Альпинисты Северной Столицы

БЕЛУХА-72. Хроника одной экспедиции

Юрий Коновалов – инженер,
 КМС, Томск.

Почему я выбрал именно восхождение на Белуху 1972-го г. из многих других, станет понятно из нижеследующего. Тогда, полувися - полусидя на полочке, ночью, на шестые или седьмые сутки восхождения, глядя на звезды и пролетающие спутники и моля всевышнего не о куске хлеба, а о том, чтобы опять не грянула непогода, я понял в свои неполные тридцать, которые могли и не состояться, как призрачна грань между жизнью и смертью.

В 1972 г. все томские альпинисты были живы, спасать и оттаскивать приходилось других. Первая ласточка – Леша Спиридонов – погибнет только на следующий год. Но обо всем по порядку.

Мой тогдашний шеф, соратник, учитель и друг Гера Андреев (Андреев Генрих Георгиевич – прим. ред), человек, которому все – мало. Если рассказывать о всех его многочисленных достоинствах и увлечениях, то получится отдельная книга. Мысль о восхождении на Белуху с севера у него засела еще в первой Томской экспедиции 1963-го. И только в 1970, в апреле-мае был перед летними выступлениями проведен короткий разведывательный сбор в районе Белухи. Был пройден северный, ближайший к Аккемскому перевалу, гребешок с выходом на основной восточный гребень и по нему – на Белуху. Маршрут, кстати или некстати, еще не классифицирован (ориентировочно – 4а). Надо сказать, что все эти градации от первой до шестой категории – вещь весьма относительная. На Алтае слабых маршрутов нет. Так что, если кто ходил маршруты в районах бывших советских лагерей (альпинистских), то можно смело умножать минимум на три как по доставке своего тела под маршрут, так и на нем непосредственно, не говоря уже о вывозе своего тела живого и, надеюсь, здорового, домой, где бы он не был – в Питере или на Дальнем Востоке.

Теперь непосредственно об экспедиции 1972-го. Планы были грандиозные, а других у Андреева и не бывало: пройти СЗ стену Белухи («пузо» на пик Делоне), лёд правее «пуза» отсекался сразу, ввиду тогдашнего ледового снаряжения и, соответственно, техники. Плюс второй командой пройти полный траверс гряды Белухи от пика 50-летия КПСС, Сухова, Сапожникова, через Белуху, Корону Алтая, заканчивая пиком Рериха. К чему и приступили, помолясь в июле 1972-го. Как добирались в штурмовой лагерь рассказывать не буду, это и сейчас может попробовать каждый желающий. Ничего не изменилось, только не ходит поезд Томск-Бийск и лошади многократно стали дороже. И до Алтая докатились перемены в стране, слава Богу, не образовалось Горно-Алтайское Государство. Короче, неделю спустя мы оказались, летя, как на крыльях, на будущих томских стоянках, жадно вглядываясь в небо и подпирающие его вершины, покинув перед этим базовый лагерь на берегу верхнего озера, которого, к сожалению сейчас уже нет, есть только его дно с многочисленными ручейками, которые ниже превратятся в реку Аккем.

Прошли полный курс молодого бойца на томских стоянках: ледовые и скальные занятия, тренировочные восхождения, заброски на траверс, то бишь акклиматизация с климатизацией в одном флаконе, после чего приступили непосредственно к осуществлению одной общей мечты 16-ти идиотов. Ребята под руководством Л. Спиридонова ушли по шоссе и за угол, через Аккемский перевал на траверс. Мы же под предводительством Г. Андреева начали корячиться на стену. На томских стоянках остались спасатели-наблюдатели - второразрядники в количестве 4-х человек.

Базовый лагерь остался охранять вооружённый до зубов доктор Астафуров, который, невзирая на предыдущую поездку на Памир в 1971-ом, где он чуть не погиб под пиком Революции от флегмоны верхней губы, смог себя превозмочь и рискнул во второй раз. В те годы туристов под Белухой было мало, но ему всё равно пришлось хапнуть горюшка, отбивая нападение туристов на базовый лагерь. Но об этом потом.

Наш первый рывок на стену оказался неудачным. Мы решили схитрить и упростить начало выхода на «пузо» по кромке желоба на грани льда и скал с последующим выходом на косую полочку, которая выводила бы нас вправо, непосредственно на «пузо». Но Боженька, который не фраер, нас остановил, предупредив очередью камешков по жёлобу, которые вымерзли к утру. Отползали мы без особых потерь, посекло мелочью морды и пуховки, и у меня перебило лямку абалаковского рюкзака. С ощущением спазма в желудке: «Ого, и это только начало!» - вернулись на томские. Отсидели день, заштопались, заклеились и решили больше с Белухой в прятки не играть. На следующий день честно вышли на воображаемую линию падения воды с верхней точки п. Делоне, перелезли через бергшрунд и начали мало-помалу скребстись вверх.

Для наших наследников: наше племя идиотов неистребимо, я имею ввиду альпинистов, дураков другого направления, как и дураков вообще. На Руси всегда хватало подобных, как, впрочем, и гениев. Для вас я опишу снаряжение, с которым тогда ходили. Начну снизу: отриконенные ботинки и калоши очень хорошо держали на трение и были очень прочными – ты вдребезги, а калоши целые. Далее – шерстяные гетры и короткие штаны-гольфы. Выше пуховка из тонкого брезента весом 1,5-2 кг (ботинки весили в 2 раза больше). На руках – шерстяные рукавицы, что связала бабушка, и брезентовые. Далее – каска.

Трикони

Калоши

Брюки-гольфы

Каски были 3-х видов: 1-ый – монтажная – алюминиевая, прочная, но очень неудобная, с большими полями, которыми цепляешься за всё подряд, 2-ой – мотоциклетная, которой не цепляешься, но и ничего в ней не слышишь (делали дырки для ушей), плюс у неё был маленький недостаток – чуть покрупней камешек – и она разбивалась вдребезги. Вариант три – пластмассовая, с которой всё лишнее можно срезать, уши открытые, лёгкая, недостаток один – средний камешек, величиной с куриное яйцо, набравший среднюю скорость, прогибал её до головы. После чего каска невозмутимо принимала товарный вид. Про большие камни я не говорю, тем на хорошей скорости без разницы, какая каска – вместе с головой в штаны… А от мелочи или не разогнавшихся камней все модели спасали.

Липчинский. Альминиевая каска.	Ружевский. Мотокаска.	Липчинский. Пластмассовая каска

Дьяченко выбрал модель №2, Андреев и я – разные модификации №3, а Овчинников – модель №1. Я это подчёркиваю потому, что выбор каски отражает характер человека. Далее, спальник из того же брезента, что и пуховка и тоже пуховый (беднота ходила с ватными), абалаковский рюкзак – тара, которая сама весила 2 кг, грудная обвязка и ледоруб с прямым клювом для рубки ступеней (клюв ему в те времена ещё не загнули). Ну вот, пожалуй, и всё личное снаряжение, не считая нижнего белья и штормовки всё из того же брезента.

 Рюкзак абалаковский.

 Ледоруб.

Да ещё из личного, экономя на всём, взяли всего две пары кошек. Они нам сгодились только в верхней части стены, но всё равно пришлось терять время и рубить ступени, т.к. двое были без них. Вообще-то, на том этапе развития кошки держали плохо – тяжёлые, с десятью вертикальными зубьями. Утешало одно: предшественники ходили вообще в кованных, восьмизубых. Глубже в историю альпинизма, как-то – пеньковые верёвки, фуфайки-полушубки и т.д., я не забираюсь. Так что, спустя три года на восхождении на пик Коммунизма, в более или менее современном снаряжении, я понял, какой гигант был Е. Абалаков и его спутники.

 Кошки 1936 до 19...

Для полноты картины опишу наше общественное снаряжение. Продукты не беру, вес их по сравнению с тридцатилетней давностью по отношению к снаряжению изменился не существенно. Ну, стала легче банка тушёнки, которую, кстати, на серьёзные восхождения не берут. Короче, упаковочные материалы, сублимация, пастеризация и др. способы консервации облегчили вес, но сало, колбаса, рыба, сухари остались прежними, как ни крути. В тюбики, как у космонавтов, всё в массовом порядке не упакуешь, да и нужно ли? А вот вес одежды и снаряжения за эти 30 лет изменился весьма существенно.

Начну с жилья. Палатка «Перкалька» или «Памирка», что одно и то же, весила 3,0 кг (с разборными деревянными палочками – 3,5 кг). 

 Палатка Памирка.

Палочки обычно не брали, ставили на связанные ледорубы. При возможности растягивали конёк палатки за крючья к стене и сидели в ней на полочке, свесив ноги. Далее. Верёвка основная диаметром 10 мм, 40 м – 2,5 кг (диаметром 12 мм, 40 м – 3,6 кг – в а/л была редко. Прим. ред.). Если мокрая подмёрзнет, то через 2-3 крюка протянуть было очень трудно. Примус австрийский «Фебус» не его русский собрат «Шмель» – очень надёжен и экономичен, вместе с заправкой вес 900 г. Бензин в алюминиевых фляжках на 2 л, сделанных под наружный карман абалаковского рюкзака, – в 30-ти см полуцилиндрах диаметром 15 см. Скальные молотки – 2 шт. по 700 г. Карабины – 20 шт. и крючья всех родов штук 50, – это всё самодельное, титановое и достаточно лёгкое.

 Молоток скальный.

 Карабины.

 Крючья скальные

Надо сказать, что снаряжение, начиная с одежды и даже обуви и кончая карабинами и крючьями, изготавливали сами, что для тех времён было вполне естественно. Наша советская как лёгкая, так и тяжёлая промышленность на альпинизм-туризм, как и на многие другие аспекты жизни, не обращала внимание - мелкие капризы граждан. Она, то бишь лёгкая и тяжёлая, руками этих самых глупых, не понимающих, что ихняя цель – коммунизм и что партия – их рулевой, спокойно ковала лучшее в мире оружие и ракеты двойного назначения как для полёта в космос, так и для доставки спецгруза в любую точку нашей планеты.

Но вернёмся к крючьям, на сей раз, ледовым. Ледобуры, придуманные в России, не были ещё придуманы. Классический ледовый крюк – «морковка» выглядел следующим образом: стальной пруток, постепенно переходящий в четырехгранник и сужающийся книзу, с нанесёнными на него насечками против выскакивания, с наклёпанной сверху проушиной для карабина. 

 Крюк Морковка.

Длина этой игрушки – 200 мм, толщина в верхней части – со средний палец среднего человека. Весило это чудо ледовой техники столько, сколько весит набор современных лепестков, закладух, френдов и т.д. Этот шедевр нужно было забивать частыми, непрерывными ударами средней силы, иначе он не держал. После использования вся эта точка страховки вырубалась. Очень надёжен был этот крюк при забивке в скалу, хоть трактор вешай, но уже оставался там навсегда. Делались, правда, попытки изготовления из титана штопорных крючьев, но на них, в лучшем случае, можно было подвесить рюкзак. Зато очень хорошо выдёргивались пробки из бутылок, чем мы и пользовались, но, увы, уже внизу.

 Крюк штопорный, ледовый.

Уже делали, так называемые, «абалазы» (прототип жюмара, только уменьшенный раз в 5) – стальные приспособления, в ушко которых можно было вставить 2 пальца, т.е. нагружали их, зажав полностью в кулаке, как схватывающий узел. Ещё, пожалуй, 2-3-х ступенчатые лесенки – лёгкие, П-образного (или Г-оюразного) профиля перемычки, закреплённые на репшнуре. Вот и всё, кроме мелких самодельных приспособлений.

 Лесенка.

Я это описываю не только для того, чтобы потомки имели представление о снаряжении тех лет или чтобы показать, какие мы были сильные, а скорее для того, чтобы дать понять тактику восхождения. При всех расчётах и экономии буквально в граммах вес на длительное восхождение набирался очень приличный, и поэтому на крутых участках приходилось вытаскивать рюкзак не только первого, но и всех. А таких участков на стене из 1200 м набралось порядка 30, т.е. 30 сорокаметровых верёвок.

Так что при прохождении участка первым учитывалась не только трудность лазания, но и выемка рюкзаков. При отсутствии возможности манёвра, после прохождения верхнего или нижнего участника по горизонтали выбирался более гладкий, менее камнеопасный участок стены, что, само собой, усложняло маршрут. Ну, а при однозначном варианте отпускалось всё на волю господа, на которого нужно надеяться, но и самому не плошать. Сейчас такой вынужденной методикой, насколько я понимаю, никто не пользуется. Сами рюкзаки и их содержимое существенно облегчились, да и появились приспособления, при помощи которых, если не можешь нести рюкзак на спине, ты можешь поднимать его вслед за собой.

Теперь о связи: рации, которыми пользовались в те годы в горах, были настолько тяжелы, громоздки и ненадёжны, что в экспедиции их практически не брали. Применялись они только в альпинистских лагерях, да и то ограниченно. «Недра», самая портативная из них, весила порядка 5 кг – ящик с начинкой и питанием 200х250х200 мм, плюс телефонная трубка, плюс антенна, которая растягивалась в 2-х направлениях. Отсюда вывод: на фиг, на фиг! При надобности использовались гонцы «табе пакет», а на маршруте – ракеты: зелёная – всё в порядке, красная – наоборот. Так что каждый вечер мы в 9 часов пускали зелёную ракету для спокойствия внизу, красную же нужно было смотреть каждый нечётный час, смысла для нас самих она не имела, а для наблюдателей означало «фенита ля». Спасать нас было некому, нечем и неоткуда, спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

Впрочем, ситуация со спасением на подобных маршрутах, не смотря на развитие вертолётной техники, применение выдвижных штанг, мало в чем изменилась. Снять людей с середины стены даже в хорошую погоду весьма проблематично. Так что команда, если это случилось не со всеми, поборовшись до конца за жизнь товарища, оставляет труп на месте гибели и уходит вверх или вниз, смотря по ситуации. Лучше одна смерть, чем 2, 3 и т.д. Но, вернёмся непосредственно к восхождению.

День 1-ый. Двигаясь прямо вверх, вправо вверх, влево вверх, то бишь, периодически выписывая зигзаги, медленно, но верно продвигаемся по пузу. Делоне даже не щекотно, ему просто по фигу. Уходить в сторону от воображаемой линии падения воды, как показали длительные наблюдения за стеной и режимом работы всех её систем, опасно. Или попадёшь в тупик, или просто убьёт либо льдом, либо камнями. Стена живёт круглые сутки, не надолго затихая по ночам, да и то не совсем, где-то пролетит камешек, что-то шуршит и потрескивает. Отработали полный световой день. К вечеру, проходя, запоминали места для ночёвки, чтобы спуститься, если ничего подходящего выше не будет. За пару часов до темноты весьма кстати попалась полочка, на которой полулёжа, но в палатке, с комфортом и переночевали. Пока одна связка возилась с палаткой, вторая навесила верёвку на утро.

День 2-ой. Такая же рутинная работа, по тем же самым принципам – прямо вверх или зигзагом, не сильно удаляясь от центра. Периодически приходилось вытаскивать рюкзаки, рюкзак первого вытаскивали постоянно, за редким исключением. На ночёвку встали раньше, так как погода к вечеру начала портиться, и не зря. Непогодь разыгралась, благо полочка для ночёвки оказалась не многим хуже предыдущей. Переночевали, привалясь спинами к стене и почти протянув ноги (в прямом смысле). Промокли, конечно, так как по стене текло, да и перкаль не очень-то сдерживал дядюшку Сурена (так мы называем непогоду). Утром и днём дядя не унимался, так что пришлось рассказывать друг другу небылицы, периодически выжимая шмотки. Утих Сурен утром следующего дня, достаточно быстро для Алтая утомившись.

Солнце проглянуло часам к двенадцати. Надо сказать, что в этом цирке, на северо-западной стене, в нижней её части оно появляется очень поздно, зато на закате светит почти до заката (пардон за тавтологию), так как горы на северо-западе ниже и широкая долина Аккема уходит, практически, в том направлении от стены, где этот самый закат. Поглядев вверх, увидели, что подошли к карнизу, который опоясывает всю стену. Ключ! Надо сказать, что вся стена сложена слоями гранита разной прочности. В этом месте время разрушило скалы меньше, поэтому и карниз. Да и вообще, чем выше продвигались, тем более скалы были разрушены. Оно и понятно: днём сильней нагреваются – солнце дольше работает, ночью сильнее остывают – высота.

Пока одна связка подсушивала барахло, вторая навесила пару верёвок к месту наименьшего нависания. Часа 3-4 затратили на прохождение этого участка, далее вроде бы выполаживалось, но затем мы упирались в ещё более мощный карниз, с которого лился сплошной поток воды, оттаявшей после непогоды. Обойти его можно было только справа, но для этого нужно было пересечь пятиметровый желоб, по которому шёл основной поток воды, да ещё со льдом и камнями. Поторчали под карнизом, промокая всё больше и больше и дискутируя, что делать? Извечный русский вопрос. Дьяченко предложил подождать, пока вода замёрзнет и прекратится обстрел камнями и льдом, но мы могли вымерзнуть ещё раньше. Попытались определить периодичность бомбометания: никакой системы и порядка - полный хаос, когда хотят, тогда и летят. Так что Андреев с русским воплем «банзай!» быстро, но, не торопясь, форсировал желоб после очередной очереди. На другой стороне желоба он нашёл приличную полочку и организовал перила. По перилам в паузах, по возможности, увёртываясь от камушков, проскочили Лёха с Дьяком. Последним в русскую рулетку сыграл автор этих строк, так что становится понятно – повезло всем. Синяки в таких играх не считаются. Пройдя до темноты ещё пару верёвок, обнаружили прекрасную площадку, присыпанную снежком. На нее входила почти вся палатка. Радости нашей не было предела, но не надолго. Сломив возмущение и сопротивление коллектива, Андреев, который что-то бормотал, глядя вверх, погнал нас на верёвку вниз. Так что ночевать пришлось по-старому, сидя, как на насесте, принайтованными к стене. Как прицепились к ней внизу, так и отцепились только на вершине.

День 5-ый. Разгрузочный во всех смыслах, как выяснится в дальнейшем. Позавтракав в последний раз, слава Богу, не в жизни, а на маршруте, поднимаемся по оставленной верёвке к площадке – мечте. И что мы видим? А видим мы следы крупных камней и мелкие камешки, застрявшие в снегу. Помолчали, представляя себе себя ночью в палатке разнежившимися в комфорте! Попялились вверх. Было непонятно, как и каким местом Андреев прочувствовал ситуацию и что это – опыт или интуиция, или интуиция, помноженная на опыт, но факт остаётся фактом. Надо сказать, что эта стена по части загадок подобного рода – вообще уникальный полигон. Почти на каждой верёвке дилемма: понятно одно, надо вверх – а где? Так что, в отличие от более крутых, но однозначных маршрутов, стена хороша ещё и тем, что возможностей взобраться в никуда на ней сколько угодно.

В итоге, на таких маршрутах и с таким руководителем начинаешь понимать, что в альпинизме думать – на первом месте, а лазать – на втором. Подумав, полезли дальше. На второй верёвке от неосвоенной площадки мы облегчались во всех смыслах. Произошло это так. Пройдя почти верёвку, в верхней части которой путь шел по вертикальной трещине с заклиненной в ней плитой кг эдак на 300 и, сообщив, что она живая, т.е. шевелится, Коля навесил перила. Внизу из оставшегося конца верёвки я соорудил петлю и повесил на неё свой рюкзак, который до этого не снимал, и перецепил Колин. Подошедшая 2-я связка, Андреев с Овчинниковым, тоже на эту петлю повесила свои рюкзаки, благо места на полочке хватало. Андреев взял ближайший к перилам Колин рюкзак, в котором было основное железо, полез по перилам. Аккуратно обойдя плиту, он благополучно добрался до Дьяка.

Наступила очередь показывать скальную технику нашей тяжёлой артиллерии, т.е. Лёхе. Вот тут-то и начался цирк на конной тяге. Дважды предупреждённый, что здороваться с плитой вовсе не обязательно, хоть она и живая, вернее, тем более, что она живая, общительный, Лёха советам не внял. Добравшись до плиты и поскребясь вокруг да около, галантный Лёша всё-таки пообщался с плитой. После чего, ободрённая тёплым отношением к ней человека (она ведь за всю свою долгую жизнь с человеком дела не имела), плита устремилась вниз для общения со мной. Я же, неблагодарный, уклонился от объятий, автоматически отпрыгнув с полки влево. Почему я раньше времени прицепился к собственной перильной верёвке на аболаз, хотя ещё предстояла выемка рюкзаков, я не знаю. Видимо, нашептал ангел-хранитель, ему на этой стене вообще было много работы. Когда я маятником прилетел назад на полочку, всё уже было сделано. Я стоял, пристёгнутый абалазом к своей верёвке выше петли, а сама петля и вторая верёвка для выемки рюкзаков были перерублены. Рюкзаки полетели догонять обиженную плиту, но, слава Богу, без меня. Я стоял и любовался – как всё красиво летит, увлекая за собой желавшие полетать камни. Представляете: летит рюкзак (плита и камни летают быстрее, особенно разгневанная плита) метров 100-200, ударяется о выступ на стене, выпуская при этом веер содержимого, потом всё это на перегонки летит до следующего выступа. И так далее, пока всё это великолепие не скрывается внизу за пузом.

Эксперимент показал, что свитера и пуховки летают медленнее всех, спальники – те шустрее, особенно в свёрнутом виде. Не сразу до меня долетели крики сверху: товарищи интересовались, живой ли я? – я ответил, что да, и тоже поинтересовался, доехал ли до них бульдозер в ляминевой каске, под которой можно спрятаться почти целиком. Андреев на самом изысканном языке ответил, что техника для подъёма уже не существующих рюкзаков ещё не прибыла, и чтобы я готовился к подъёму на собрание по разборку полётов. Я, как бывший пионер, ответил, что всегда готов. Ещё он спросил, легко ли я вылезу. Я ответил, что да, т.к. без рюкзаков лазить гораздо легче.

 На собрании выяснилось, что мы остались полностью без продуктов, но если бы Андреев надел свой рюкзак, а не Дьяка, мы остались бы и без железа, кроме того, что я выбил с последней верёвки. Поразмыслив, решили, что лучше лезть вверх, о спуске вниз речи не было – сложно и высоко, никакого железа нам бы не хватило. Андреев подытожил, что теперь нам будет гораздо легче, над чем мы долго и истерично смеялись, ну прямо, Гомер. Только лет через 10 до меня дошло, почему Андреев взял на стену Лёху, а не кого-нибудь попроворней, – как основную тягловую силу по выемке рюкзаков. Но мудрый Лёха сократил потребность в себе вдвое. Короче, подсчитав плюсы и минусы и выяснив, что минусов немного больше, полезли дальше вверх. Лезли весь оставшийся день без перекуса, – по известным причинам. Обычно мы готовили 2 раза, утром и вечером, а днём, при возможности собраться, заваривали чай. Уже в сумерках наткнулись на великолепную площадку, гора словно пожалела нас. Палатка входила в полный рост, над ней – нависание, и даже была присыпка песочком с мелкими камушками – мини-пляж, да и только. До полного комфорта не хватало одного – еды, так что спалось не очень.

День 6-ой. Облегчённые и ещё не отощавшие, хлебнув утром чайку без сахара, мы бодро двинулись вверх. У нас в двух оставшихся рюкзаках имелось железо, палатка, чай, примус, полная фляга бензина и личные вещи на двоих, которые мы на ночёвках по братски делили: кому пуховка на рубаху, а кому свитер под штормовку. Конечно, прохладно, но терпеть до утра, даже задрёмывая, можно. Прошли в тот день очень много, рельеф почти тот же, только более разрушенный, силы ещё были, а выемки рюкзаков в два раза меньше. Шли до упора, т.к. останавливаться было незачем. Ночевали, сидя на полочке, где Лёха предложил выбросить для облегчения палатку. На это Андреев разразился тирадой, что с удовольствием бы скинул вместе с палаткой Лёху, но до вершины уже недалеко и всё-таки мало ли что, да и жалко. Мы так и не поняли: палатку жалко или Лёху?

 День 7-ой. После 3-4 верёвок вышли к широкой, с полметра, косой полке, идущей влево–вверх на 3 верёвки, а по ней, страхуясь по 1-2 крюка на верёвку, к широкому ледовому полу-желобу, полу-кулуару, на краю которого полка обрывалась. Жёлоб шёл под таким же углом, только зеркально по отношению к полке. Пришлось первому надеть кошки и, рубя ступени, пересечь его. Натянули перила, и босая связка прошла по ним. Последний прошел в кошках. Я подозреваю, что это был тот самый жёлоб, который мы пересекали на середине стены, только здесь он стал шире в 3 раза. Вот для чего мы тащили кошки через всю стену, две верёвки – вначале и половина в конце. С полки за кулуаром проглядывалась стенка на 3 верёвки, а дальше снежно-ледовое поле крутизной градусов 30, похоже, до самой вершины. На стенке устроились на привычную уже ночёвку.

 Надо сказать, что водой стена, в отличие от её среднеазиатских сестёр, не была обделена, как и всё на Алтае. Воду всегда можно найти либо в чистом виде, либо в виде льда, сосулек или снега. Расположились таким образом: Коля нашёл какую-то щель и забился в неё, чуть выше и левее с примусом на коленях примостился я, рядом, чуть ниже и ещё левее Лёха, а прямо под ним (ничего нашего вождя не учит) Андреев, пытающийся свой насест для ночёвки сделать более комфортабельным. Где-то через полчаса, когда Андреев уже заканчивал вить гнездо, я сказал, что вода закипела, надо ли кому-нибудь её заваривать? К тому времени чай уже практически не пили, от него на голодный желудок была изжога и даже тошнило. Лёха, несмотря на измотанность, среагировал достаточно бурно. Потянувшись за водой, он ногой вывернул очередной булыган, который медленно, но верно пошёл на Андреева. Я успел только крикнуть: Гера, камень! Гера отшатнуться успел, но его любовно и терпеливо созданного гнёздышка как не бывало. Не знаю, слышали ли его наблюдатели на томских стоянках, но горы вокруг замерли в удивлении: как всё-таки силён человек и сколько в нём до сих пор энергии. В этой молитве, обращённой к господу, было всё: густо замешанное на ненормативной лексике сожаление о том, что три дня назад Лёха не был отправлен в полёт вслед за рюкзаками - шли бы быстрее втроём и чаю бы больше досталось, и извечный вопрос к Богу: за что эти испытания именно ему, и горькая боль вожака, которого лишили места на насесте.

 Так мы, напившись водички, задремали под молитвы Геры. Лёха до утра превратился в соляной столб, полностью слившись со скалой на всякий случай. Это была последняя наша ночёвка на стене.

 День 8-ой. Пройдя утром 2,5 верёвки несложных скал, мы вышли на фирновое поле. Фирн вполне прилично держал трикони, так что кошки не понадобились. Мы, собственно, тащили кошки по всей стене из-за этого поля, их можно было бы сбросить после выхода на скалы. Дело в том, что мы ходили на разведку на Делоне по четвёрочному маршруту, но не дошли. Началась непогода и мы, отсидев двое суток на восточном гребне Белухи, высшая точка которого и есть пик Делоне, спустились вниз на томские. Поэтому верх стены нам снизу представлялся более проблематичным. На Белуху, до которой было уже рукой подать, не пошли, дабы не гневить Бога, да и сил уже не было. Сложили тур на Делоне и посыпались вниз по восточному гребню и далее – по четвёрке на томские стоянки. Спустились в рекордно короткий срок, откуда только силы взялись, на одной верёвке, не страхуясь нигде. После стены всё кажется чрезвычайно просто, а ведь знали, что половина несчастных случаев происходит именно на спуске, когда человек расслабляется. Но Бог нас простил и на сей раз.

Вообще, Гора вместе с дядей Суреном отнеслась к нам очень благосклонно, стоило шевельнуть мизинцем тому или другому, и эти козявки, которые считают себя богами, перешли бы в другое измерение. Уже в 11-12 часов мы будили наших, которые «тщательно» за нами наблюдали. Наблюдатели объяснили, что нас они сегодня не ждали, а уснули поздно, т.к. допоздна за нами следили, а потом долго спорили, сколько дней нам ещё идти.

Напившись, наконец-то, чаю с сахаром и сухарями, съев под бдительным оком Андреева по 3 ложки супа из пакетиков – другой еды в лагере уже не было, свернув палатку наблюдателей, мы все начали спускаться вниз в базовый лагерь. К вечеру благополучно добрались. Траверсантов наблюдатели видели вчера на подходе к пику 20-тилетия ВЛКСМ (ныне п. Корона Алтая), так что по нашим расчётам завтра они уже должны были прийти с пика Рериха в базовый лагерь. Пока ждали траверсантов и кайфовали, доктор Астафуров поведал нам леденящую кровь историю битвы за лагерь.

Как потом выяснилось, дело обстояло так. Группа туристов, совершавшая кольцевой маршрут, дошла до перевала Дружба, который находился прямо над нашим лагерем в следующем гребне. На спуске с перевала имелся 40-метровый кусок дюльфера, а так как верёвка у них была одна, то доброволец, спустив по ней группу, сбросил им верёвку, взял ружьё и пошёл назад на метеостанцию. Проплутав по горам день, турист к ночи вышел на осыпной склон, под которым находился наш базовый лагерь, бдительно охраняемый доблестным доктором, вооружённым двустволкой с полным патронташём. Когда турист увидел внизу одинокий костерок доктора, он на радостях с криком «земля» ринулся вниз. Суетиться в горах не надо, расплата пришла незамедлительно. Турист, торопясь вниз к людям, впопыхах стащил себе на ногу довольно увесистый валун, из под которого самостоятельно, выбраться уже не смог. Он долго кричал, но Коля крики не слышал. Потом, когда голос окончательно сел и турист мог только хрипеть и сипеть, он выстрелил вверх. Коля уверяет, что даже слышал свист пули возле своего уха. После выстрела туриста Коля схватил ружьё и патроны и занял круговую оборону, пальнув дуплетом в сторону врага. А надо сказать, что стреляет Коля неплохо: мы перед восхождением даже питались сурчатиной. Тогда в ущелье Аккема они ещё водились. Бой продолжался до середины ночи. На выстрел туриста вверх, Коля отвечал дуплетом по нему на вспышку. Турист уверяет, что Коля бил точно и дробь на излёте стучала по камню, под которым вынужденно залёг турист. Бой кончился, когда у туриста кончились патроны и он, измождённый и раненый, затих под этим камнем, как под надгробной плитой.

Коля для острастки ещё пару раз вдарил по врагу и тоже затих в окопе, бдительно глядя в темноту. Так его, спящего с ружьём за камнем, и нашла двойка наблюдателей, спустившаяся с томских стоянок за продуктами. После жуткого рассказа доктора-воина они пошли проверить результаты побоища, и нашли под камнем сипящего, перепуганного туриста, вытащили и привели в лагерь, где состоялось братание противоборствующих сторон. Турист оклемался, поел и ушёл, то ли на метеостанцию, то ли вообще. История об этом умалчивает.

Траверсанты подошли, как мы и предполагали, на следующий день. У них на маршруте никаких ЧП не случилось, всё шло по графику и в плановом порядке, но об этом лучше расскажет кто-нибудь из них. Они, слава Богу, все живы, кроме Лёхи Спиридонова, и трое из них: Пугачёв, Родионов и Авраамов живут в нашем «ридном» городе Томске. Скажу лишь одно: на прохождение этого траверса было затрачено 10 дней. Был организован праздничный ужин, я же, выпив водки и пользуясь бесконтрольностью, дорвался до кастрюли с супом из концентратов, за что и поплатился. Пришлось голодать ещё неделю, и что характерно: лет 10 я не мог есть блюда, где присутствовал запах концентратов.

Основная экспедиция слиняла вниз, а к нам по плану пришёл сбор молодых альпинистов ТПИ. Его-то, т.е. сбор, мы и проводили. Я, так как ходить мог только за кустик, был начальником, а Саша Пугачёв и Коля Родионов водили ребят по горам.

Я специально в этом опусе не описываю технику лазанья, хотя появление беседки дало возможность отдыхать практически в любом месте, что существенно изменило бы тактику восхождения. Мы такой возможности не имели. Так же я не трогаю нюансы человеческого взаимодействия. Снаряжение с годами существенно меняется, а человек и особенно горы остаются теми же. Так что в этом плане всё по-прежнему.

Теперь размышление к информации. Альпинизм – это не спорт, это моё твёрдое убеждение, окрепшее за три последних десятилетия, – это гораздо шире, выше и значимее для человека. В него физическая подготовка входит как аспект, дающий возможность жить и работать в этом удивительном мире. Спорт же как понятие подразумевает соревнование или борьбу человека с человеком или группы людей с такой же группой в абсолютно равных условиях, при одинаковых для всех правилах, что практически невозможно осуществить в горах.

Приведу пример. Одна связка или группа проскочила на трении участок за пару часов, во время которых погода испортилась, наплыл, в лучшем случае туман, скалы обледенели, да так, что следующая группа, не пройдёт его и за день, если вообще пройдёт. Первые ушли вверх, вторые вниз. Кто сильнее? Это, так сказать, при очном соревновании. Выбрать два абсолютно одинаковых маршрута и пустить параллельно невозможно. Природа не терпит однообразия, даже однояйцовых близнецов делает в чём-то разными. Как показала практика, резко возрастает трамватизм, не говоря уже о трупах. Второе. Спорт всегда предполагает зрителя, это – главная составляющая, без неё спорт бы не развивался. Бодались бы где-нибудь по углам, один на один или кодла на кодлу. А соревноваться в горах перед 3-4 московскими дядями – это нонсенс. Заочные соревнования: кто, что и как опишет, что решат те же дяди и насколько объективно - это большой вопрос. Даже видео здесь не поможет, и не всегда снимешь. С большим успехом можно спортом обозвать конкурсы красоты: и условия равные, и правила – и объективно судят те же дяди. В горах ты соревнуешься только сам с собой, остальное противопоказано, особенно соревнование с Горой и, тем более, её «покорение».  Дунет, плюнет, а то и просто заморозит, и нет этой сильной букашки – человека. Так что на гору, надо просто молиться и просить, может быть, снизойдет! Горы – это не только образ жизни, но и религия.

Скалолазание, вышедшее из альпинизма – это уже вид спорта, оно отвечает всем обозначенным выше требованиям. Даже шахматы – вид спорта: борьба, зритель, одни правила и равные условия. Хотя, как заявляет Каспаров, с появлением компьютера шахматы как вид спорта вымирают. Но тут можно изменить правила, отменить доигрывания и ограничить по времени. Сел за стол – играй до конца без подсказок.

Жизнь в горах и восхождения, в частности, в общепринятые рамки и правила никак не втиснешь, слишком много непредсказуемого и субъективного. Так что правила горовосхождения, как и клеточки от новичка до мастера спорта – как совковая попытка всех построить по вертикали, разложить по полочкам и контролировать, запрещая или разрешая. Наш альпинизм слишком отдавал казармой, где принцип «я начальник, ты дурак» был доминантой. На моей памяти эти клеточки менялись раз десять. Необходимость работы этих чиновников от альпинизма надо постоянно доказывать, а плодятся они быстрее кроликов, как все чиновники. На переломе госсистемы они временно затихли: исчез главный рычаг запрещения, разрешения и контроля – централизованное финансирование. Хотя и в те годы не мало людей ходило в горы без всяких клеточек и разрешений этих чиновников и, естественно, без денег, выделяемых ими. Сейчас чиновники опять суетятся, изыскивая новые методы контроля, а стало быть, своего существования. Глазом не моргнёшь, как эта братия воспрянет. Так что не надо наступать на те самые грабли, на которых наше и предыдущие поколения топтались всё советское время. А то приедет дядя, который упалнамоченный из Москвы, Барнаула, Новосибирска и т.д. и найдёт массу нарушений правил горовосхождения, и ты его должен будешь ублажать, чтобы он закрыл глаза на эти нарушения и милостиво разрешил тебе жить и работать дальше.

Я не призываю к анархии. Всё хорошее из прошлого надо брать на вооружение. Создавать институт горных гидов, что стихийно уже происходит, базы для обучения молодёжи, что тоже на местах уже делается, базы для восхождений на маршруты любой трудности и обеспечение безопасности и помощи в горах. Я даже не против контактов с Москвой, я против централизации всего выше упомянутого. Тенденции к этому уже, к сожалению, есть. Нужна максимально возможная независимость, мы же, по своей совковой привычке, зачастую сами рвёмся на поводок. Чехов сказал, что надо по капле выдавливать из себя раба, вот и вперёд с песней. И вообще, нужно быстрее отвыкать от этой градации, которую проводят выше, ниже, сбоку в любых сферах жизни специальные дяди. Разложить по полочкам, навесить ярлычки – так гораздо проще управлять. Это всё совковые отрыжки. Вслушайтесь сами в словосочетание Заслуженный мастер спорта, артист, врач или учитель. Остальные, получается, незаслуженно считают себя таковыми. Должно работать само имя, заработанное твоей деятельностью. Вы можете представить объявление: «Заслуженный артист Америки Майкл Джексон» или «Заслуженный мастер спорта Бразилии Рональдо»? Нет?

Смешно. А мы привыкли, у нас слух не режет. Я думаю, что Сычёва взяли бы играть в «Томь» даже без удостоверения мастера спорта. И в заключение – о спорном. Мне, например, не нравится, что всё больше и больше маршрутов завешивается перилами. Это уже эрзац альпинизма. Хотя, если подумать, то и в моё время многие альпинисты всю жизнь ходили по перилам. За перилами – подъёмник, цепляйся и перебирай ножками, далее фуникулёр с герметичной и тёплой кабиной. Это возможно даже на данном этапе развития, была бы задача и деньги. Представляете, фуникулёр на Эверест?

И если в будущем это произойдёт, всё равно за углом на стене будет болтаться связка чудаков, ставя себя на грань возможного, лезущая вверх. Такая, слава Богу, особенность человека, ставить себя на эту грань не денег ради, ради испытания самого себя. Вот и всё соревнование. Богу - богово, Кесарю – кесарево.