Альпинисты Северной Столицы

Интервью Иорданишвили Евгением Константиновичем (Санкт-Петербург) с далёким городом Бийском (Алтай) – с журналистом Евгением Гавриловым:

Евгений Константинович, коротко о том, как вы начали заниматься туризмом?

В начале 50 годов, когда учился в университете, пришёл в секцию туризма, альпинизма. Руководил ею тогда Андрей Григорьевич Громов – мастер спорта, альпинист, личность довольно известная. Первый плановый туристский поход сделал в 1950 году, а в 1951 году поехал в альплагерь. В 1951-1952, находясь в альплагерях, получил третий разряд.

Третий-четвёртый-пятый курс занимался туризмом и альпинизмом. Тогда считалось, что альпинизм это почти военная профессия, а мы были все патриоты и альплагерь рассматривали, как возможность получить какую-то дополнительную специальность, может быть военную. Тогда даже песня была такая Баксанская: «Шуткам не учат в наших лагерях, многим придётся воевать в горах». Это было серьёзно сказано.

После этого стал потихонечку ходить на Эльбрус, на Казбек, и в 1954 году руководил первым сложным походом по Кавказу – «пятёркой». Тогда было пять категорий. Так всё и началось.

Норматив Мастера спорта по туризму выполнил в 1972 году. У нас была неизменная группа, практически двадцать пять лет. Мы с ней прошли практически всё, что только можно было в нашей стране. Иногда один появлялся – уходил, но костяк, где-то четыре – пять человек фактически 25 лет, если не больше, ходили вместе.

В наших походах обязательно всегда была горная часть. Один или два похода были водные на байдарках, и парочка походов были лыжными. Чисто лыжные походы зимой по Северной Карелии, на востоке Ленинградской области. Это всё было в самом начале. Кроме велосипедного туризма попробовал все варианты.

Последнее, где я был, уже в старости – в 1994 году, в Гималаях. Совершил трекинг к Эвересту, посмотрел на него поближе. И получился мой горный стаж около 44 лет.

Совсем недавно, в начале этого века, у нас появилось звание «Заслуженный путешественник России». В 2002 году была первая группа питерцев, которые получили это звание. Среди них оказался и я. Но, думаю, таких как я, достаточно много. Я – не исключение.

 Вы относите себя больше к горным туристам?

Есть такая шутливая присказка. «Альпинизм – школа мужества, туризм – школа замужества». Я начинал так. Первый мой поход по плановой путёвке был туристский – Кавказ. Следующие два года были альпинистские лагеря. Получив третий разряд и самостоятельность в горах, я выбрал не альпинистские лагеря совершенствования, а более свободный вариант – горные походы, горные экспедиции. И пошёл по этому пути. Был Памир, Тянь-Шань, Алтай, Саяны, Камчатка, на Ключевскую сопку ходили – практически походили в СССР по всем горам. Как говорится, следы оставили. Но как горные туристы.

Всё-таки в альпинистский лагерь ты приезжаешь, тобой руководят, пока ты не стал мастером спорта, водят на какие-то вершины, есть какой-то план. А когда ты сам планируешь горный поход, ты совершенно самостоятелен. Ты выбираешь себе компанию, планируешь, сам утверждаешь.

Сложно было в наше время пройти маршрутные комиссии. Дальше действуешь самостоятельно, по обстановке в каком-то далёком районе. Это интересней, чем альпинистский лагерь. Даже если ты на вершину не восходишь, ты проходишь рядом перевал, который ниже вершины метров на 300 и чувствуешь себя более самостоятельным, чем в альплагере. Поэтому я и выбрал горный туризм.

 Вы бывали на Алтае?

Да, бывал. Ближе к границе там, где Рахмановские ключи. Это было в 1962 году. Мы делали сложный горно-туристский поход, плюс сплав по реке на надувных лодочках. Сплавлялись по Бухтарме. Это был интересный поход. Запомнились Рахмановские ключи. Тогда там были ещё древние срубы, сделанные при Петре Первом, когда там все сидели вместе в горячей воде, с язвами и всё было прекрасно, и никаких проблем не было.

Мы ходили в районе Белухи, в верховьях Катуни. А заканчивали в Усть-Каменогорске. В походе мы столкнулись с группой, которая потерпела аварию, один человек у них был в очень тяжёлом состоянии. Мы им помогли, вызвали вертолёт. Много чего было тогда на Алтае. Интересный, хороший поход.

 Пересечение острова Шпицберген было в те же годы?

Это было попозже, 1969 год. У нас было два зарубежных похода. В то время это было скорее исключение, чем большая редкость. Я бы даже сказал, что мы были первыми. В 1968 году Африка, восхождение на Килиманджаро. А через год – Шпицберген.

Шпицберген

Это было довольно сложно. Нам пришлось зачислиться формально полевыми рабочими в трест «Арктикуголь». Но мы работали как самостоятельная группа. Была задумка пересечь остров с востока на запад. С нартами, лыжами. Места там были совершенно нехоженые. С 1902 года после русской экспедиции на Шпицбергене в этих местах никто не был. Это был очень тяжёлый поход, очень своеобразный. Мы пересекали один из самых сложных районов северного полушария планеты – Русскую ледяную равнину и часть плато Ломоносова.

Конечно, организационных трудностей было огромное количество, не сравнить с тем, что сейчас. Тогда же и административные органы возражали: ни с того ни сего в Африку едут! Или ещё куда. Было очень сложно. В Африку мы пробивались чуть ли не три года. Нас Ленинград просто не пускал. Мы объединились с Москвой, и только потому, что там были влиятельные участники, нам удалось уговорить и наших питерских администраторов.

Вы знаете, турист – такой человек, перед которым лежит весь земной шар. И хочется везде попасть. А когда задумали попасть на Шпицберген, связались с институтом геологии Арктики. Они были тоже заинтересованы в том, чтобы поход состоялся – в этих местах никто не ходил, даже они. Мы от них получили кое-какие задания, и поход состоялся.

Поход был в течение двух недель. Высадили нас с вертолета. Там вокруг никого и ничего нет, и чтобы достигнуть советского шахтёрского посёлка Пирамиды, надо пересечь Шпицберген. Другого варианта нет, отступать нам было некуда. Было очень хорошо задумано. Мы сами выбрали для себя такой вариант. Вертолёт улетел, а мы пошли… Перед походом сделали самодельные нарты на лыжах. Но в походе нам пришлось несколько раз их ремонтировать.

Мы их тащили по два человека. А первый шёл на страховочной верёвке. Потому что там везде закрытые трещины. Много было интересного. С того похода у меня есть очень интересные слайды.

С 1960 года у нас в стране уже были цветные обратимые плёнки, которые были почти до конца прошлого века, «Agfa» и «ORWO». У меня огромное количество слайдов. Тысячи. Кое-что пытаюсь сейчас перевести в цифру.

У меня в этом году юбилей и для себя хочу сделать выборочный фильм, составленный из отдельных слайдов. Как это ни странно, они хорошо сохранились.

 Готовились вы как-то особенно к Шпицбергену?

У меня был хороший пример. Я много раз перечитывал историю путешествий Амундсена и Скотта к Южному полюсу. Они же соревновались. И насколько Амундсен всё продумывал, настолько Скотт основывался на том, что англичанам всё доступно. Это и погубило его группу. Конечно, в сложном туристском походе, не говоря уж об альпинистской экспедиции, каждая мелочь может иметь значение. Мы к этому уже привыкли, обо всём думаем.

 В те времена вы ходили абсолютно с другим снаряжением, о котором сегодня даже и не знают. Что утрачено сегодня?

Для нас абалаковский рюкзак так и остался самым дорогим. Сейчас это уже легенда, никто его не знает. Конструкция Абалакова, знаменитого альпиниста № 1 нашей страны, ещё довоенная, из толстой зелёной материи – рюкзак с широкими лямками, с карманами.

Сейчас его нигде нет. Только в семьях и остался. А в наше время это было всё. Никаких ранцевых, металлических конструкций тогда не было.

На Шпицбергене у нас были примусы «Шмель» (который был разработан Вячеславом Ивановичем Карповым в 1964 г. – ленинградцем, КМС-ом, который, как и Е.К. Иорданишвили, является членом редколлегии Издательства «Альпинисты Северной столицы». Прим. ред.), с собой несли два примуса, а в канистрах бензин.

Туристы сегодняшнего дня в значительной степени утратили то, что утратило всё человечество. Они в значительной степени утратили инициативу, умение приспосабливаться к любым сложным ситуациям, постоять за себя в единоборстве с природой. Сейчас это всё отходит на второй план. У тебя такое снаряжение, что комфорт везде, вплоть до вершины Эвереста. Ты можешь идти на вершину и одновременно разговаривать по телефону со своим домом.

Это тоже психологически совершенно по-другому. Одно дело ты один и никто тебе не может помочь, другое дело ты на связи и в любой момент кого-то можешь вызвать!

Мы приобрели комфорт и утратили прелести самостоятельности в борьбе с силами природы. Очень жалко.

Я вам скажу про такую простую вещь – о фотографии. Тогда, когда я начинал фотографировать, был дошкольником, фотография была искусством. Потому что нужно было подобрать пластинки, выдержку, уметь по-настоящему сфотографировать. А потом уже ты сам и проявлял, сам делал растворы, печатал. И всё это требовало твоего мастерства. Поэтому это было искусством.

Люди тогда собирались вечером и друг другу показывали удачные фотографии, обсуждали, давали друг другу советы. А сейчас? Цык, цык, цык, цык! Пришёл в мастерскую, у тебя забрали то, что ты отснял, и вернули тебе готовые фотографии. И всё! Фотография превратилась в нажимание кнопок. Она утратила свою творческую силу.

Тоже самое в какой-то степени и в туризме, альпинизме.

Но это неизбежная дань прогрессу человечества. От этого никуда не денешься. Иногда для интереса приходишь и посмотришь в магазинах: ничего общего, конечно, с нашим снаряжением нет. Всё лёгкое, надёжное, красивое. Но безумно дорого стоит! Если у тебя есть деньги, то всё для тебя.

Ведь не сравнить примус «Шмель» с крохотными горелками, которые сейчас есть. Тут же газовые баллончики. Но стоит она 150 у.е.! А «Шмель» в своё время стоил 10-12 рублей. Вот такие вещи. Это просто разные эпохи. Сравнивать бесполезно. Человек должен показать, что он сильнее. В схватке равных. А когда он оснащён всем, конечно, всё проще. Но не так интересно.

Снаряжение смешно сравнивать. Конечно, сегодняшнее снаряжение качественно лучше и количественно разнообразней того, что было у нас.

В 1959 году мы были на Тянь-Шане, преодолели самый высокий перевал в нашей стране – 6000 м. Это практически плечо пика Победы. На спуске мы попали в небольшую лавину. Двое пострадало, в том числе и я. Но всё наше снаряжение выдержало! Мы поставили палатки и люди пошли за помощью. Ночевали на леднике. Дошли до альпинистов экспедиции Рацека. Они пришли на помощь.

Люди выдержали, и когда мы попали в экстремальную ситуацию, не растерялись. И всё наше снаряжение работало исправно, не смотря на все сложности. А поход был предельно сложным. Ледник Звездочка, верховья ледника Иныльчек. Они и сейчас считаются чисто альпинистскими и сложными районами.

Всё-таки сохранились, особенно в альпинизме, совершенно потрясающие горные маршруты, например, траверс п. Победы. В наше время такие не делали! Всё развивается.

 Вы пережили тяжёлые годы войны в Ленинграде?

Да в самый тяжелый год я был здесь, в Ленинграде. Нас вывезли отсюда только летом 1942 года. После первой зимы.

 Как вы считаете, повлияли трудности военных и послевоенных лет на ваше поколение?

Я скажу такую вещь. Есть три закона Ньютона. Их даже знают в школе. Первый, второй, третий.

Третий закон Ньютона гласит так: действие равно противодействию. Чем труднее была эпоха, тем более она вырабатывала в нас умения что-то делать самостоятельно и выходить из положения.

Сейчас эпоха стала «комфортней», соответственно стали меньше и навыки. Закон – «действие равно противодействию», действует не только в природе, но и в обществе. Без трудностей не вырастет человек, который умеет их преодолевать. На одних книжках, читая всякие интересные приключения, не вылезешь. Это надо самому испытать.

В этом было наше преимущество. Конечно, нам было труднее, но соответственно и выросли мы по-другому.

И потом у нас была могучая вещь, которой сейчас практически нет. Был патриотизм. Мы были все истинные патриоты. Не потому что там кого-то боялись или нас заставляли. Мы были естественно такими!

А сейчас были бы деньги. И любая страна – пожалуйста. Для большинства, к сожалению.

Патриотизм был внутри нас. Это воспитывалось с первых же лет, с первых же кинофильмов. Тогда всё было ясно. Были красные и белые. Два цвета. Добро и зло. И никаких нюансов. А сейчас слишком много «цветов» и «оттенков»…

Бессмысленно сравнивать эпохи. Сегодня тоже есть много хорошего. Поэтому не надо брюзжать. Это разные эпохи, люди и характеры. Они эстафету нашу примут, и будут отвечать за всё.

До сих пор я работаю в университете. У нас много иностранцев, я работаю в такой организации – в институте, где много иностранных студентов. Приезжают и первый год они учатся у нас, а потом идут в другие ВУЗы. Но есть и наши, российские. Это другое поколение. Если разворошить немножко, то у них много хорошего. Чувствуется, что у них достаточно много есть того, что правильно. Это приятно. Не считаю, что это потерянное поколение, как некоторые брюзжат…!

Могу сказать одну вещь. Было очень много хороших песен, их постепенно возрождают из нашего времени. И в одной песне была такая фраза: «Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой». Вот эта фраза сегодня, мне кажется, уже не очень работает. А в наше время это было близко к истине. Сейчас не всякий станет героем, если даже надо.

В наше время этот процент, не хочу сказать, был 100 процентов, но был больше. Точно!

 Как вы решили связать свою жизнь с физикой?

Как-то сложилось это со школы. Пытался поступить в Московский физико-технический институт, это был совершено новый институт, мы сдавали экзамены в Ленинграде. Но не прошёл.

Когда поступал в университет, у меня было два варианта: один юридический, а второй физический. Но я чётко выбрал физику. И не жалею.

Тогда главной для страны была проблема атомной бомбы. Кстати, я поступил на кафедру ядерной физики и кончал её. Правда, потом пошёл по другой линии, но так получилось. Мы были тогда все преисполнены решимости укреплять обороспособность страны: ядерная, атомная физика, энергия и всё такое прочее.

 Помогал спорт науке?

Профессия есть профессия. Когда человек долго работает, он потихонечку растёт. Одно другому не мешало. Отпуск есть всегда: летом месяц ты сам себе хозяин. Тут, скорее, иногда бывали проблемы с семьёй. Иногда семья брала своё, и у меня были перерывы.

Но помогать это помогало. Потому что накапливаются силы. Тренировка и сложности всегда ведут к подъёму морального духа. А потом работа.

Туризм мне помогал. В то время альпинизм и туризм были популярны среди интеллигенции, много было крупных учёных, которые были и мастерами спорта. Есть известные фамилии.

Мне наука всегда была приятна. А туризм был, как разнообразие жизни. Десять месяцев сидишь за столами, экспериментируешь, а месяц- полтора показываешь в горах – на что способен, без помощи цивилизации…

Когда вы начали писать?

Я начал писать туристские очерки с начала 60-х годов. После того, как мы побывали на Тянь-Шане. Мне предложили написать, и я написал 2-3 рассказа.

Был в то время писатель – Евгений Симонов, который специализировался на альпинистской тематике. Он меня опекал, так как моя писанина ему понравилась.

Потом у меня были два туристско-альпинистских очерка в ежегодном толстом альманахе «На суше и на море». Он выходил 30 лет. Четыре раза публиковался. Два раза научно-фантастические рассказики, а два очерка – один о Килиманджаро, другой о Шпицбергене.

Потом я это дело бросил. Была работа и всё прочее. А сейчас, на старости лет, меня Герман Андреев пригласил в редакцию альманаха «Альпинисты Северной столицы».

Редакция АСС, 22.03.2008 г.

 У меня большая альпинистская библиотека, потому что всё время следил и за туризмом и за альпинизмом. Есть практически все книги. Это помогает при работе в редакции.

Память у меня осталась ещё нормальная и я как-то в этой редакции прижился. Здесь очень хорошие люди, интересные. Пописываю на разные темы: история альпинизма, восхождений и прочее.

 Насколько отличаются написание научно-фантастического и научного очерка?

В принципе, отличий нет. Только разные образы мышления. В одном месте я реализую свой научный багаж, опираясь на эксперименты, а в другой я реализую на бумаге свои впечатления от того, что я пережил. И то и то. В основе лежит эксперимент. Один как говорится ногами, а второй – головой. А всё остальное: насколько ты можешь положить на бумагу – что у тебя есть в голове. Кто-то может, кто-то – не очень.

Вот был такой выдающийся физик – Лев Ландау, лауреат Нобелевской премии. Он был совершенно гениальный человек, но не мог написать даже отчёт о командировке. Вот такой парадокс! Всё писал его друг. Ими было написано 7 томов физики, сложнейших теоретических исследований. Бывают вот такие ситуации. Но у меня как-то и то, и то получается. Посерединке.

 Остался ли в истории тот друг?

У физического многотомника было две автора. Ландау и Лившиц. Говорят, что после смерти Ландау он начал выпускать всё под одной своей фамилией. Но это сплетни научного мира.

 Ваши наиболее яркие спортивные эпизоды?

Первое, это 1955 год. Впервые ленинградцы, не могу сказать за москвичей, совершили очень сложный поход по Памиру. В самых верховьях ледника Федченко, ледника Гармо. Это был очень сложный поход. Он на уровне тех лет, середины 50-х годов – смотрелся здорово (5-ой к.с.).

Второе – Шпицберген (1969). Очень своеобразный поход. Он был очень сложный. Но когда мы его послали на Первенство страны, нам ответили так: «Не понятно: то ли у вас высшая категория трудности, то ли у вас единичка». Потому что единичка – надо на лыжах пройти примерно 200 км. Мы их и «прошли»… Но по сложности он проходил как высшая категория трудности.

И, наконец, третьим эпизодом назову, как мы опять же первыми оказались в Горной Якутии. 1971 год, в районе горы Победа. Мы сделали очень сложный поход и там даже некоторые новые наименования дали объектам, которые потом прижились. Мы заняли тогда первое место в Первенстве СССР по туризму.

Вот эти три похода отметил бы как наиболее серьёзные.

 А как бы вы сегодня охарактеризовали ваш тогдашний поход на Килиманджаро?

Первое. Восхождение на Килиманджаро было абсолютно непривычно для того времени. 

Килиманджаро

Чтобы группа, грубо говоря, без куратора со стороны органов, вырвалась в далёкое зарубежье совершенно самостоятельно – это было очень непривычно для нашей страны. Мы три года это пробивали.

Второе. Тогда выезд в такую экзотическую страну был почти таким, как сейчас попасть на Луну. Кроме Килиманджаро мы объехали тогда все самые знаменитые заповедники планеты: Нгоронгоро, Серенгети. То, про что сейчас отснято на десятки цветных фильмов и все увидели эти красоты, мы видели впервые своими глазами.

И третье – психологический момент. Оказаться на экваторе и прочувствовать температуру минус 15 градусов ночью – совершенно невероятно. Мы там дико мёрзли! Минус 15 градусов у нас – вообще не проблема. А чтобы там из банановых рощ, из ананасовых плантаций через сутки оказаться в снегах в страшном холоде – вот это было совершенно непривычно. 

Банановые рощи и ананасовые плантации

Снега Килиманжаро

Ночь восхождения была несравнима по своим эмоциям и контрастам со всем остальным. А утро встретили над Африкой: над облаками, внизу видны бескрайние просторы саванны – это было конечно, здорово.

Над Африкой

Оставляли вы что-то себе на память, кроме фотографий о пройдённых маршрутах?

Конечно. Вот сейчас сижу и смотрю: у меня камни со всех вершин, где я был. У меня есть камень с вершины Килиманджаро, с вершины Ключевской сопки, с вершины Фудзиямы, на которую поднимался в Японии, с центра Бразилии, где мне пришлось побывать, участвуя в научном Конгрессе, и посетить экзотические места, камень со Шпицбергена, вода, закупоренная в бутылке из-под Эвереста, с ледника Кхумбу. Я всегда старался что-то оставить себе на память.

Вот передо мной стоит большой позвонок кита, и два китовых ребра висят на стене, которые я притащил со Шпицбергена. Даже не могу сейчас понять, как такие тяжести мы умудрялись с собой привозить домой. На этом позвонке можно сидеть. Приходящие ко мне садятся на него. Всё это мы взяли уже в конце похода, когда гуляли в окрестностях Баренцбурга. Там есть такой посёлок, где раньше добывали и перерабатывали китов. И там эти позвонки, рёбра просто валялись на берегу. Правда, их к тому времени осталось уже мало, но мы успели взять кое-что. А дальше уже был корабль, перегружали всё это на самолёты – всё сами. Трудностей и смеха было много. Особенно, когда мы пытались их провезти в самолете. Это было очень необычно для стюардесс и пилотов.

 Что бы вы отметили главным в коллективе на маршруте?

Я скажу так: главным является то, что является главным в цивилизованном обществе, то, чего, к сожалению, у нас нет. У каждого человека должен быть свой внутренний закон. Потому что рядом с каждым человеком надсмотрщика не поставишь. И вот если у тебя есть внутренний закон, что ты – часть коллектива и что ты должен делать «это» безо всякого приказа начальства, руководителя – вот что является главным. Когда нужно помогать – помогаешь, когда нужно заменить – заменяешь, когда нужно подстраховать – страхуешь. И не ждёшь, когда тебе скажут: вот ты сделай то-то и то-то. Больше это развито у альпинистов, у горных туристов. Это самое главное – чувство, что ты являешься членом коллектива и всё, что ты делаешь, попадает под философское понятие «свобода – это осознанная необходимость». Ты знаешь, что ты должен это делать. Без принуждения. Вот тогда группа крепкая и тогда она может выдержать любое испытание.

 Какие в жизни у вас были увлечения, кроме горного туризма?

Собирание значков, сейчас увлекаюсь собиранием монет. Это, как говорится, старческие развлечения. По крупному у меня было одно хобби – летний горный спорт. А остальное время занимала наука. Очень любил и люблю бардовские песни. Этим, давно, когда ещё Визбор и Городницкий были молодыми, мы все очень увлекались. Не в смысле играть, а исполнять. Все наши походы были полны этими песнями: Окуджава, Визбор, Городницкий, Кукин. Они были нашими кумирами, мы ходили на их концерты. Это естественное дополнение альпинизма и туризма – почти у всех.

 Ваши книги, которые прошли с вами по жизни и помогали вам?

Мои кумиры на протяжении 40 лет, сколько они писали – братья Стругацкие. Я считаю их великими фантастами всех времён и народов. Перечитываю их многократно. Вот и сейчас у меня лежит книжка Стругацких – в очередной раз, пятый или седьмой, перечитываю одно из их произведений.

И второе, конечно, Иван Антонович Ефремов. «Туманность Андромеды» и «Час быка» у него совершенно великолепны. Он был очень крупный учёный, философ, палеонтолог.

Это два моих кумира, не только в смысле завлекательности их сюжетов, хотя они совершенно феноменальные, но и в смысле того, как себя человек должен вести. Они всегда сидят где-то внутри.

Считаю, что это две вершины современной мировой фантастики. Рядом с ними никого нет. Брэдберри и Кларки – классом ниже, совершенно точно.

 Насколько вы достигли своих вершин в науке, по вашему мнению?

У меня был первый учитель, профессор Стильбанс и непосредственно семь лет я работал под руководством академика Иоффе. Очень было интересно, есть что вспомнить.

Со Стильбансом у нас был принципиальный спор: каким должен быть человек? Он говорил, что человек в своей жизни должен быть самым большим специалистом в узкой области – чтобы, сколько он знал, никто в мире не знал. Всё остальное – неважно. У меня была другая точка зрения: человек должен стараться оставить след в основных областях деятельности человечества. Три области: наука, искусство, спорт.

И вот так, не специально, но, считаю, что серединки почти достиг во всех этих трёх областях. Средний учёный, средний турист-альпинист по своей известности и даже в области спортивного писания тоже имею за собой какой-то багаж – некоторое количество рассказов, очерков и т.д.

Считаю, что у меня всё нормально. На «вершины человечества» не поднимался, но был в «базовом лагере». Более или менее этот спор отстоял. Могло быть больше, могло – меньше.

 Но вы – академик.

Сейчас таких академиков много. Это не те Академии. Есть единственная академия – Российская Академия Наук. Всё остальное – это так… Не будем даже об этом говорить. Это лишь приятно, и всё. Доктор наук – да, профессор – да, Заслуженный деятель науки – да.

 Ваши пожелания всем, кто любит туризм?

В одной из песен 30-х годов, по-моему, в фильме «Дети капитана Гранта», есть такая присказка: «Кто весел – тот смеётся, кто хочет – тот добьётся, кто ищет – тот всегда найдёт!». Очень хорошие слова. Когда тебе есть, что искать, ты обязательно найдёшь, когда ты чего-то хочешь, по настоящему – ты этого добьёшься.

У нас на самом деле 95% людей и хотеть-то не умеют. Когда он говорит: «Я хочу», на самом деле за этим скрывается – хотелось бы. И как только на пути этого «хочу» возникает какое-то препятствие, хотение уже и меняется на «Не больно-то и хотелось». Таких людей, к сожалению, очень много.

А людей, которые по-настоящему умеют хотеть мало. Вот он хочет – он будет выпрыгивать, перепрыгивать себя, чтоб этого достичь. И вот когда таких людей будет больше в обществе, у нас в России, мы будем жить совсем по-другому.

Умейте хотеть! Большой привет алтайцам! Успехов!