Альпинисты Северной столицы. ПАРИЖ

Наталия Васильевна Дадали – КМС, жена Часова

Одно из самых сильных впечатлений в моей жизни – поездка во Францию в 1974 году.

Семидесятые годы – глухое советское время в нашей стране. Франция для большинства была так же недоступна, как планета в Галактике. И вдруг выпадает шанс! Много лет после этой поездки, рассказывая о ней в какой-нибудь компании, я смущалась и объясняла, как же это я, обычный советский человек, младший научный сотрудник Института социологии, вовсе не член КПСС, оказалась во Франции.

Но я занималась альпинизмом, а в 60-70 г. в стране стало чуть легче дышать, и Спорткомитет устраивал такие поездки по безвалютному обмену (действительно безвалютному!) для альпинистов Москвы, Ленинграда и других городов.

Узнав зимой 1974 года о возможности поучаствовать в такой поездке, я решила попытаться. Тот, кто выезжал за границу из СССР, помнит известные процедуры оформления документов: характеристика с места работы с обязательным заключением – «политически грамотен, морально устойчив», утверждение твоей персоны в райкоме КПСС, затем бумаги исчезают в недрах загадочных и грозных организаций, где окончательно решается твоя судьба.

Все прошло благополучно: характеристику я получила, несмотря на то, что директор нашего института заявил, что представления не имеет, насколько я политически грамотна, а тем более морально устойчива!

В Василеостровском РК КПСС комиссию успешно прошла. Правда, когда я туда попала и оказалась в очереди жаждущих, напряженных, суетящихся соотечественников со справочниками и последними газетами в руках (кто возглавляет ЦК Французской КП? Какие у них взаимоотношения с Американской КП и т. д.), то вначале приуныла. Но представ перед комиссией парткома, состоящей из мрачных пенсионного вида дядек, возглавляемых пышной суровой дамой с «халой» на голове получила в лоб вопрос: «Что это вам всем неймется, и вы все куда-то ездите, Вам что, наша страна не нравится?». Я гордо ответила: «Обязана ехать, защищать честь нашей Родины в горах Франции!» и прошла через это чистилище.

На этом подготовка не закончилась. Неожиданно нашу «французскую группу» собрал Семен Михайлович Керш у Дворца Труда, нас погрузили в автобус и повезли в Смольный в комнату Ленина. По выходе я не удержалась: «Зачем?». И в ответ совершенно серьезно: «Чтобы вы смогли во Франции на вопросы о Ленине ответить, что видели его комнату в Смольном!».

Только было я открыла рот спросить, а не повезут ли нас в Эрмитаж, Русский музей и другие музеи с этой же целью, как Семен Михайлович дернул меня за рукав и тихо сказал хриплым голосом: «Молчи, а то поедешь в другую сторону».

Никто во Франции ни о чем таком нас не спрашивал, спрашивали совершенно о другом и отвечать на заданные вопросы было совсем не просто.

Приближалось лето, и вдруг меня перестали приглашать на собрания «французской группы». На мои недоуменные вопросы Семен Михайлович простодушно ответил: «Ира заболела, и ты не поедешь. Вас женщин в группе обязательно должно быть двое». «А потому – ответил мудрый Семен Михайлович, – что две женщины живут в одном номере, и в случае чего, одна всегда донесет на другую. А за одной не уследишь!». Против такой логики в те времена аргументов не было. Добрейший Керш утешал: «Не расстраивайся, поедешь в следующий раз».

Делать было нечего, и я из оставшихся летних вариантов выбрала наиболее привлекательный: поездку во Владивосток на сбор морской капусты. Были тогда такие увлечения у ленинградской интеллигенции.

Это была группа молодых физиков из ЛГУ и ГОИ под руководством Жени Александрова (ныне академика), с участием Андрея Гагарина (сейчас почетный член Дворянского собрания России), Валерия Запасского (очень засекреченный в то время физик) и др. Компания веселая и дружная. Им как раз не хватало двух женщин в бикини, чтобы сушить эту самую капусту на берегу океана.

А нам с моей 14-летней дочерью Юлией (спортсменка и художница, она сейчас дизайнер в Бостоне) этот вариант показался симпатичным.

Собрали рюкзаки, сшили бикини, оформили через Большой дом пропуска во Владивосток, купили билеты. У мужчин была серьезнейшая амуниция: костюмы для ныряния «Калипсо», надувная лодка с мотором «Вихрь», камеры для подводной съемки. Я должна была взять ответственность за кухню, аптечку и быт. Насушила зелени, накупила лекарств, через два дня вылет.

И вдруг на Невском, у Гостиного двора сталкиваюсь нос к носу с Юрой Юшиным: «Наталья, ты куда пропала, завтра выезжаем в Москву, послезавтра летим в Париж!». Я решила, что он меня разыгрывает. «Какой Париж, у меня билеты на Владивосток, рюкзак уже собран».

Юра заставил меня вместе с ним отправиться на Центральный телеграф на ул. Герцена, звонить в Москву. Дозвонились. Саша Каспин (в то время - начальник отдела альпинизма при ВЦСПС) подтверждает, что мой заграничный паспорт и авиабилет в Париж у него на столе. Мало того, услыхав о моих планах и Владивостоке, начал уговаривать меня ехать во Францию! Безвалютный обмен означал равное количество участников в группах обмена, а у нас и так уже недобор: Руфа Иванова не пропустил райком КПСС, Олег Борисенок застрял на спасработах на Памире. Что оставалось делать?

Посоветовалась с дочкой. Она мужественно ответила: «Ладно уж, поезжай во Францию, а я, так и быть, поеду к друзьям в деревню». Поскольку она училась в школе с французским языком, составила мне разговорник (купить таковой без блата в книжном мире в те времена практически было невозможно!).

Поговорила я и с Г.Д., одним из известных альпинистов. Он уже имел немалый опыт зарубежных поездок, и посоветовал не только обязательно ехать, но и дал незабываемый философский совет: «Будь там не только туристкой. Постарайся пожить там, почувствуй себя француженкой. Зайди в уличное кафе, закажи гарсону чашечку кофе, пусть принесет тебе открытку, ручку, и вот, сидя где-нибудь на бульваре Клиши или на набережной Сены, напиши мне, как там Франция».

Сегодня такой совет: гарсон, кафе открытка, никого бы не удивил. Но в те времена…

Женя Александров (тогда уже доктор наук, крупнейший специалист в своей области), которого никогда не выпускали ни на какие международные конгрессы, человек веселый и хорошо знающий нашу советскую жизнь, легко сказал: «Лети, безусловно, в Париж. О нас не тревожься, мы справимся. Во Владивосток ты еще поедешь, а вот во Францию - вряд ли».

Как он был не прав! Поехать во Францию сейчас значительно легче, чем во Владивосток, а главное, понятно зачем!

До сих пор сожалею, что по времени эти две необыкновенных возможности совпали. Хотя в те времена каждый год был предельно насыщен и щедро предлагал на выбор варианты один другого лучше.

Пишу обо всем этом так подробно, потому что именно в деталях, в подробностях можно уловить аромат того времени, «воздух эпохи» - ради этого пишутся воспоминания. Итак, распаковав рюкзак, отправив Юлю в деревню, я начала собираться во Францию. Необходимая альпинистская амуниция у меня была, а нарядов для Парижа - нет. Но меня это волновало мало, приятельница подкинула платье, босоножки и брючный костюм были привезены из Польши. Хватит.

Я хотела прочесть что-нибудь о Франции, о Париже, о Шамони. Помчалась в Публичку и кое-что успела. А один мой знакомый к поезду подвез мне путеводитель по Парижу, с которым его бабушка путешествовала в 1911 году.

Ночная «Красная Стрела» в Москву, день суеты, ночлег в Москве, и вот, ранним утром из Шереметьево мы вылетаем в Париж.

Столько же киевлян присоединились к нам в Москве. Среди них были известные имена - Владимир Моногаров, Дмитрий Лавриненко. В группе киевлян свой оператор - Алик Виноградов: у них была сверхзадача - снять фильм о поездке. А главное, - подозреваю, что мою судьбу решил именно этот факт - среди украинцев была также одна женщина - Анечка Иванчик.

Настроены мы были дружелюбно и весело. В самолете начали рассматривать мой парижский путеводитель. Первая же фраза вызвала такой хохот, что на нас начали испуганно оглядываться другие пассажиры: «Если Вы собираетесь в Париж, вам, прежде всего, нужны деньги...».

С деньгами у едущих в 70-е годы XX века в Париж по безвалютному обмену было все понятно: 40 рублей мы сдали, 200 франков во Франции должны получить. Во Франции предполагалось пробыть месяц, а чашечка кофе стоила от 1 до 7 франков, билет в метро - 80 сантимов, билет в музей от 5 до 10 франков.

Конечно, нас должны были размещать, возить и кормить за счет принимающей стороны. А покупки, подарки, прочее и просто посидеть в кафе?

Но мы были не такие уж простаки. Каждый волок через воротики в аэропорту под бдительным оком таможенников огромные авоськи, набитые альпинистским снаряжением: крючья, карабины, кошки, жумары, ледорубы - и все это из титана. Через границу оно проходило как альпинистское снаряжение, во Франции оно служило нам не только снаряжением, но и валютой.

Несколько французских альпинистов, - гидов в Шамони, имели свои небольшие фабрички для производства альпинистского снаряжения. Скупая у русских весь этот «металл» и переплавляя, делая свои модели снаряжения, они получали приличную прибыль.

И мы не оставались в накладе: живые франки плюс возможность покупать спортивное снаряжение в их магазинах с большой скидкой.

Это снаряжение из Франции - яркое, красивое, прочное служило нам долго, кое-что есть у меня и сейчас.

Второй совет из путеводителя 1911 года о том, как получить зарубежный паспорт для поездки в Париж – «дайте дворнику рубль, и он принесет из полицейского участка удостоверение, что полиция ничего не имеет против Вашего отъезда за границу…, а затем секретарю канцелярии уплатите паспортный налог 15 рублей за первые полгода пребывания за границей», - тоже вызвал бурное веселье.

Таким образом, незаметно пролетели З,5 часа, и мы приземлились в аэропорту Бурже.

Нас встретила Лорис Ла-Рош - очаровательная тоненькая француженка - переводчица на автобусе ЮСИПА (Союз спортивных игр Франции), - организации, которая нас принимала во Франции.

Автобус быстро довез до центра Парижа - Лионского вокзала, откуда в 8 часов вечера мы поездом должны будем отправиться в Альпы.

Лорис вручила нам конверты со 100 франками, планом Парижа и билетами в метро, любезно помогла загрузить рюкзаки и авоськи в камеру хранения и рассталась с нами до вечера.

Оставшись одни, мы по советской привычке всей гурьбой двинулись в сторону Сены. Это было начало августа, шел легкий теплый дождик, люди сидели за столиками уличных кафе, беседовали, смеялись; блестел асфальт, шумели каштаны - шла какая-то незнакомая жизнь, в которую мы спустились, словно марсиане.

Через несколько минут, поговорив о том, кто как хочет провести свой первый день в Париже и выяснив к неудовольствию руководителей, что все – по разному, мы разбрелись группами и поодиночке.

Этот день останется в памяти на всю жизнь. В 1974 году идти одной по Парижу вдоль Сены свободно и независимо, имея 100 франков в кармане и впереди целый свободный день, имея за спиной грозную и суровую Родину, которая выпустила тебя, птичку, из своей когтистой лапы поглядеть на белый свет, было невероятно! И в эти мгновения ты действительно свободен - такого ощущения свободы я не испытывала ни на одной вершине, ни в каком другом месте, нигде и никогда!

Накануне отъезда во Францию, я сдала кандидатский minimum по английскому языку, поэтому английский понимала и бегло говорила на нем, со мной был Юлин русско – французский разговорничек - этого было достаточно для легкого общения на улице, в магазинах.

А главное, оказалось, что я знаю Париж! Русская и зарубежная литература, кое-какие фильмы, интерес к этому городу - все это создавало ощущение узнавания, радости этого узнавания улиц, площадей, мостов.

Заблудиться здесь было невозможно! Об этом чувстве знакомости Парижа пишут многие.

Вдоль Сены, мимо букинистов я дошла до Нотр-Дам. Ее изящные очертания ее силуэт - все это знакомо. Но цвет камня неожиданный. Светло-желтый, кое-где отливающий лиловым. (Оказалось, что накануне нашего приезда специальной пескоструйной техникой отчистили некоторые здания от вековой пыли).

Нервюры Нотр-Дам, каменные кружева, химеры - историческая подлинность пламенеющей готики, особенно маленькие каменные барельефы королей и королев на арке главного входа – дух захватывало! На зеленом газоне перед входом в Нотр-Дам стоят, лежат, сидят люди. Но чисто - никакого мусора. И нет пьяных. Может быть они и были в то время, но на глаза не попадались.

Первая моя покупка во Франции - маленький бронзовый крестик - распятие за 1,5 фр. в Нотр-Дам. Крестик полежал перед скульптурой Мадонны на каменном полу собора - так я его освятила. Постояла перед ней и попросила прощения за все мои грехи и благословения мне и моей дочери.

Внутри собора - полутьма, высоченные древние из грубого камня стены, уходящие вверх во тьму и только фигура девы Марии освещена десятками маленьких свечей с колеблющимся пламенем и тень ее как живая колышется на стене.

Люстры из старой потемневшей бронзы, деревянные с плетеными сидениями стульчики, а у алтаря старые скамьи. В алтаре идет крещение малыша, звонко орущего. Народу много, но тихо. Витражи изумительные, совершенно разные, преобладают яркие синие, желтые, красные тона.

Во время этого нашего путешествия по Франции, в Нотр-Дам я еще раз попала только в конце августа - последние десять дней мы проводили в Париже. Придя сюда вновь, я испытывала то же волнение и восхищение. Узнав, что по давней традиции по воскресеньям в Нотр-Дам перед вечерней мессой даются бесплатные органные концерты (играют лучшие органисты Европы!), я убедила своих товарищей пойти. Пошли почти все. И хотя некоторые из них на органном концерте оказались впервые, никто не пожалел о потраченном времени. Играл Поль Барра из Брюсселя. В программе Прелюдия и Фуга mi-minor И. С. Баха, произведения Луи Верне и самого Барра.

Прелюдию и фугу я хорошо знаю, слушала не раз, но какая акустика в этом соборе! За стенами шумел древний Париж, стояла августовская жара, здесь же было тихо, сумрачно и прохладно, и дивно звучал старый орган.

Передо мной программа летних воскресных органных концертов в Нотр-Дам и листок со словами и нотами тех текстов, которые все верующие, и я в том числе, получили во время последующей мессы.

Затем в тот первый «парижский» день я бродила одна по набережной Сены – здесь мир букинистов! Зелененькие деревянные складные киоски рядами на набережной, и чего там только нет: книги, старые и новые, гравюры, связки старых писем, фотографии, открытки, плакаты, старинные вещицы. А вот огромный плакат, возвещающий, что в этом сезоне Рудольф Нуриев открывает новую балетную студию здесь в Париже по такому-то адресу. Вот ведь как! Я его видела в «Корсаре» в Ленинграде почти сразу после выпуска из Вагановского училища. Здесь его оценили вполне.

Париж светлый, чистый, яркий, праздничный. Вспоминаю французское изречение из Путеводителя 1911 года: «Париж не город, а целый мир!». И из Достоевского: «Это единственный город, где можно быть несчастным и не страдать». События в моей личной жизни накануне поездки заставили меня сильно страдать, но в Париже все это куда-то развеялось.

Еще одно впечатление первого дня: узенькие улочки, старинные дома с прикрытыми ставнями. Везде цветочные горшки - стоят на подоконниках, свисают с карнизов. Еще одна церковь - Сан-Северин. Внутри почти пусто. Тихо играет орган. Заканчивается дневная месса. Я присела на стульчик послушать. Одна из женщин встала, прошла мимо меня к выходу и у нее соскользнул на пол легкий шарфик. Я невольно по-русски шепотом: «У вас упал шарф». Женщина обернулась - пушистые седые волосы, строгие серые глаза, тонкое одухотворенное лицо - подняла шарфик и с достоинством тихо в ответ по-русски «Спасибо». Я долго потом ее вспоминала.

Фонтан на площади Сен-Мишель. На бортике этого фонтана в последние дни пребывания в Париже мы часто вместо обеда жевали сухую копченую колбасу и запивали водой из фонтана. Сена грязная: разводы на воде, пластиковые бутылки. Снуют буксирчики, степенно проплывают нарядные экскурсионные пароходики.

Но набережные чистые, много зелени. Кое-где они двойные. Иду по верхней и вижу сценку: внизу на пустой набережной молодая парочка целуется. Но как только они улеглись и начались более интимные объятия, наверху рядом со мной откуда ни возьмись ажан - французский полицейский молодой энергичный, предупредительно свистнул, Те засмеялись, поднялись, он тоже засмеялся, помахал им рукой и все разошлись.

Пытаюсь уйти с набережной, но перейти мостовую не могу - поток машин не останавливается, светофора не видно. Стою у какого-то столба беспомощно озираясь, вдруг немолодой француз улыбаясь, протягивает руку через мое плечо нажимает кнопку на столбе, машины останавливаются, он подал мне руку, перевел через мостовую, затем помахал: «Orewuar, madam» и вернулся назад.

Сейчас у нас тоже есть такие столбы с кнопочкой, но тогда их еще не было. В Париже я столкнулась с таким необычным для нас явлением, как легкий мужской флирт, внимание парижан к женщинам. Тебя видят! - вот что главное! Почти каждый к тебе «пристает», но очень деликатно и ненавязчиво.

Уже издали встречный тебя оглядывает. Поравнявшись, может цокнуть языком – «О lя, -lя rnadam!» или вопросительно: «mademuazel?». Но все это не оскорбительно, а легко, улыбаясь, и в ответ улыбнешься и дальше идешь с легким сердцем.

Ни разу не видела во Франции женщину, которая бы тащила набитые сумки, нет также женщин, занимающихся дорожными работами, грузчиков.

Француженки чаще всего изящны, одеты просто, но со вкусом, не носят ежедневно украшений из золота, держатся с достоинством. Даже те, кто моет по утрам улицы - эти немолодые,скромно одетые женщины, не производят впечатление замотанных, озлобившихся, опустившихся теток, которых часто можно увидеть в нашей стране.

Зашла в первый попавшийся магазин: огромный мир чего угодно! В секции женской одежды дух захватывало от сочетания фасонов, моделей, цветовой гаммы. Ничего не стала покупать (все это в полной мере сделала в конце поездки, когда начались обязательные распродажи в конце августа).

Выйдя из магазина и глянув на часы, поняла, что пора возвращаться на Лионский вокзал, если не хочу опоздать и напугать своим отсутствием наших руководителей. Заканчивался первый день в Париже.

Бросилась искать ближайшую станцию метро. Это была станция «Лувр». Парижское метро устроено таким образом, что с одной и той же платформы можно уехать в разные стороны. Схема метро у меня была, но разобраться в ней я не могла.

Отчаявшись, я подошла к пожилому французу, показала на схеме «Гар де Лион» и спросила его, как добраться. Ни русского, ни английского он не знал, но оставить даму без помощи не мог, поэтому медленно по-французски несколько раз повторил мне свое объяснение. И вдруг я поняла! Мне стало совершенно ясно, что я должна делать. Это было мгновенное проникновение в чужой язык! Очевидно, я так просияла, что француз тоже понял, засмеялся, помахал рукой и ушел. Ринувшись в указанном направлении, я попала именно на ту платформу метро, где высветилось табло «Гар де Лион» и уже через полчаса стояла в родной альпинистской толпе на перроне Лионского вокзала.

Вокзал поражал шумом, гамом, неразберихой. Не только мы, но и сами французы ничего не понимали в невнятных объяснениях по радио и метались со своими чемоданами на колесиках.

Наконец разыскали свой поезд, погрузились в купе спального вагона (ночь ехать до городка Шамони в Альпах, где нам предстояло провести основную часть времени).

Купе представляло собой очень тесное и узкое пространство – все три полки спальные, но массивный Вадим Зубаков поместиться смог только на нижней полке. Вместо подушек - кожаные валики, белья нет, только пледы. Чаю не дают. И хотя впечатления первого дня долго не давали уснуть, ночь пролетела незаметно.

Раннее утро, Шамони - небольшой старинный городок в Альпах. Солнце, свежий воздух, сверкают снежные вершины. Нас встретил автобусик и отвез в Аржантье – деревушку под Шамони, где располагалась наша база - гостиница - турбазой ее трудно назвать. Это очень красивое сооружение в 5 этажей, состоящее из 3 зданий , 3 лепестка расходящихся от центра , в центре располагались всевозможные хозяйственные службы и на 3- м этаже кухня - она обслуживала все три столовые в этих зданиях.

Каждое из них было оформлено в своем стиле: одно в стиле модерн, очень любимом французами, другое в современном натуральном стиле - холст, черно-белые фотографии, дерево, кожа, и третье - в сверхсовременном пластиковом стиле - в 70-е годы вошла в моду пластмассовая мебель и аксессуары. Аржантье – деревушка, а Шамони действительно город: свой костел, улочки средневековые и в то же время современные, но он в Альпах, и этим все сказано - он живет зимним и летним туризмом. Чистенький, уютный: кафе, кинотеатр, аккуратные магазинчики, открытые киоски с сувенирами. А над ним горы, сказочно красивые. Острые вершины - Пти-Дрю, Агю-дю-меди, Монблан - внешне очень напоминают Кавказ.

Но на Кавказе нет ни одного городка похожего хоть отдаленно на Шамони: 26 подъемников с фуникулерами, тоннель под Монбланом, чисто, уютно, красиво. Высоко в горах надежные крепкие хижины-отели из камня и дерева. Вспоминаю, как выглядят у нас Карачаево-Черкесск, Теберда, Тырныауз! А здесь городок каждое утро моют.

На небольшой площади памятник Соссюру (он, кстати, преподавал лингвистику в Тартуском Дерптском университете) и его проводнику – первовосходителям на Монблан. Неподалеку костел и ухоженное кладбище. Как-то вечером проходя мимо и услышав звук органа, зашла в полуоткрытую дверь. В темном средневековом костеле при свечах молодой органист репетировал, готовясь к завтрашней мессе. А священник читал проповедь. Тоже, очевидно, репетировал. Страстно и возвышенно звучал его голос, я не понимала слов, но общий дух проповеди звал каждого ввысь к Богу.

На домах вывески - почти в каждом отель или пансион (порой на 2-3 человека). Из маленьких кафе вкусно пахнет кофе. На порожках некоторых из них сидят огромные мохнатые псы - сенбернары это реклама Сенбернары уже не одно столетие спасают людей из-под лавин в горах. Сенбернара можно погладить – это очень добродушное животное1/.

В межсезонье население городка составляет 6-8 тыс. человек. Но в сезоны (зимой меньше, летом больше) его население увеличивается до 50 тысяч. Счастливая страна! Французы едут в отпуск погрузив всю семью и даже любимую собаку в автомашину в свои французские Альпы. И неважно, что они не альпинисты и даже не туристы - там все предусмотрено для их безопасности и комфорта: из Шамони вдоль ледника Мюр-ди-rлас (Море льда) по боковой морене поднимается красивый красного цвета чистенький поезд из 3 вагончиков (3 рельса - средний зубчатый). С утра исправно работают все 26 подъемников, фургончики по тросам ползут вверх. Наверху смотровые площадки - любуйся на всю горную цепь, развернувшуюся амфитеатром. Если есть желание погулять по леднику, пожалуйста ступеньки, перила для спуска на ледник; дорога по леднику промаркирована цветными бочками (ежедневно французская служба гидов-спасателей проверяет маркировки, т. к. происходят подвижки льда, таянье и открываются трещины). Но честно признаться, нам от всего этого комфорта становилось иногда не по себе. Мы привыкли в своих горах к простору, первозданности и свободе. А тут выйдешь на какую-нибудь тропу и тут же надпись: «Эта дорога ведет к хижине или к деревне - следует название. Верхней тропой столько-то часов пути, нижней тропой - столько-то». Хижины высоко в горах – это небольшие отели. И в некоторых предусмотрен повар, сдаешь свои продукты, он готовит вам ужин и завтрак, греет воду для умывания, даже будит вас. Тогда (да и сейчас!) это все было для нас в диковинку!

А если ты не хочешь, спускаясь с гор, пользоваться ни подъемниками, ни поездом - вдоль ледника есть спусковые тропы. И вдоль каждой из них 2-3 маленьких киоска с прохладительными напитками. Самый дешевый напиток - сухое красное вино.

Однажды бегом спускаясь по такой тропе мы с Анечкой Иванчик догнали немолодую пару. Он седой, высокий, спортивный легко подпрыгивая на поворотах останавливался , поджидая ее. Она маленькая, полная, загорелая, колобком катилась следом. Обгоняя их мы им улыбались - они нам тоже. Потом мы отдыхали, а они обгоняли нас. Уже внизу на поляне он подошел к нам и спросил куда нам ехать - увидел, что мы без машины. А у них стоял наготове джип. Спросил по-французски, по-немецки, наконец, по-английски. Я ответила - в Аржантье. Любезно усаживая нас в джип, поинтересовался откуда мы. Россия? Советские альпинисты? Он странно на нас посмотрел, замолчал и некоторое время вел машину молча. И только на шоссе остановив машину показал нам свежий номер «Геральд Трибьюн» со статьей о гибели советских альпинисток Эли Шатаевой (Персона) и ее подруг на пике Ленина. 9 девушек – это было чисто женское восхождение – погибли. Мы с Аней были настолько ошеломлены этим сообщением, что просто не поверили вначале. Видя наше состояние он задал нам несколько вопросов и рассказал немного о себе и своей жене. Довез до нашей базы в Аржантье и только, когда к нам подошли наши друзья, они попрощались и уехали. Эту пару я не забуду никогда. Он француз, она полька, познакомились во время войны во Французском Сопротивлении и с тех пор всегда вместе путешествуют. Им в 74 году было лет 65-70. .

Наши ребята сделали в Шамони ряд великолепных восхождений - очень хорошо описал их Юра Манойлов (Сб. «Вертикали», 1975). У нас было много времени для знакомства с городком, с людьми, которые нас окружали. Вот несколько портретов:

Лорис Ла-Рош - наша переводчица. Студентка Сорбонны, откуда-то с юга Франции, стройная брюнетка с большим чувством юмора. Так например, однажды после обеда входит в наш номер (мы жили вчетвером на турбазе Аржантье: я, Анечка и 2 переводчицы - Лорис и Катрин) и объявляет: «Наташа, ваши мальчики уже умерли и разлагаются!». «Лорис, они только что за обедом были очень даже живы и дважды ходили за добавкой!». «Да-да, - посмотри сама».

Бегу в номер «мальчиков» - вся компания сидит на нарах (на турбазе спальные места - деревянные нары) и дуется в карты. Все живы. Но запах такой, что хоть топор вешай. Буквально. В чем дело? Оказывается, им на восхождение выдавали консервированные продукты (вкусненькие французские консервы!). Они не удержались и их слопали, а вместо этого сыр, (такой вонюченький дивный деликатес), который выдавали за обедом, они складывали в ящик под нары, считая, что на восхождении и это сойдет. Амбре в номере было исключительным!

Лорис была серьезной девушкой, не склонной к флирту. Работу с нами (а это была работа!) она использовала для совершенствования русского языка и приехав ко мне в гости через год со своим женихом она уже значительно лучше понимала и говорила по-русски.

В то же время меня удивляло, что ее нимало не интересовали ни история, ни искусство Франции. Например на вопросы в Париже: «Где находится Лувр?», «Как туда доехать?» отвечала, как правило, «Сейчас узнаю!».

Катрин – дочь русского эмигранта, работавшего в те годы во французском представительстве в ЮНЕСКО. Ее отца я увидела и услышала однажды. Его петербургская правильная речь, его облик, его словарь немножко архаичный, но безупречно русский, меня поразили. Сколько же мы потеряли с уходом, отъездом этих людей из России в эмиграцию!?

Катрин была намного моложе Лорис, совсем не похожа на француженку, тоже училась в Сорбонне, увлекалась психологией, и работа с нашей группой ее не очень интересовала. Русский она знала и так очень хорошо. Но мы с ней много беседовали о социологии и психологии - и ей и мне было интересно.

Мадам Жюстин - француженка, легкая, подвижная, деятельная и несмотря на 55 лет, со спины ее можно было принять за школьницу. Всегда изящно одетая и приветливая, она содержала в Шамони магазинчик антиквариата.Это был своеобразный антиквариат – деревенские сундучки, старинная самодельная мебель, прялки, косы, топорики - все, что поставляли ей окрестные деревни.

Ее сын Пьер - высокий стройный француз 26 лет, учитель русского языка. Лето они проводили в Шамони, зимой жили в Париже. Пьер очень интересовался политикой и Россией, задавал массу вопросов, на которые при всех надо было очень дипломатично отвечать. Пьер подрабатывал летом переводчиком при турбазе в знаменитой школе гидов.

Жюстин приглашала нас к себе в гости. Однажды, я даже была удостоена чести быть у нее на вечеринке в узком кругу, где ее свекровь - сухонькая старушка в букольках, принесла бутылочку бургундского и в светской беседе за столом спросила меня, как мне понравился Париж - я ответила, что очень, особенно любезность французов. Старушка тряхнула букольками, подняла вверх глазки и сказала со вздохом: «O, а ко мне уже никто не пристает в Париже!».

У Жюстин была приятельница в Париже, владелица косметического салона, поэтому в ее ванной на туалетном столике было много диковинок, и однажды Анечка попала впросак - похвалила большой тюбик какого-то крема с яркими розами, на что Жюстин чуть усмехнувшись заметила: «Да, это действительно имеет приятный запах - это интимная косметика Пьера». Впоследствии, уже в Париже перед отъездом она подарила мне целый мешочек маленьких флакончиков и тюбиков - пробная косметика из салона приятельницы - хватило одарить этим богатством многих своих приятельниц в Ленинграде.

Одним из самых счастливых воспоминаний во Франции была поездка с Жюстин и Пьером на концерт известного скрипача Генриха Шеринга в Шамони. Поехали на машине Жюстин - маленький рабочий «Renault».

В концертном зале все было торжественно - дамы в вечерних нарядах с норковыми палантинами и украшениями (в повседневной жизни француженки не носят золотых украшений, в лучшем случае серебро). Перед началом концерта сказал несколько слов мэр Шамони Морис Эрцог - для меня это легендарная личность - на вершине его имени на Кавказе к тому времени я побывала уже несколько раз, его книга о восхождении в Гималаях пользовалась огромным успехом и не только среди альпинистов. Шеринг играл блестяще. Спустя несколько лет мне довелось послушать его еще раз в Большом зале Ленинградской филармонии. Он один из 10 лучших скрипачей в мире. Исполнял он малоизвестные пьесы. Нa обратном пути, на горной дороге из Шамони в Аржантье, сидя в фургончике мадам Жюстин, я испытала незабываемое ощущение счастья. Пожалуй, таких минут в жизни можно насчитать немного.

В Шамони было еще много всяких событий. Нас пригласили в знаменитую школу гидов Франции – ENSA. Это одно из лучших учебных заведений такого рода в мире. Нам показали тренировочные залы – впервые тогда мы увидели специально сделанный скалодром в помещении, богатейшее альпинистское снаряжение. Особенно восхищали нас разные конструкции ледорубов, легкие маленькие горелки с газовыми баллончиками, цветные веревки. Мы расспрашивали о специфике подготовки гидов, об особенностях их работы, рассказывали о нашей системе обучения альпинистов, отвечали на многочисленные вопросы. Их, конечно, удивила наша профсоюзная организация, предоставляющая бесплатные или очень дешевые путевки в альпинистские лагеря СССР На память о встрече нам каждому вручили по значку школы гидов ( мой значок ЕNSА до сих пор лежит в моей коллекции). Через несколько дней мы отправились смотреть праздник гидов Шамони. В основном это были показательные выступления спасателей. Над огромной зеленой поляной, где собрались сотни зрителей, возвышался скальный массив. Поднимались и спускались связки и группы с «пострадавшими», затем прилетел маленький вертолет и с ювелирной точностью на одну полочку посадил спасателя, а с другой также аккуратно снял «пострадавшего» под аплодисменты зрителей.

По вечерам мы ходили в своей гостинице-турбазе на танцы (тогда еще словечко дискотека не прижилось). И, поскольку мои друзья альпинисты готовясь к поездке отнеслись к этому развлечению всерьез, они взяли с собой пластинки с записью тех танцев, которые они умели танцевать - танго, фокстрот, вальс, вальс-бостон. Bначале многие из них (почти всем было за тридцать, а некоторым за сорок) стеснялись приглашать молоденьких француженок. Но когда Вадим Зубаков на руках пронес по диагонали всего зала хорошенькую Жаклин в вальсе-бостоне, а подтянутые, ладные Борис Васильев, Адик Грачев, Володя Зайцев очень умело станцевали со своими партнершами современные танцы, девушки сами начали проявлять инициативу.

Да и надо сказать, что наши ребята обаятельные и спортивные с хорошими фигурами, хорошей выправкой отличались в лучшую сторону от тех средних французов, что населяли эту гостиницу. Днем мы ходили в бассейн, и многие из наших альпинистов прекрасно плавали, прыгали с вышки. Когда Зубaков делал двойное сальто, только длинное восторженное «А-а-ах» разносилось над бассейном.

В гостинице были бары, и вот запомнилась такая сценка: украинцы, во главе с Моногаровым, сидят за столом в полупустом баре. Им хочется развлечься. А кругом сидят либо парочки, либо в одиночку французы и француженки; перед каждым стаканчик с соломинкой, и они не спеша тянут свои коктейли.

Наших такая картина стала раздражать, Моногаров скомандовал: «А ну, ребята, тут тоска такая, неси сюда «Перцовую» и сало тоже!». Через несколько минут наши украинские друзья объединили всех посетителей бара, пышная барменша с большим удовольствием устроилась на коленях Моногарова, на столе «Перцовка» (в зарубежные поездки каждый имел тогда право взять по одной бутылке своего национального напитка!), сало, завернутое в «Радяньску Украiну», какие-то французские коржики, еще что-то, гитара переходит из рук в руки, певец Альбер поет по-французски романс «Натали», наши поют Высоцкого, Окуджаву - вечер удался на славу!

Прошло 30 лет и вот я снова в Париже. Париж мало изменился – все те же вездесущие туристы, тот же дивный розовый воздух, фонтаны, парки и дворцы – атмосфера радости. Правда, в этот раз мы приехали в конце апреля – начале мая. Все цветет! Розы, тюльпаны, глициния, ландыши, сирень, гвоздика, жасмин, сакура, и множество пахучих незнакомых нам цветов - все цветет одновременно. Французы первого мая дарят друг другу букетики ландышей – такая у них традиция. Появилось кое-что новое – новый музей ДОрсэ, стеклянная пирамида у Лувра, арка Де-Фанс, новая скульптура на Вандомской площади и в парках, но это мало изменило облик города.

Изменилась я сама и смотрю на Париж уже другими глазами. За прошедшие тридцать лет я много повидала, в том числе и европейских городов, много прочла, а главное – повзрослела ровно на эти же тридцать лет! Но самое существенное – изменилась страна, из которой я приехала в Париж.

Теперь эта страна называется Россия, а не СССР, и эта Россия странная, загадочная и непредсказуемая с таким же непредсказуемым населением, которого побаивается весь мир. Но у нас умный президент, мы строим какую - никакую демократию, содержим Государственную Думу, огромное количество законодателей, мэров, губернаторов и т.п. И можем, наконец, отвечать на любые вопросы, ничего не боясь. Хочется надеяться, что удастся еще и еще побывать во Франции и увидеть этот прекрасный город Париж.

1/ В 2005 г. питомник, разводивший сенбернаров официально объявил о прекращении своей деятельности ввиду её нерентабельности в современных условиях.

ПАРИЖ – ШАМОНИ