Альпинисты Северной Столицы

МОЯ ШТУРМОВАЯ ДВОЙКА

Турист – это человек, который ищет
где бы похуже перезимовать лето.
Народная мудрость

Светлана Гетто – Бишкек

На предстартовом сборе своей группы я поняла – мне  ужасно не повезло! Большая часть тех, с кем я собиралась идти на маршрут, точнее, кого собиралась вести, нежданно-негаданно заимели планы неимоверно далекие от спортивного туризма. На стадионе нас, жаждавших жить километрами, было трое. Всего трое! Ну, и группа!.. Понятно, что при таком раскладе мое руководство безнадежно срывалось.

Вечером я зашла к Лидии и, скрепя зубами и душой, поведала о своем бедственном положении. И, не ведая того, положила начало юбочному телефону. Дома моя печаль была излита в более эмоциональном виде на беспечных родителей:

- Лучше бы я пошла на «пятерку»[1]! – стонала я. – Меня так Володко уговаривал!.. Сто лет бы мне сдалась эта «двойка»!

- Ну, так оставайся дома, - спокойно присоветовала мама.

- Дома?! Я все лето в спортивном лагере нервы трепала! Мысль о маршруте только и спасала! И вообще я хочу отдохнуть!

Вечером мне позвонил Серега. В его телефонной трубке, как всегда, хрипело так, будто по соседству издыхал раненый мамонт. Но, предприняв героическую попытку, мы все же сумели договориться, что к имеющимся трем участникам моего явно срывающегося маршрута прибавляется еще столько же из числа претендентов уже успевшей сорваться «четверки».

Едва успела положить трубку, откашляться после долгого перекрикивания с Филиновым, звонит Володко – наш славный «гуру». Голос начальника тверд и решителен:

- Бери людей с «четверки» и крути свой маршрут.

Замечательное совпадение! Сепаратные переговоры завершились официальным разрешением.

Вот так и родилась наша «двойка». Шесть человек. Пятеро мужчин и одна женщина, ко всем ее недостаткам еще и руководитель. Почти все мужики на рубеже тридцатилетия. Ох, и не любят она матриархат!.. Поэтому мной был узаконен демократичный способ правления. Мне очень полюбился принцип командования Кутузова: нужно дать высказаться каждому. Когда поток идей иссякнет, нужно сказать: «А теперь слушай меня». И предложить осуществлять чей-нибудь замысел. Главное в нашем организаторском деле – иметь МНЕНИЕ.

В самом начале маршрута, возле курорта «Ак-Суу» группа разделилась. Два человека должны были отнести одну заброску, остальные другую. В число остальных вошла и я. Костя и Виктор ушли сразу, а мы сидели на обочине и распределяли продукты. Когда взвесили порции, то оказалось, что тащить по 25 кг общественного веса, а ведь еще есть и личные вещи!  Ну, что ж, отдыхать, так на всю катушку!

Очень долго уговаривали рюкзаки принять весь груз. Собирали, разбирали, собирали, разбирали. Потому как у хороших мастеров всегда что-то остается лишним. Мой новенький рюкзак трещал по швам. Наконец утрамбовались.

- Ну, что, мужики, пошли?

И тут с удивлением обнаруживаем, что Молодой не умеет собирать рюкзак. Поверхность его мешка, прилегающая к спине, напоминает пахотное поле. Саня взял на себя почетную миссию обучения подрастающего поколения. Все содержимое вывалил на землю и заново сам аккуратненько упаковывал рюкзак. А Молодой стоял рядом с видом крайней озабоченности и неподдельного интереса. Саша поднялся и впервые произнес фразу, которая потом не сходила с языка моих мужиков весь маршрут:

- Где ты его только нашла?!

Я, прикидываясь непонимающей глубины его сарказма, объясняю, что он был в моем отделении в спортивном лагере. Проявил себя замечательным парнем. И заслужил почетное право встать в наши ряды.

И вот, наконец, трогаемся с места. Содержимое рюкзака высится над головой на полметра. Везде торчат веревочки и ремешки, которые с трудом стягивают конструкцию. Солнце палит, желудок урчит и требует внимания. Вдоль дороги выстроились курортники. Самые сдержанные неодобрительно качали головами, другие показывали пальцами или кричали: «Какой дурак вас так нагрузил?» Я уж не говорю про то, что собаки нас вообще не принимали за людей – гавкали так же лениво, как на проезжающие вдалеке машины.

Кто первым увидел столовую – не помню. Не помню и имени того, кого озарила светлая мысль идти попрошайничать.

Я отправила Сергея на разведку, как самого представительного. Сами скинули баулы и издали наблюдали за его действиями.

Сергей постучал в окошко, низко расположенное над землей, - дверь, разумеется, была закрыта по случаю необеденного времени. Из-за стекла выглянула разъяренная физиономия поварихи. Сергей всеми силами изображал добродушие на своем заросшем рыжей щетиной лице. Пытался снять очки для снега, за свою форму названных «консервами», но никак не мог справиться с зацепившейся резинкой. К тому же мешали его «близорукие» очки. Он, как две капли воды, был похож на Ихтиандра, который давно не выныривал из воды, чтобы побриться.

Несчастная повариха, эта сердобольная женщина, не в силах была отказать в пропитании такому всклокоченному, неумытому созданию, изящно жонглировавшему двумя очками и одним ледорубом. Потом мы предположили, что именно ледоруб и был наиболее весомым аргументом.

- Эва! – позвал нас Сергей нашим «фирменным» боевым кличем.

Мы побросали рюкзаки и легкой походкой вошли в столовку.

Хлеб и молоко были отменны! А после четвертого стакана киселя голод и вовсе ретировался на дальние рубежи. Теперь размякший Филинов вспомнил:

- А мы рюкзаки там, на улице, и оставили?

- Да кому они нужны? – лениво удивилась я.

- Пусть попробуют поднять, - хихикал Саня.

Только Молодой не принимал участия в разговоре, активно работая челюстями.

Вообще-то люди у нас не жадные, особенно если это касается государственных продуктов. Поэтому одна из поварих, душа которой оказалась шире других, предложила нам огурцы и хлеб взять с собой. А может быть она решила, что за представление, за цирк, надо платить. Ведь мы, как добрые древние сказители, развлекали в течение получаса столовских работников страшными историями из жизни туристов-горников и в этой роли имели несомненный успех.

Хлеб – это, конечно, здорово. Но, когда за спиной больше 30 кг , еще одна буханка хлеба уже не воспринимается как радость. И эту «радость», разумеется, в свой мешок положила я. Как я теперь понимаю поговорку: благими намерениями выстлана дорога в ад!

- Куда пойдем, начальник? По какому берегу? – любопытствовали мои мужики, после трапезы готовые идти в огонь, воду и под медные трубы.

Я посмотрела на карту. Тропинка показана с левого берега реки. Какая же я была тогда глупая и зеленая! Верила картам, как себе самой.

Сначала тропинка действительно была тропинкой, постепенно становясь все менее хоженой и видимой. Зато лес все более густым, а берега речки крутыми. Мы лезли напролом. Падали, переворачивались через голову, вставали, снова брели. Наконец, вышли к каменным плитам. Маленькие покатые площадочки «уютно» нависали над грохочущим внизу потоком. Скалистая теснина…

Саша пошел на разведку. Мы остались ждать и хаять тропу, карты, Володко, палящее солнце, неподъемные рюкзаки, в общем все, на что хватало сил. Славный туристический «отдых» только начинался.

Саша вернулся со смутной надеждой на тропу. Мы поднялись по скалам и через кусты вышли на гребень. Надо идти к воде – решили мы. Очень хочется пить… И вот по выжженной земле, через редкие колючие кусты барбариса мы плетемся дальше.

Как мало человеку надо для счастья! Спуск к водичке взбодрил на уровне лучших сортов бразильского кофе.

Бивак!.. Как много в этом звуке!..

- Ой, - радовался Молодой, - без рюкзака ноги сами подпрыгивают до головы!

На следующий день встали в шесть часов. Уже будучи на маршруте, мне удалось купить маленький будильничек. С тех пор этот садист исправно поднимал нас ни свет, ни заря. Пока позавтракали, собрались, уже был и свет, и заря. Но самое потрясающее было то, что на том берегу ехали машины! Там была если не трасса, то уж наезженная дорога – точно. А мы-то, дураки, вчера продирались через дебри. И когда только прозевали переход тропы на другой берег?.. А еще на той стороне ходили люди! При их появлении мы подняли такой крик, что ни услышать было невозможно. Мы добросердечно призывали их для переговоров с искренними, самыми дружелюбными намерениями. Но люди вели себя неожиданно странно. Они останавливались, делали многозначительные жесты вдоль ущелья, а некоторые – возле виска. Из-за шума реки мы не могли услышать текстовой части. Кино было немым.

Нам никто не хотел помогать. Это единственное, что мы поняли. Сказав все, что мы думаем про непрошибаемое местное население, взвалили свои увесистые рюкзаки и пошли по берегу. Как мы обрадовались, когда через пятнадцать минут увидели перекинутые на ту сторону бревна. Теперь стало ясно – почему народ так реагировал на наши страстные позывные.

По другому берегу была проложена магистраль. Оказалось, что и люди-то здесь не плохие. Нас сразу же подобрала попутка, и мы с ветерком и комфортом домчались до конца грунтовки. А потом пешочком, пешочком до самого перевала. Светлая мечта: расстаться с половиной продуктов осуществилась на другой день. Саша, я и Серега понесли заброску. Молодой остался кашеварить.

Уже к обеду мы вернулись налегке. Завхоз «разбросал» оставшиеся после заброски продукты на всех желающих и присутствующих. После тридцати килограмм заплечного груза, который мы несли недавно, этот вес показалось нам пухом, хотя только провизии было не менее восьми килограмм.

 Как берутся перевалы 1А, рассказывать не интересно. Усилий много, а красот особых нет. Нет и работы с веревками. Любая «единичка А», в принципе, похожа одна на другую. Нет своего лица у перевала. Наверное, это можно сравнить с младенцами. Пока лежат в коляске, все одинаково хорошенькие. А когда начинают подрастать, появляется и свой характер, и свое лицо.

Как раз вторым нам предстояло брать «единичку Б», которая, по описаниям бывалых, чуть повыше категорией - «Б» с хвостиком. «Может метров 20 веревки бросите», - пообещал Володко. Ну, что ж, нас двадцатью метрами веревки не запугаешь. И мы с оптимизмом смотрели в будущее.

К тому времени наши две подгруппы воссоединились, но к определяющему перевалу пошли не все. Виктор, относивший вторую заброску, неожиданно был выведен из наших дружных рядов предательским радикулитом. В борьбе с болезнями здоровье, увы, побеждает не всегда.

И вот мы впятером под аккомпанемент мелкого дождя поднимаемся вверх. Тропа хорошая. В сезон здесь пасутся лошади. Но сейчас пустынно –  трава пожухла и чабаны откочевали вниз. А мы – поздние пташки. Этот район в конце августа не пользуется популярностью.

Ледник Аныр-Тор, фото 1988 года

Ледник Аныр-Тор, фото 2008 года

После полудня в дымке появилось солнце. А впереди – картина картин! Великолепный ледовый цирк. С левой стороны он закрыт отрогом, из-за которого красивым изгибом вытекает полосатый от морены ледник. У конца его языка держится огромная капля – бирюзовое озеро. Там ярко-зеленая трава доходит до самой воды. Глотаем слюни от восторга! Хочется туда, на ледничек!

Я в очередной раз совещаюсь с картой. На маршруте это вообще мое любимое времяпровождение. Напрягаю извилины, шевелю ими, вспоминаю мудрые наставления нашей маршрутно-квалификационной комиссии. И, покумекав, уходим налево от ледяных красот Аныр-Тора. Однако «уходим» не совсем правильное слово, скорее «упрыгиваем». Участок совершенно забытый Богом со дня сотворения земли. Валуны размером с легковушку уложены диком первозданном хаосе.

Тут, конечно же, снова пошел дождь…

Не дожидаясь вечера, находим травянистый пятачок. Ставим палатку. Тонкое наблюдение, что перевал – не волк, в лес не убежит, приводит к выводу, что завтра мы его – перевал, обнаружим на том же месте и со свежими силами возьмем на утренней зорьке. А пока займемся своими делами. Дежурные добывают воду. Константин, замученный охотничьими инстинктами, уходит на промысел в надежде найти на этой высоте что-нибудь крупнее паука. Я, достав заветную тетрадочку и в очередной раз убедившись в правильности пути, начинаю описание прошедшего дня. А как же без этого! По возвращении домой нужно будет дать отчет о наших спортивных подвигах. Для творческой работы требуется определенный настрой. Когда не поешь, злее на работу становишься. А поскольку наш обед при пособничестве дежурного плавно сдвигается к ужину, то описание я заканчиваю быстрее приготовления супа. Ухожу на осмотр достопримечательностей.

Я считаю своей первейшей задачей способствовать процессу стирания различий между городом и деревней, умственным трудом и физическим, но особенно между горными хребтами и долиной. Камни несу домой отовсюду в больших количествах. Родители тешат себя мыслью использовать когда-нибудь мою коллекцию в благородных семейных целях – вложить в фундамент строящегося домика. Ну, что ж, поживем – увидим.

Хожу кругами вокруг палатки, как гончая по следу, уткнув нос в землю. Поднимаю камень – фи… Не интересно. Еще, еще. Что-то беленькое. Льдистый кварц. Дальше - больше! Какие цвета! От бледно-розового, до сиреневого, фиолетового!

- Мужики! – ору. – Я нашла аметисты!

Радости нет предела. Всякий человек, обладающий даже самыми скромными познаньями в минералогии, хоть раз в жизни слышал об аметистах. Притащить булыжник может всякий. Но что-то приличное…

Мои мужики падают на четыре конечности, вытаскивают камни один лучше другого, один крупнее другого. Мы их разбиваем, выбираем наиболее эффектные. Народ – в состоянии благоговейного экстаза.

Тут с промысла возвращается убитый горем Константин. Как и следовало ожидать, зверье не признало его за своего и убежало куда-то в сторону. В дополнение к этому в последних лучах солнца на противоположном гребне промелькнули 15 или 20 горных козлов. Наш охотник после такого безмерного потрясения мог утешиться только ужином. После, несколько повеселев, он сказал, что видел глыбу гранатов. У меня перехватило дыхание от удачи.

- Тащи! – единственное, что я могла сказать.

- Вот так всегда, - сладким голосом ответил он. – Ну, ни в чем не могу отказать женщине! – и с радостью помчался от надвигавшейся общественно работы по уборке в палатке.

Минут через 20 плетется, как говорят сказки: не весел, буйну голову ниже плеч повесил. Все к нему:

- Не нашел что ли?

- Нашел, - Константин уныло положил перед нами камень килограмм на 10.

- Но это же аметист, а не гранат!

Стоило радоваться раньше времени.

К своему промаху Константин отнесся безразлично. Груз на душе был тяжелее груза в руках. И, чтобы возвратиться в равновесное состояние, ему только и осталось, что излить на спутников свои горести.

- Отошел от палатки уже на большое расстояние и вдруг нос к носу сталкиваюсь с семейкой горных козлов. Они были в двадцати метрах! Смотрели преданно в глаза! А у меня не было ружья!

Ничего не оставалось, как посочувствовать страдальцу.

На следующий день встали затемно. Уже через полтора часа движения увидели перевальную седловину. Опять предстояли прыжки по валунам. И здесь я обнаружила чудо – черные кристаллы турмалинов. Чем дальше мы шли, тем их становилось больше. Потом появились темно-зеленые. Хотелось ВСЁ забрать. А Серега подзуживал:

- А вот посмотри – какая красота! Неужели оставишь здесь?

Перевал заманивал нас к себе великолепными камнями, как заманивает лес в свои дебри азартного грибника.

В десятом часу мы уже стоим наверху. Тур[2] не нашли. Зато с удовольствием создали монументальное сооружение, вложив записочку с указанием категории сложности перевала 1Б – 2А. С седловины осмотрели спуск. Ох, и крутенько для единички «Б»… Но ведь нам что-то говорили о двадцати метрах дюльфера[3]. Да, пожалуй, веревка будет или чуть больше…

Перед спуском вниз еще предстоит церемония посвящения в туристы[4]. Я взяла на маршрут «тридцатипроцентника»[5]. Ирония судьбы – среди нас самый старший человек по возрасту оказался самым юным туристом. Из нашей группы три человека работали всё лето инструкторами в спортивно-туристическом лагере и за три потока так поднаторели на посвящениях в туристы массовым тиражом, что для одного-единственного новичка обставили эту развеселую процедуру с максимальным разнообразием. При этом погодка ласкала и обещала быть солнечной и приятной.

Обвязка с карабином и основной веревкой

Наше глубокое убеждение – перед горами человек должен преклонить колено, а лучше два. Поэтому Костю поставили на четыре конечности и заставили повторить «страшную» клятву, последние слова которой звучали так:

- Обязуюсь: не есть сгущенку… - торжественно вещал Сергей.

- Это почему же?! – возмущался посвящаемый.

- Без товарища! – замогильным голосом добавляет Серёга.

Константин радостно вздыхает и клянется всеми святыми не нарушать таких замечательных традиций. Потом, чтобы наука дошла более коротким путем, каждый разрядник по три раза охаживает по окорочкам новоявленного туриста смаркированной[6] «пятидесяткой»[7]. При этом щедро и радостно желается все необходимое для райской жизни на маршруте: легкие рюкзаки, сухие носки, хорошая погода, обилие курева, приятные попутчики. И то, что всё это в комплексе никогда не осуществляется, почему-то никого не смущает.

Единственный снимок, сделанный на перевале

Вначале Костя пытается протестовать против столь нетипичного для цивилизованного человека способа обучения. Не педагогично ему, видите ли! Но затравленный демократическим централизмом неминуемо подчиняется большинству.

Когда церемония заканчивается, переходим к технической стороне дела.

- Мужики, - говорю, - доставайте веревки, обвязки.[8]

И тут выясняется, что веревка одна! Та самая, которой мы лупцевали Константина. Я – в шоковом состоянии:

- Где же пятьдесят метров «репа»[9]?

Саня простодушно недоумевает:

- Я отдал его «пятерке»…

Вот они – скоропалительные сборы! Вечная наша неразбериха. Каждый раз даю себе зарок: всё, это в последний раз так иду! На следующий маршрут все будет по-другому. Но приходит следующий маршрут, и все повторяется опять.

В данном случае ситуация оценивается как критическая. Собираем обрывки «репов», «усов».[10] В дополнение к имеющейся бухте набираем около тридцати метров. Еще раз смотрим вниз. Крутизна порядка семидесяти градусов. У подножия склона – ледничек.

Навешиваем на зуб[11] веревку. Ухожу первой. Участок легкий. Тьма зацепов. Спускаюсь на площадку. Снимаю баул. Следом идет Саня. При его небольшом росте рюкзак закрывает его до колен. Смотрится замечательно! Достаю фотоаппарат и делаю, как потом оказалось, исторический снимок – единственный на перевале.

Здесь на площадке ветра почти нет. Хотя солнце поднимается к зениту и все-таки еще лето, но тепла не чувствуется. Сергей сверху осматривает дали и кричит нам, что со стороны Каракола ползут облака.

Мы с Саней, приняв Молодого, ползаем по площадке, пытаясь разглядеть через выступающий лоб[12] что нас ждет ниже. Наметились два пути: по узкому кулуару[13], зажатому вертикальными плитами, и в обход.

Неожиданно сверху, чуть в стороне от перевальной седловины, срывается валун размером с те, по которым мы прыгали на подходе, следом потоком ссыпаются мелкие камни и пыль. Мы дружно отскакиваем в сторону. Валун, ударившись об «лоб» рассыпается, распространяя серный запах и оглашая грохотом ущелье. Прислушиваемся… По звуку похоже, тут двадцатью метрами веревки не обойтись. «Веревки четыре[14]», - решаем мы.

Спускается Сергей. Он страхует меня, когда я навешиваю перила. Расходуются все карабины.[15] Веревка еще есть. Трещины широкие. «Сюда бы закладуху[16]…», - мечтаю я, завязывая петли. Выхожу на небольшую площадочку.

К этому времени небо основательно затягивается облаками. Ветер усиливается. Становится прохладно.

Пока ожидаю своих, кулуар, по которому мы с Саней предполагали начать спуск, изрыгает потоки камней. За пятнадцать минут – пять камнепадов. Самое неприятное, что под этим участком, хочешь – не хочешь, обязательно придется идти. Сердце сжимается в маленький комочек. Снова прогрохотало. Выступающие части плит, по которым идет основной поток обломков, окатаны, как голыши морской волной.

Карабин с основной веревкой

Подходит Константин. Вместе жуем те немногие конфеты и сухофрукты, которые щедрой рукой отсыпал завхоз еще наверху, на перевале. Я рассказываю о шести сошедших камнепадах. В это время, как бы в подтверждение моих слов, над нами с низким свистом пролетает шальной камень. Мгновенно кидаемся в стороны. Снизу слышатся звуки ударов. Запах горелых спичек теперь становится нашим постоянным спутником. Вероятно, так пахнет в преисподней.

Облака все более уплотняются, тяжелеют. Становится сумеречно и не уютно. Все идет к тому, что лето кончится в ближайший час.

Площадка небольшая. Всю группу поместить не может. «Совет стаи» собирается на двух высотных уровнях. Костя предлагает взять на себя миссию первопроходца. Я не очень доверяю его пятнадцатилетнему опыту «дикаря».[17] Поэтому первым идет самый спокойный человек группы – наш завхоз Сергей. В этом месте скалы напоминают кирпичи, поставленные на ребро и сползшие вниз по друг другу. Высота кирпичиков пять – семь метров, а ширина не больше полуметра. Вот по таким уступам и приходится идти. Плиты зализаны. Трещины редкие и широкие.

Уйдя метров на тридцать, Сергей останавливается возле одной из них. Принимает остальных. Пока я подхожу, Костя, отстегнувшись от страховки (гром и молния!!!), полез на разведку. Риск, конечно, благородное дело, но мне в данном случае категорически малосимпатичен. Сурово обещаю Константину разобраться с его геройством после спуска. А теперь, раз уж он знает путь, пристегнув к веревке, выпускаем первым.

В этом месте ребро нашего кирпича приподнято вверх, а дальше – резкий перегиб, и что творится за ним – сказать трудно. Костя уходит, утопая по щиколотку в пыли. Самое простреливаемое место. Здесь камни ударяясь рассыпаются в пудру. Константин скрылся за перегибом, вытягивая за собой веревку. Через несколько минут сверху срывается поток камней. Расплющиваемся, размазываемся по скале, прячась под карнизом. Саша ухитряется забиться в щель между плитами. И это при его кубическом телосложении! Камни надрывно воя проносятся вниз и барабанят по уступам. Отряхиваемся. Из-за перегиба – гробовое молчание. Веревка, будто забытая здесь сто лет назад, лежит не двигаясь под толстым слоем пыли.

- Живой он там?.. – испуганно спрашиваю у ребят.

- Эва! – кричат они наш любимый позывной. Тишина.

- Костя!!! Эва!!! Эва!!!

Наверное, прошло минуты три, но это те минуты, которые длиннее года. Веревка ожила и потянулась дольше. Вытираем пот со лба и облегченно отдыхаем. Пронесло…

Не люблю ходить в середине. Испереживаешься почем зря. Когда иду первая, могу оценить обстановку, знаю, что поворот грядущий нам готовит. А тут сиди и мучайся.

Потом услышали голос Константина. Слова разбирали плохо. Он звал следующего.

Пока страховали с Сергеем Сашу и Молодого, завели речь о вероятности спуска до темноты. Успеем ли? Впервые промелькнула мысль о холодной сидячей ночевке.

День клонился к закату. Ветер разгулялся не на шутку. Как-то сразу все померкло. Резко уменьшилась видимость. Порывы ветра швыряли в лицо холодные капли. Дождь, намочив камни на скалах и одежду на нас, очень быстро перешел в снег - крупные хлопья, черные на фоне серого неба и серые на фоне темно-коричневых скал.

Когда подошла моя очередь идти, зацепы уже замело снегом, который, смешиваясь с пылью, под руками превращался в ломящую пальцы кашу.

Оказалось, что чуть в стороне от перегиба предстоит обход по маленьким скользким зацепам. Саша бросает «ус» и вытягивает меня. На пару выражаем неодобрение разверзшимися небесными хлябями и выражаем полное несогласие с Эльдаром Рязановым, сказавшим: «У природы нет плохой погоды». Почему-то эта круговерть упорно не желала восприниматься, как благодать.

Пока подходит Сергей, пытаюсь внушить Константину, что не всякое молчание – золото. Особенно после камнепадов. Костя делает такие честные глаза и изображает такое неподдельное изумление, что невольно закрадывается уверенность в искренности его слов.

- А вы разве меня звали?

- Охрипли!..

- Здесь совершенно ничего не было слышно…

Оказалось, что до камнепада он успел снять рюкзак, а когда услышал надвигающийся на него обвал, спрятал руки и голову под небольшой козырек. И, руководствуясь принципом малых радостей, утешал себя тем, что, в крайнем случае, с перебитыми ногами жить можно, чего не скажешь о пробитой голове. Камни удачно стукались о карниз, далеко отскакивали, перелетая через потенциальную жертву. Напоследок один из них, сбившись с пути, все же достал Костю и пометил его спину боевым синяком. Теперь Константин, принявший крещение в каменной сечи, рвался вперед. Посоветовавшись, мы все же решили выпустить его, но налегке. Потом он примет рюкзаки и подготовит площадку для людей.

Ожидая свей очереди, мы топтались на небольшом балкончике. Сесть некуда. Снимешь рюкзак, оказываешься лишним сам. Не высунешься, не посмотришь, что внизу. Но крутизна приличная, приближается к вертикали. Спускаем первый рюкзак, за ним второй. Снизу Костя кричит, зовет себе помощника. Уходит Сергей. Пока они там маракуют, мы втроем, как ночные извозчики зимой, пытаемся согреться, переминаясь с ноги на ногу.

Как быстро надвигаются сумерки! Угроза ночевки на скале становится все более реальной. А как хочется вниз, на твердую почву. Хочется забраться в палатку… Снег все сыпет и сыпет не прекращаясь. Будет ли конец этому спуску?! С перевальной седловины казалось – метров сто пятьдесят. А мы идем и идем. Идем, правда, круголя, в обход, по более простому пути – с нашим-то количеством веревок. Но это очень мало утешает. Карманное питание давным-давно съедено и переварено. Но, что интересно, есть совершенно не хочется. Весь организм сжался, как пружина, готовая каждую минуту к действию. Мысли работают только в одном направлении – сделать все, чтобы спуститься быстрее. Даже метель не воспринимается как бедствие, скорее, некоторое неудобство. Зато появляется какая-то запредельная, необъяснимая способность видеть спиной и даже ощущать опасность на уровне подсознания. Камень еще только думает скатиться, а мы уже предчувствуем его падение и вжимаемся в стену. Наверное, именно это и подразумевают мастера восточных единоборств, говоря: «Удар нужно отразить до того, как он нанесен».

Ну, вот, наши первопроходцы обустроились, зовут следующего. Одеваем на Молодого тяжеленный Костин рюкзак (что он в нем носит?!), и вдвоем с Сашей потихоньку выпускаем. Веревка пошла быстрее. Мы радуемся внезапной расторопности неуклюжего Молодого. Выдаем и выдаем веревку. Тут слышим команду: «Держите!». Через некоторое время: «Тяните!». Ну, что ж, поднатужимся. Да не тут-то было! Напрягаемся до предела. Кажется, что на шее рвется кожа.

- Почему не работаете?! – кричат снизу.

- Веревка не идет! Что случилось?!

- Молодой завис!

Драгоценное время уходит. Сумерки уже наступают нам на пятки. А мы сидим без действия. Зато внизу события разыгрываются драматически. Молодой должен был спуститься на площадку, находящуюся не строго отвесно, а чуть в стороне от места выхода. Но, поскольку за свое короткое время пребывания в горном туризме он еще не успел натореть в лазании по скалам, его бросило на маятник. А тут еще мы с Сашей рады травить веревку. В итоге, как всякий нормальный человек, впервые попавший в подобную ситуацию, Молодой впал в шоковой состояние. Уподобившись сосиске на длинной ниточке, он висел над уже непроглядным во тьме дном ущелья, неизвестно на какой высоте и орал хриплым истошным голосом: «Мама!!!».

- Подтягивайся руками, - командовал Сергей, не потерявший присутствия духа. – Упрись ногами и иди по зацепам.

Но Молодой шевелился слабо. Он оторопело дергал руками и ногами, не в силах справиться с испугом.

- Сбрасывай рюкзак! – самоотверженно гаркнул Костя, мысленно попрощавшись со своим имуществом.

Рюкзак улетел вниз. Но это дало незначительный эффект. Предательский страх приходит быстро, умело парализуя всё существо. Но потом, ой, как не хочет уходить! В таких случаях, как крайнее средство, рекомендуется противошоковая инъекция. И Константин взял на себя эту неприятную, но нужную работу.

- Трам! Та-ра-рам! Твою мать! – разнеслось трёхэтажно по ущелью.

Обычно, чтобы докричаться до своих, мы помногу раз переспрашиваем и скорее догадываемся, нежели слышим. Но такая уж особенность русского непечатного слова – далеко улетать и быстро доходить.

- Что он там говорит? – опешила я. Константин – один из интеллигентнейших моих знакомых. Я все-таки надеялась, что ослышалась. В нашем кругу как-то иначе принято выражать свои мысли. Саша завилял глазками, замялся, пытаясь решить: пояснить мне суть сказанного или все-таки обойдется.

Поскольку в доступной форме давался наказ подниматься в более ускоренном темпе, Молодой, услышав простую, понятную речь, ощутил заряд бодрости, и тут же заработал руками и ногами, да так, что мы с Сашей едва успевали выбирать веревку. В то время, когда наш юный скалолаз уже выходил на площадку, Сережин рюкзак, потеряв устойчивость, тоже покатился вниз догонять своего преднамеренно сброшенного собрата.

Спускалась я уже в потемках, с трудом различая отдаленные предметы. Мир вокруг сужался до четырех – пяти метров. А Сашу, шедшего следом за мной, мы увидели, когда он висел над нами, едва не наступая на головы. Полная темнота наступила мгновенно, будто сверху сбросили черное покрывало. Костя и Сергей уже успели освоиться на этом уступе. Они размещали вновь прибывших. Когда немного разобрались, Сергей обернулся ко мне и задал вопрос, который у всех крутился на языке:

- Что будем делать, начальник? Останемся здесь или попробуем спуститься? Решай.

- Ты смотрел: далеко ли до низа?

Из темноты откликнулся Костя:

- Похоже, не больше веревки. Но куда выйдем, сказать трудно. Дно не просматривается  - «лоб» мешает.

В голове – тысяча мыслей в одну секунду. Пожалуй, впервые я растерялась. Ни у кого из нас нет реального опыта сидячих ночевок. Вдобавок Сергей в легкой мокрой штормовке, то есть совсем раздетый – пуховка улетела вместе с рюкзаком. Остальные вымокли до нитки. Да и после легкого завтрака на перевале, мы ничего не ели. А идти вниз – равносильно самоубийству. Кто знает, что там, за «лбом»?

Ребята, видя мою нерешительность, пытаются помочь в рассуждениях:

- Здесь мы хоть стоять можем. Что если там будет больше веревки и отвес?[18]

Страха нет. Мы просто идем. Мы просто живем так. Только непомерный груз ответственности давит. Ладно. Была, не была.

- Остаемся ночевать тут.

От принятого решения сразу становится легче. Все-таки неопределенность, даже если она возникает из-за тебя, переносится гораздо труднее. Теперь ясно, что делать:

- Навешивайте веревку и давайте что-нибудь перекусим.

Саша достает примус и простодушно радуется, что упал не его рюкзак:

- Хоть чайку горяченького попьем. А то совсем бы вымерзли.

- Зато продуктов нет. Сухари и сало были в моем рюкзаке, - грустно сообщает Сергей.

- Соберем, у кого что есть.

Лезу в свой рюкзак. Хочу надеть вторые штаны. Пока в потемках роюсь, что-то в целлофановом пакете падает вниз. Когда начинается сбор продуктов, вспоминаю, что у меня были две пачки чая. Молодой передает мне тускло светящийся фонарик. После долгих поисков в рюкзаке, начинаю понимать, что улетевший пакет и есть чай. Достаю из аптечки настойку элеутерококка, названную еще в начале маршрута «озверином». У кого-то завалялся сахар. Это немногое загружаем вместо кастрюли в котелок из-под примуса. К этому времени Саша успел натопить снег, собранный со скал.

А Сергей никак не может найти опору для закрепления второго конца веревки. Он пытается вогнать в расщелины штычек ледоруба, но они то слишком узкие, то, наоборот, широкие. На ощупь ищем какой-нибудь «зуб», чтобы накинуть петлю. Примус приятно шипит, обещая скорый кипяточек. Замаявшись, Сергей предлагает уйти на другую площадку – без страховки здесь не посидишь.

Я беру фонарик, освещаю ближайшие участки скал. Снег совершенно изменил действительное состояние стены. Вот, кажется, хороший уступчик. Костя упорно предлагает поставить там палатку. Но когда подбираюсь поближе, разглядываю, оказывается, что это – большая покатость. Даже человеку встать неудобно, нечего и думать о палатке. Снова возвращаюсь на свою полочку.

Да что же это такое?! Неужели и вправду придется спускаться? Вдвоем с Сергеем обнюхиваем каждый сантиметр и, наконец, находим подходящую трещину. С остервенением забиваем ледоруб – ведь теперь на нем всю ночь будет держаться жизнь пяти человек! Навешиваем перила, пристегиваем свои самостраховки.

По кругу идет кружка с подслащенной горячей водой. Тепло блаженно разливается по замерзшему телу. Как хорошо жить! Желудок греет, как солнышко. На зубах скрипит земля. «Озверин» начинает действовать. Настроение поднимается.

- Давайте не будем спать, - предложил кто-то, - чтобы не замерзнуть.

- А что будем делать? – спрашивает Молодой.

- Давайте рассказывать анекдоты, - предлагает Сергей.

- Или орать песни, - добавляет Константин.

Я с благодарностью подумала о своей группе. Какие у меня замечательные мужики! Соглашаясь на стоячую ночевку, больше всего боялась не технического осуществления, а морального сбоя. Вдруг кто-нибудь начнет хныкать? И плохое настроение, а может и паника, как ржавчина, разъест все умы. Ведь мы на этой стенке уже шестнадцать часов! Да и погода оставляет желать лучшего. Какое счастье, что наша группа оказалась крепка духом!

Народ посмеивается над своими неудобствами. Песни прерываются анекдотами. Но все-таки неподвижность заставила вспомнить об усталости. Молодой вытащил одеяло. Мы с ним сели здесь же, на полке, свесив вниз ноги. Забрались прямо в мокрой одежде под одеяло. Я строго-настрого наказала, чтобы меня разбудили в три часа. Чуть позже к нам подсел Саша. Тесно прижавшись, мы старались согреть своим теплом друг друга. Одеяло набухло от влаги и не столько грело, как создавало иллюзию.

В четвертом часу я услышала, что меня кто-то зовет. Долго не могла перейти в состояние бодрствования. Сновидения путались с действительностью. Потом вскочила, испугавшись, что проспала больше намеченного собой времени. Сергей и Костя тихо переговаривались. Я вылезла из-под одеяла. Холод, как будто только этого и ждал. Сразу же забился во все щелочки одежды. Делаю усилие, расслабляюсь. Становится немного легче.

- Занимайте кто-нибудь мое место, - предлагаю ребятам.

- А ты зачем встала? – удивляются они. – Еще рано. Грейся сама.

Только теперь я понимаю чего должны стоить эти слова! Милые моя мужчины, вы, бодрствующие почти сутки, вымокшие и замерзшие, находите в себе силы отказаться от остро необходимого вам тепла. Огромное вам спасибо, что вы и здесь остаетесь рыцарями и джентльменами!

После долгих препирательств выясняется, что у Константина самостраховка настолько короткая, что он не может даже присесть. Тогда  мы меняемся местами с Сергеем. Сверху, со стенки на нас плюхаются большие комья снега. Это все-таки поприятней камней. Но тоже не очень симпатичная штука. Накидываем на головы откуда-то появившийся полиэтилен. Ведем с Костей беседу, которая призвана удержать нас от сна. Поначалу это удается не плохо. Но ближе к утру сознание отключается буквально на полуслове. Начинаешь приседать на ватных ногах, падать, вздрагиваешь и просыпаешься.

Нечто подобное можно наблюдать в метро, когда сидящие роняют головы на грудь, сраженные в неравной борьбе со сном, быстро открывают глаза и настороженно озираются по сторонам.

Уже и темнота становится не такой плотной. Медленно светает. Постепенно прорисовывается противоположный склон. Снег прекращает сыпать. Теперь видно даже дно ущелья. Но выходить еще рано. Дожидаемся настоящего утра. Сквозь туман забрезжил рассвет.

Иногда мне кажется, что снег становится то зеленым, то розовым. Долго, с удивлением разглядываю эти места, но потом понимаю, что это обман зрения.

Предутреннее освещение играет такие шутки не только со мной. Косте из полумрака видится избушка, скорее всего приют. Он уверяет, что над трубой клубится дым. Мы вдвоем пытаемся рассмотреть, но проглядываются только пятна скал на фоне снега.

В седьмом часу будим всю группу. Их завалило снегом, и сейчас они похожи на большой снежный ком. Саша разводит примус, кипятит воду – благо снега вокруг – завались. По полкружечки чая без заварки и сахара и мы уже сбрасываем заледеневшую веревку и отправляем вниз Константина. К счастью, он дошел до подножия нашей скалы. Мы относимся к этому событию совершенно буднично. Все настолько устали, что не было желания как-то выражать свои эмоции. Зачем тратить силы на лишние движения души? Осмотревшись, Костя советует перенести место спуска на другой, более короткий участок, но для этого с нашей обжитой полочки надо пройти по уступам немного вниз. Я начинаю спускаться.

Когда выхожу на довольно большую площадку и ледорубом сквозь снег прощупываю ее надежность, слышу негромкий испуганный голос Молодого: «Светлана Владимировна!». Я у него была инструктором на последнем потоке в туристическом лагере и там же прошла с ним «единичку». С тех пор он и величает меня по имени-отчеству. Парадоксально, но со всеми парнями, даже старше меня, он общается по-простецки, на «ты».

- Светлана Владимировна, - зовет меня Молодой. – Не ходите туда!

- Почему? – удивляюсь я.

- Там опасно.

- Но ведь кому-то нужно идти первому…

- Пусть кто-нибудь другой и пойдет. А Вы не ходите!

От этих слов я настолько опешила, что не в состоянии была ответить, только хлопала глазами, открывала и закрывала рот.

Пройти-то я, конечно, прошла. Не в моих правилах отсиживаться за чужими спинами. Следом подошел Сергей, помог навесить веревку.

А площадка оказалась замечательной! На ней мы свободно разместились все четверо, и даже осталось местечко для рюкзаков. Отправили вниз Сашу. Он спустился удивительно быстро. А с ледника уже радостно кричал Костя. Нашелся его рюкзак! Хоть и покорежен станок[19] при падении, но еще послужит своему хозяину.

Саша остался у веревки – руководить спуском Молодого. А Костя, окрыленный удачей, отправился на поиски серёгиного рюкзака.

Сквозь низкую облачность робко пробивалось солнце. До земли доходили не лучи, а какое-то светящееся марево. После изнуряющего снегопада, это воспринималось, как благо, как подарок уходящего лета.

К спуску Молодого мы готовились, как к международному космическому рейсу. С Сашей все обговорили заранее. Пристегнули Молодого и тихонечко, аккуратно стали вытравлять веревку. Через пять минут Молодой благополучно приземлился.

Следующая очередь моя. Реакция настолько заторможенная, что пристегнуться на дюльфер мне удается лишь с третьего раза. Веревка брошена в «камин» - между двумя зализанными плитами. Сейчас они еще и обледенели. Сначала пытаюсь классически упираться ногами, но потом крутизна увеличивается, становится отрицательной, начинает отбрасывать. Скользкий упор выскакивает из-под ног, я повисаю на веревке, как осенний паук, и съезжаю вниз парашютиком. Из-под рукава штормовки сочится кровь. Оказывается, при срыве я перехватила веревку и не заметила, как намотала на запястье. Вот и сожгла кожу до самой кости. И с Константином, как потом выяснилось, произошла та же история. Потом нам не скучно было вдвоем ходить перевязанными.

Выход на ледничок, на Большую Землю, ощущался, как великий праздник! Казалось, всё, на этом наши мытарства заканчиваются. Еще час, два, вертелось в голове, и мы поставим палатку, согреемся, а если найдем Серегин рюкзак, то еще и поедим. Именно поиском мы и занялись после спуска. Все остальные рюкзаки были перенесли на морену. Молодой ходил за мной по пятам. Я даже на него прикрикнула: «Так мы весь день потратим на поиски!». Он отошел в сторону и тут же обрадовано крикнул, что нашел полиэтилен, который, возможно, выпал при падении. По клочку трудно было определить первоначальное назначение находки. Зато дало повод сузить участок поисков. И опять повезло Молодому. Под камнем он разглядел лямку и вытащил за нее рюкзак. Когда Сергей спустился, ему моментально сообщили желанную новость.

Теперь спокойно можно было заниматься веревкой. Самое печально, что сдергиваться[20] она не хотела. Сначала с ней обращались по-хорошему: пускали волну, раскачивали. Потом, видя, что упрямица не поддается, Саша и Сергей стали тянуть, нагружая всей своей немалой тяжестью. Чуть позже уже все мужики висели на ней, как виноградная гроздь. Еще несколько попыток.

- Наверное, заклинило, - предполагает Сергей.

- А ты правильно заложил «сдёрг»? – сурово спрашивает у него Саня.

- Да. Всё, как обычно.

Саша обращается ко мне:

- Давай отрежем.

- Да вы что, мужики? Как мы пойдем дальше без веревки? Там, ведь, «двойка А». Может, еще попробуем? Вдруг поддастся?..

Опять повисаем, упираясь в склон. И опять с нулевым результатом.

- Что же придумать? – мучаюсь я.

- А что если мне попробовать подняться вверх? – говорит Костя. – Но только не там, где я спускался, а здесь, по веревке.

Эту идею я отвергаю сразу:

- Здесь и зацепов-то нет. Все обледенело.

- Вот, если бы были жюмары[21], – мечтательно произносит Сергей. – А вообще можно попробовать. Давай, начальник, я пойду.

- Нет, вверх убиваться не полезем. Будем резать веревку.

Тут же посыпались конструктивные предложения:

- Надо веревку посильнее натянуть и отрезать кусок как можно длиннее.

Ребята повисают еще раз, а я собственной рукой перерезаю единственную имеющуюся у нас веревку.

Идем к рюкзакам. Сергей наконец-то надевает пуховку, всем своим видом выражая безграничное наслаждение. Как только он выдержал все это время в одной штормовке?

Погода предательски снова начинает портиться. Пока я вожусь с фотоаппаратом, застывшими пальцами пытаясь запечатлеть перевал, быстрые облака или клочья тумана (кто их на такой высоте разберет?) закрывают вершины и сваливаются к нашим ногам. Заморосил дождь.

Встегиваемся в рюкзаки и быстро покидаем неуютное место. Ледничок небольшой. И через полчаса мы прыгаем по морене, засыпанной снегом. Перенапряжение вчерашнего дня, да и ночи тоже, сказывается очень скоро. Мы часто поскальзываемся, падаем. А когда выходим на травянистый склон, тут уж вообще плохо приходится – ноги совершенно не держат. Откосы заросли диким луком, а в сочетании со снегом – это сплошные катальные горы. Я уже не могу пройти и двух шагов, чтобы не шлепнуться.

- Всё. Давайте ставить палатку, - говорю в изнеможении.

- Света, да погоди немного, потерпи, - душевно уговаривает меня Серега, - скоро выйдем к заброске.

Опять бреду, но меня хватает не надолго. Начинаю снова настаивать на биваке. Нет никаких сил идти дальше!

Наконец слышим рокот реки. Ура! Мы вышли к основному ущелью! Теперь все, как боевые кони, почуяв близость отдыха, взбодрились, пошли быстрее.

Палатку поставили в шестом часу вечера. Саша с Сергеем сразу же пошли за заброской, а мы с Костей и Молодым растопили примус, расположив его в палатке. Пока я переодевалась, парни сложили вещи под полиэтилен, накрыли оставшимся куском палатку. Потом и сами залезли погреться.

Константин продемонстрировал свои развалившиеся вибрамы.[22] Похоже, спускался он, шаркая голой пяткой по земле. И, кажется, обморозил ноги. Хотелось бы взглянуть на физиономию той врачихи в поликлинике, к которой заявится в августе месяце подобный пациент. В городе сейчас градусов тридцать будет, а то и более.

Мы расселись возле примуса, подставляя то руки, то ноги к живительному огню.

Я поняла, почему первобытные люди обожествляли солнце, огонь, все, что рождало тепло. Быть может так же, как и мы, древний человек, уставший от своих дневных забот, замерзший, почти умирающий, тянулся к костру, и тот возвращал его к жизни. Разве не чудо? Еще час тому назад даже слово сказать было подвигом. А теперь этот синий язычок пламени размягчил душу, вселяя спокойствие и умиротворение. Вот оно – тихое счастье.

Когда подошли с забросочными продуктами Сережа и Саша, мы с благословения завхоза устроили «праздник живота». Ели всякую вкуснятину. Толстыми кусками резали сало, горстями засыпали в рот сухари, как яблоки грызли лук. Расщедрившийся Серега повелел налить «для сугреву» по двадцать граммов спирта. Вот уже и супешник сварился. Давимся обжигающим варевом. Что и говорить, аппетит нагуляли бешеный. Почти двое суток без еды.

А потом – спать!.. Спать не как слоны, а блаженно вытянувшись во всю длину, уткнуться носом в пуховые спальники, наслаждаться сухостью одежды и теплом, не оглядываться на погоду и время.

Вот и всё.

Нет. На этом маршрут не закончился. Впереди были еще три перевала. Были еще и метели, и дожди, немного солнца, столько же еды, были встречи с местными жителями, которые не отпустят гостей пока не накормят, были купания в сероводородных источниках, был леса и грибы, была охотничья удача Константина – жесткая, едва ли не резиновая, размером с кулачек, галка, было огромное, в несколько километров озеро Ала-Куль, зажатое скалами и ледником, но все это проходит мимо, тускнеет по сравнению с НАШИМ перевалом.

Я неоднократно смотрела карту уже будучи здесь, в городе. И всякий раз убеждалась, что вела группу правильно. Но червь сомнения гложет и разъедает душу. Ведь все могло закончиться не так хорошо. Ведь мы шли, как будто по лезвию ножа. И случись что, стопроцентная вина в этом была бы моя. Воистину говорится – от себя не уйдешь. А из-под перевала – можно было. Не оценила, не обдумала, не осознала…

Но есть и другая сторона медали. Пережитое сроднило нас. Мы теперь точно знали, кто есть кто, кому какая цена. После этого Константин занялся спортивным туризмом и как-то признался мне, что если бы не было нашего перевала, он ни за что не расстался бы со столь милым его сердцу «дикарством».

Быть может именно такие перевалы и дают ответ на вечный вопрос: зачем люди идут в горы?

И нет там ничего - ни золота, ни руд.
Там только-то всего, что гребень слишком крут.
И слышен сердца стук, и страшен снегопад,
И очень дорог друг, и слишком близок ад.

Но есть такое там, и этим путь хорош,
Чего в других местах не купишь, не найдешь:
С утра подъем, с утра и до вершины – бой.
Отыщешь ты в горах победу над собой.

Прощайте вы, прощайте.
Писать не обещайте,
Но обещайте помнить
И не гасить костры
До после восхожденья,
До будущей горы.[23]