсменов. В ней были слабые звенья, но это были свои. Конечно, нельзя при подборе команды руководствоваться исключительно принципом «свой парень», но нельзя и смотреть только на чисто спортивные показатели. Оптимум – штука не простая: у одного он смещен в одну сторону, у другого – в другую. Но в альпинизме, по моему глубокому убеждению, он ближе к команде «своих парней», чем «звезд». Насколько мне известно, вряд ли стоит завидовать членам наших сборных команд на Эвересте и Канченджанге при всех успехах этих мероприятий. «Звездам» лучше ходить в одиночку, максимум вдвоем, как это делал Рейнхольд Месснер.

Однако, у нас команда оказалась, возможно, чересчур слабоватой и наш капитан – добрый товарищ и интеллигент, не отличавшийся упорством и авторитарностью – вскоре дрогнул. Когда мы вылезли на вершину Киргизстана и увидели после глубокого провала отвесные стены огромного монолитного жандарма, а дальше еще более грозный «Зуб Фюрера», он заявил: «Все, ребята, сходим с траверса. Спустимся по знакомому гребню, который прошли два Юры».

– «Как! Почему?».

– «Слишком сложно впереди, а у нас команда не полноценна: у Влада плечо выпадает. И Слон плохо идет».

Восприняли это заявление участники группы по-разному. Влад и Слон молчали, не чувствуя себя вправе высказывать свое мнение. Саня Петров тоже молчал, как обычно. Войко Милованович поддержал Митю, исходя из, пожалуй, шкурных интересов; он сказал, что на 5б мы уже налазали, и если сойдем с траверса, то в оставшееся время еще одну 5б сделаем и закроем больше разрядных «клеточек» тем, кому надо. Решительно против ухода с маршрута высказались трое: Зубаков, Шевченко и я. Особенно горячился Юра Шевченко, но Митя стоял на своем. Наконец, нам удалось уговорить Митю и остальных спуститься с вершины в направлении траверса, туда, где просматривалась отличная площадка для ночевки, там заночевать, а за ночь все обдумать и спокойно решить – возвращаться ли на вершину и спускаться по нашему гребню на ледник Озаровского или продолжать траверс. Утро вечера мудренее!

Обширную ровную скальную площадку надо было очистить от больших камней, покрывавших ее. Этим занялись шестеро из нас, а наша с Шевченко двойка пошла вперед обрабатывать почти стометровую стенку большого жандарма. Вадим напутствовал нас: «Ребята, от вас зависит все. Если вы сегодня вечером сумеете вылезти на жандарм и навесить веревки, все увидят, что маршрут не очень-то и страшен, и сходить вбок не станут. Мы сумели, вылезли. Все действительно оказалось вблизи не таким сложным, как смотрелось издали, и утром следующего дня никто уже и не заикался о прекращении траверса.

На жандарм быстро вылезли по навешенным веревкам, дальше путь оказался еще проще и в этот же день мы добрались до вершины Зуба Фюрера. Сложили большой тур и стали писать записку о первовосхождении. Надо назвать вершину. Мы понимали, что наше рабочее название не пойдет. И тут самый политически грамотный из нас – Милованович – предложил: «А давайте подкинем его дяде Феде!» – «???».– «Ну, Фиделю Кастро. Назовем гору Пиком Героической Кубы». Название действительно «вписывалось»: неподалеку стоял пик Свободной Кореи и еще парочка гор с названиями такого типа. Мы посмеялись и согласились. Начали развивать идею: возьмем ледоруб, побывавший на вершине, распишемся все на нем и пошлем его в подарок Фиделю. Глядишь он нас и отдарит чем-нибудь, а вдруг и в гости пригласит».

Войко как в воду глядел, проявил большой политический нюх. Пока мы лазали по горам, разразился знаменитый Карибский кризис с ядерными ракетами, и Куба была на устах у всего мира. Мы послали-таки ледоруб «дяде Феде», но реакции не дождались, ни от Феди, ни от своих.

Последняя часть траверса была технически попроще, но погода стала похуже. Скалы подзавалило снегом, и продукты кончились. Варили похлебку из всяких крошек, вытрясенных из мешочков, которую Митя, верный себе, называл «сериво». Но все это мелочи. Траверс прошли полноценно и безаварийно. Осталось описать и подать в судейскую коллегию.

Вот это дело, увы, не увлекало никого. И нам, в конечном итоге, сильно повредило невысокое качество отчета, бедность фотоматериалов. У нас никто не относился к чемпионату по альпинизму серьезно. Никому, а не только прагматику Миловановичу, не нужны были лавры, а нужна была только возможность организовать экспедицию в интересный район. Тем не менее, мы предварительно оценивали свои шансы в первенстве. Наш маршрут не отличался рекордной технической сложностью (хотя и отнюдь не был прост), но он был очень логичен – стена представляла собой монолитный массив без значительных понижений, с него не было простых уходов, как и с Безенгийской стены. Он был сплошь новым: не все его вершины были покорены, а на покоренных восходители побывали лишь по одному разу. Поэтому, глядя на список заявленных маршрутов траверсов, мы отдавали себе третье место. Безусловно, впереди должны были оказаться лишь два траверса: траверс хребта Тенгри-Таг командой Гаврилова, Алма-Ата, и траверс «пик Москва – пик Коммунизма» командой Ленинградского «Спартака» под руководством П. Буданова. Но оба эти маршрута в итоге пройдены не были. У Гаврилова произошла авария при заброске на пик Максима Горького и после спасательных работ от траверса пришлось отказаться. Команда П. Буданова просто не потянула. В итоге отказалась от пика Москва, и прошла лишь часть заявленного траверса частью команды. Замахнулись слишком высоко.

В итоге мы оказались впереди. И вот тут, как я считаю, нас подкузьмили две вещи – спустя рукава написанный отчет и общая молодость и неизвестность команды. Судьи нам начислили все-таки максимальный балл, но не достаточный для «золота». По положению первое место присуждается команде, набравшей наибольшее количество очков (по весьма сложной системе со многими показателями), но не менее ста двадцати. Нам насчитали сто восемнадцать с десятыми. Кроме того, если разница между очками двух команд составляет менее одного, то командам присуждается одно и то же место. Команда альплагеря «Узункол» под руководством Кости Рототаева за траверс Кичкинекольской подковы отстала от нас менее чем на одно очко. Таким образом, мы были лучшими, но получили «серебро», разделив его с узункольцами, при том, что «золото» не досталось никому. Кичкинекольская подкова – траверс надуманный, так как включает в себя простые перевалы, разрывающие маршрут, хотя на отдельных его участках и есть технические трудности. И, конечно, там речи не было о новизне.

Тем не менее, мы о себе заявили. Это был мой формальный максимум участия в формальных спортивных альпинистских мероприятиях. Уже осенью я по всяким личным причинам сменил место работы и проживания, нанявшись на работу в Белорусскую Академию Наук, где создавался новый Институт Ядерной Энергетики. Продался ради жилья и перешел при этом в систему Академии Наук, относящуюся к «Спартаку». Однако, в «Спартак» я не спешил переходить и поначалу ездил просто работать инструктором в самый родной и любимый для меня лагерь «Безенги», где в качестве начальника учебной части утвердился прочно свой человек – Виктор Жирнов.