Альпинисты Северной Столицы

ПРОБА НА СОВМЕСТИМОСТЬ

Вещи — вещами, но главное в экспедиции, повторяю, люди. Мы никогда не страдали от недостатка желающих отправиться в горы. Однако попасть в число участников экспедиции было не так-то просто. Помимо специальности, нужной для работы, или интеллекта и силы носильщика-рабочего, о каждом собирались сведения о его коммуникабельности. Очевидно, совсем не зря кое-где за рубежом альпинисты проходят уже психофизиологические испытания. Ядром нашего коллектива всегда были участники прежних экспедиций. Именно они в наибольшей степени удовлетворяли представлению об «идеальном» члене экспедиции, если такового можно представить: во-первых, желательно врач; во-вторых, альпинист, желательно не ниже 2 разряда; в-третьих, человек, который не боится любой работы.

Все эти требования как-то по аналогии невольно напоминают мне принцип отбора К.Э. Циолковским экипажей для будущих космических полетов. Для того, чтобы организм привык к состоянию невесомости, им предусматривалось прохождение нескольких этапов. На первом из них выбирали «... лучших людей: уживчивых, кротких, находчивых, работящих, физически выносливых...» Правда, таких оказалось слишком много. На втором этапе «... собирались еще на Земле в общежитии, жили вместе, изучали друг друга и делали из своей среды новый выбор». Опять-таки оставался избыток. На третьем: отобранных на втором этапе мужчин и женщин «... подвергали очень грубым испытаниям, прежде чем отправлять на небеса». Эта проба на переносимость кислородного голодания (соответственно высоте 5000 м). Кто этого не выдерживал, тех браковали. По выражению К.Э. Циолковского, много «ангелов» было забраковано.

Теперь вернемся к «первому этапу» Циолковского. Он почти полностью совпадал у нас с цитируемым выше фантастическим произведением Второй этап заменялся выездами за город, совместными тренировками, встречами в домашних условиях за чашкой чай, общей беготней по разным делам, связанным с подготовкой экспедиции. Третий этап опять совпадал, но наши альпинисты поднимались выше указанных К.Э. Циолковским 5.000 м.

Не знаю, можно ли надеяться, что некоторые члены наших экспедиций смогут путешествовать во Вселенной, но замечу, что на заре космических полетов вполне серьезно обсуждалось: кого готовить в космонавты — горцев, альпинистов, подводников, парашютистов или летчиков. Победили, как вы хорошо знаете, на этом своеобразном заочном конкурсе последние.

Что не совпадало у нас с К.Э. Циолковским, так это отсутствие всякой надежды на то, что когда-нибудь удастся «выработать путем тренировки такие свойства у людей, чтобы они не погибали немедленно при отсутствии воздуха. Они были бы почти в безопасности в заатмосферных колониях».

Мы сами на многое надеемся в плане выяснения вопроса о влиянии недостатка кислорода на организм, но то, о чем пишет К.Э. Циолковский, даже и не планируем.

Случаются ли после такого строгого отбора в лагере конфликты, недовольства и т.п.? Разумеется. Мы — живые люди, обладающие каждый целым ассортиментом не только навыков, но и хороших (для себя и окружающих) и плохих (только в глазах окружающих) привычек. Однако в лагерных условиях как-то не принято раздувать обиды, искать сочувствия у окружающих, хитрить, лениться.

И еще одно, раз речь зашла о прогнозах. Уже имеется прецедент использования электронно-вычислительной машины при расчете планов экспедиции. Крис Боннигтон, используя данные о рельефе местности наиболее трудных участков, рассчитывал путь английских альпинистов в конце 1974 г. на Джомолунгму. Следует расценить это как пример, достойный подражания.

 ПУТЬ К СЕРДЦУ... ЛЕЖИТ...

Любые идеи и начинания требуют какого-то базиса. Одними теориями и наукой сыт не будешь. Поэтому повара, если он к тому же хороший, буквально нянчат. И это вполне справедливо, ибо дерзновенные планы, а у альпинистов других и не бывает, должны иметь пищевое подкрепление.

Встать в 5-6 часов утра, с трудом разжечь примус или нечто напоминающее плиту, причем все это часто при сильном ветре, в снегу, на высоте, где все варится плохо — это своеобразный подвиг, даже если он и повторяется изо дня в день. Да и накормить группу здоровенных парней продуктами, ассортимент которых далеко не богат, дело не простое.

Повторяю, хороший повар — лицо уважаемое. Плохому и нерадивому повару, а в нашей экспедиции один раз был и такой, хотя и имел диплом об окончании специального техникума, лучше сразу сбегать в город. На него могут воздействовать, и не только словесно... Как-то в соседней с нами экспедиции оказался повар из большого столичного ресторана. Он упорно стремился кормить ужином только после 11 часов вечера, поясняя, что «приличные» люди раньше и не едят. Завтрака же не подавал вообще.

У нас наибольший успех сопутствовал девушке-художнице, весом около 40 кг — Нелле Гребневой. Она работала в нашей экспедиции в сезонах 1973 и 1974 годов. Для облегчения ее работы и дабы потрафить миниатюрной комплекции повара, отдельные остряки, в особенности ежедневно назначаемые «кухонные мужики», советовали ей кормить людей, исходя из кило-веса самих участников. Поясняли при этом, что чем больше кто-либо съест, тот больший враг самому повару и экспедиции. Тем более, что вес перенесенного этими едоками рюкзака не пропорционален весу восходителя.

Несколько отвлекаясь, упомяну, что работа в экспедиции не по основной специальности является довольно частым явлением не только в пределах кухни. Поэтому мы не удивлялись ни художнику-повару, ни доктору технических наук — временному рабочему по уходу за животными. Вообще могу постулировать несколько положений, вытекавших в связи с проблемой питания:

1.    Не дипломированный повар лучше дипломированного (не в упрек соответствующим организациям).

2.    Хороший аппетит — надежное свидетельство хорошей акклиматизации к условиям высокогорья.

3.    «В семье не без начпрода». Последний постулат не мой, а волонтера экспедиции, кандидата физико-математических наук Эрнеста Рапопорта.

Кроме того, как известно, «путь к сердцу солдата (в данном случае, альпиниста, — Л.Э.) лежит через его желудок». Поэтому вечером, когда все дневные заботы отпали, ужин превращается не только в питательное, не только в полезное, но и в приятное мероприятие. Ужинающие не торопятся, едят много, пренебрегая советами врачей. За столом идет хороший «трёп», благо каждый из сотрапезников обладает не только массой качеств, но и много повидал, испытал, пережил. Нередко к ужину приходят и гости из соседних спортивных лагерей: кто с гитарой, кто со значком для обмена, кто с… оладьями. В особенности хорош ужин, который» по мере насыщения, перерастает в пение.

В составе альпинистских экспедиций, будь они чисто спортивными или научными, всегда больше мужчин. Второе, что характерно, члены экспедиции — это в основном очень интересные люди. Некоторые из них выделяются суровостью в поведении и одежде, другие по собственному желанию выполняют роль души общества, балагуря, играя на гитаре, столь любимой альпинистами. В противоположность всегда суровым, в каждой группе можно встретить и тех, о ком Гёте говорил «учтивость души». Именно они удовлетворяют столь необходимый спрос на юмор, на «подначку».

Лидер — всегда нестандартная личность, хотя и не всегда с резкой манерой обращения. Он должен обязательно воспринимать шутки окружающих. Важно, чтобы он не принимал себя слишком всерьез, иначе это тяжело для сочленов коллектива, и имел разнообразные, но вполне определенные претензии.

 АЛЬПИНИЗМ И ВОЛОСЫ

Пожалуй, именно альпинисты выделяются среди окружающих большим процентом небритых физиономий, «украшенных» распухшими губами и облезающей в результате солнечных ожогов кожей. Причин этому несколько: 1) в горах не всегда технически просто бриться; 2) когда тянешь на себе все вещи, то для бритвенного прибора уже не остается места и сил; 3) густая растительность предохраняет от солнечных ожогов; 4) так принято издавна; 5) с бородой ощущаешь себя более оторванным от цивилизации (в основном это было прежде, когда растительность на лице не была столь модна).

Лишь меньшая часть альпинистов лишает себя растительности на лице, очевидно, не зная высказывания Джона Стейнбека о том, что «борода в наши дни — это единственное, в чем женщина не может перещеголять мужчину, а если и перещеголяет, то успех ей обеспечен только в цирке».

Поэтому бритье не в почете. Зато вся остальная кожа, достойная оголения, обугливается, приобретает бронзово-черный оттенок, а про глаза можно сказать, что они выгорают. Мне даже кажется, что у ежесезонно находящихся в горах альпинистов какой-то вечный загар. Рассматривая уже дома на слайдах лики членов экспедиции, видишь незагорелыми только зубы.

 ЛЕДНИКИ, АЛЬБЕДО И НОСЫ

Ледники — одно из чудес природы. Но хотелось бы, наряду с этой эмоциональной характеристикой, представить некоторые конкретные количественные значения. Достаточно сказать, например, что в ледниках земного шара законсервирована масса воды, равная сумме речного стока планеты за 600-700 лет. А если вспомнить, что около 11% поверхности планеты покрыто ледниками (16,2 млн. кв. км), что объем этой массы оценивается от 24 до 30 млн. кубических километров, то на самый захудалый ледничок начинаешь взирать с уважением,

Но этими данными я заинтересовался лишь после одного случая. Я уже писал, что обилие ультрафиолетовой радиации в горах приводит к ожогам кожи. Ребята возвращались с фирнового1/ плато обгоревшими до безобразия, Поглядишь, бывало, на физиономию иного альпиниста и норовишь кинуться к аптечке: все лицо в лохмотьях кожи и кровоточащих струпьях. А парень еще пытается улыбнуться, и иногда — довольно успешно, Постепенно как-то приспособились, кто-то стал прикрывать носы и лбы щитками, платками и иными подручными средствами; возрос спрос со стороны лиц обоего пола на губную помаду, стало легче. Другие пренебрегали всякой защитой,

Со временем я обратил внимание на то, что носы, прикрытые щитками/ приобретали какую-то странную окраску: сверху — нос как нос, а снизу, сразу над губой, виднелись явные покраснения, иногда просто в виде нашлепки. Ребята непроизвольно потрагивали низы своих носов, морщились» Насморк? Нет,_, в этом отношении был полный порядок, Обследование показало, что это ожоги. Потом заметил, что такие ожоги были и под подбородком, причем, именно у тех, кто обрился наголо. И только неделю спустя обнаружилось, что такие ожоги были не у всех, а лишь у тех альпинистов, которые выходили, на фирновое плато, на ледники. У сидевших на поляне Сулоева ничего такого не наблюдалось. У ходивших же по ледникам и снежникам — наблюдалось, но не одинаково: у бритых краснели и даже покрывались коркой участки кожи под подбородком и под носом, а у бородатых — только под носом.

Будь я климатологом, давно бы догадался, что причина кроется именно в ледниках, а так пришлось изрядно повозиться, прежде чем добрался до вывода. Оказывается, альпиниста на ледниках обжигают и прямые, и отраженные от ледника солнечные лучи. Ледник служит своеобразным зеркалом, отражателем. Позже я узнал, что доля отраженных лучей называется «альбедо», что выражается эта величина в процентах, что ледники имеют альбедо около 90%. Более того, из этих 90% большая часть приходится на ту самую коротковолновую часть ультрафиолета, от которой и бывают и загар, и ожоги, а тепловая часть спектра ледниками почти не отражается. Поэтому альпинист на ледниках может мерзнуть и в то же время обгорать, причем, как шашлык, со всех сторон — сверху прямым облучением, снизу — отраженным.

Ну как же не считать ледники одним из чудес природы!

 ВЕРТОЛЕТ — НЕ РОСКОШЬ

В районном центре Джиргиталь, расположенном в долине реки Сурхоб, между Алайским хребтом с севера и хребтом Петра Первого с юга, и отстоящем от Душанбе на 300 км, уже привыкли к летнему появлению возле летного поля альпинистов и экспедиционеров всех возрастов, одетых весьма пестро, разъединенных на отдельные коллективы, но объединенных одним желанием — быстрее попасть в вертолет. Я восхищался в семидесятые годы умением начальника аэропорта Анатолия Харитоновича Баскаева и его супруги Клары Михайловны, больших друзей нашей экспедиции, ладить с этим весьма агрессивным племенем, стремящимся завладеть на время взлетным полем, мыться в неположенных местах, устрашающим своим видом местное население. Неизменное внимание последнего приковывают клетки с лабораторными животными, вызывающие многочисленные вопросы. Одна местная жительница, весьма преклонных лет, старалась выяснить у профессора Я. А. Рахимова: «Часто ли белые крысы кладут яйца и поскольку штук?» Были и другого характера вопросы, и главный из них: зачем мы все это везем в горы?

Действительно, зачем? Немного терпения.

Самый простой путь из Джиргиталя к подножью пика Коммунизма на поляну Сулоева2/ или к подножью другого семитысячника — пика Евгении Корженевской — на вертолете. Всего 30—35 минут лёта. В связи с этим фигуры вертолетчиков вырастают по своей значимости и отсутствию какой-либо конкуренции со стороны представителей других видов транспорта до гигантских размеров. И если погода позволяет, а летчик не очень строг, то перевозимые стараются запихнуть в вертолет как можно больше перевозимого. Кабина его при этом напоминает склад, забитый, на первый взгляд, случайными вещами: продукты, снаряжение, спальные принадлежности, клетки с животными. А на всем этом — люди.

Ежегодные встречи развили и укрепили знакомство с вертолетчиками, которые в условиях горного Таджикистана зачастую совершают подвиги. Обязанности их весьма разнообразны: они и «воздушные извозчики», и «ангелы – спасители - выручальщики».

Именно в подобных чрезвычайных обстоятельствах 3 августа 1977 года вертолет, управляемый летчиком 1 класса, душанбинцем Игорем Ивановым, снял с высоты плато тяжело заболевшего участника экспедиции Московского университета. Риск был очень велик, ибо впервые в мире вертолет не только сел, но и смог взлететь с высоты около 6000 метров. Без вертолета любая нынешняя научная экспедиция, а в особенности такая тяжеловесная, как наша, в подобных географических условиях обречена на провал.

Нагрузившись, переволновавшись, накричавшись и распростившись с Харитонычем, мы взлетаем. Каждый раз я удивляюсь, как вертолетчики находят путь в этом нагромождении скал, отвесов, мелких озер. Временами кажется, в особенности если смотреть через плечо пилота (иногда они это дозволяют), что вертолет вот-вот заденет вершины окружающих гор. Зрительное впечатление усиливается и слуховым, так как звук двигателя особенно гулок в ущельях.

Разгрузившись на поляне Сулоева, вертолет не взлетает сразу, как это общепринято, а по самолетному пробегает по поляне и, слегка взмыв, тут же «проваливается» вниз, в пролом морены, падая в ущелье и набирая тем самым скорость.

А мы остаемся. Кругом камни — большие и маленькие. Они лежат в одиночку, подпирают края палаток, представляя собой неисчерпаемый запас строительного материала. Самые крупные в районе лагеря используются для просушивания в солнечные дни: одежды и спальных принадлежностей.

Между камнями низкая трава, мелкие цветы. В их числе и эдельвейсы, которые мы, не испытывая обычно приписываемого при их виде трепета, топчем при ходьбе. И как выяснилось, зря. Этот горный цветок ведь занесен в «Красную книгу СССР». Но и помимо этого, вся незавидная, на первый взгляд, растительность заслуживает самого искреннего уважения. Эти мелкие цветы противостоят всем невзгодам природы, которая все время подвергает их жестоким испытаниям. В их числе и ураганный ветер, и снег, разреженный воздух, жгучее солнце. Нет, не зря эдельвейс принят во всем мире в качестве эмблемы альпинизма!

Деревьев и кустов на поляне, конечно, нет. Все деревянное в лагере — только из завезенных ящиков и досок. Поражает окружающее каменное буйство природы, все эти естественные «архитектурные излишества», не предусмотренные какими-либо фондами и сметами. Осознав окружающее, в особенности в первый раз, чувствуешь, какой ты сам крохотный и хрупкий, хотя ты и мечтаешь о покорении, обуреваем захватническими идеями. Но сами горы, в лучшем случае, разрешат тебе рядом с собой сосуществовать.

 ЗДЕСЬ БУДЕТ ЛАГЕРЬ ЗАЛОЖЕН

Лагерь обычно выглядит весьма живописно: синие, зеленые, желтые жилые палатки и палатки-лаборатории разных размеров, но поставленные вдоль осевой линии. Мачта с флагом спортивного общества республики, кухня, фанерный домик-баня. Все это очень хорошо смотрится на фоне окружающих пиков, а главное — не вызывает ощущения временности. Чувствуется, что люди приехали сюда не случайно, а для серьезной работы на много лет.

Главный архитектор наших первых экспедиций, он же главный инженер, он же главный электрик, он же Артур Дорн, тщательно намечал, следил и лично вмешивался во все воздвигаемое и строящееся. Как только на поляне открывался от снега кусок почвы, Артур тут же начинал на нем строительные работы, неукоснительно привлекая к этому и научных сотрудников, и альпинистов. Энергия его совершенно неисчерпаема, а так как хозяйственные дела никогда не переводятся, то мы никогда не чувствовали себя при нем относительно спокойно. Очевидно, интуитивно он взял за основу практику шерпа Норгея Тенцинга — все время двигаться, все время что-то делать, видя в этом способ невосприимчивости к экстремальным факторам высоты.

Все эти, может быть, не очень-то существенные подробности нашего быта покажутся кое-кому излишними. Но я хочу подчеркнуть, что именно точное соблюдение всех планов как в мелочах, так и в более крупном обеспечивает успех нашему делу, нашему бытовому и научному существованию.

Пересекавший лагерь ручей, в особенности тогда, когда он вел себя прилично и не старался что-либо затопить, впадал в небольшое озерцо. Согласитесь, что это здорово — купаться в воде, в которой отражаются несколько пяти - шеститысячников и даже два семитысячника.

Но взгляды всех приковывали не палатки или озеро, а стоящий рядом на морене сборный домик (а в 1976 году рядом вырос и его второй, меньший брат), блестевший своими покрытыми фольгой стенами и кирпичного цвета шиферной крышей. В этом домике имеются комната, кухня и тамбур. В нем могут жить, как в купе вагона, шестеро экспедиционеров. Страсть, а вернее привычка к писанию отчетов, протоколов, книг воспоминаний и заметок в газеты коснулась и домика. На одной из его полок расписываются профессора, на другой — мастера спорта (их было явное большинство). Кстати, во Франции такую градацию было бы соблюсти труднее. Там наиболее опытным знатокам гор и восхождений присваивают звание профессора.

Подобные домики весьма удобны и уже опробованы с успехом в разных экспедициях. Так, в группе вершин Джомолунгмы, на высоте 4970 м была по строена хижина «Зеленая шляпа» с четырьмя койками и скамьей; на высоте 5790 м — «Серебряная шляпа», заселенная с декабря 1960 года до конца 1961 года одним гляциологом и двумя альпинистами. Домики были оборудованы под физиологическую лабораторию, в задачу которой входило исследование выживаемости и работоспособности на высоте3/. Многочисленные хижины, подобные этим, построены и в
Альпах.                        •

Можно также вспомнить, что научные лаборатории давно уже арендовали горные массивы. В 1907 году в Коль д'Олене была организована на высоте 2900 м высокогорная лаборатория, которой впоследствии было присвоено имя крупного горного физиолога Моссо. В Давосе был открыт Исследовательский институт высокогорной физиологии, специальные лаборатории в Муоттас-Мурегле (2450 м) и Горнергарте (3100 м), высокогорная научно-исследовательская станция (3450 м, Юнгфрау).

На Эльбрусе есть лаборатория украинских физиологов уже на высоте 3700 м, в Калифорнии — на высоте 3800 и 4340 м, в Перу еще выше — 4880 метров.

Не в порядке хвастовства, а объективности ради подчеркну, что стационарные научные наблюдения на высоте 6000 м, а спорадические (единичные, случайные) — в пределах 6000—7450 м — такой мировой рекорд принадлежит пока нашему коллективу. Лишь в 1981 году промелькнуло сообщение («Известия», 18 сентября), что группа американских врачей планирует основать на высоте 7953 метра по пути на Джомолунгму медицинскую лабораторию.

Все то, что я описываю, хорошо видно днем. А ночью в хорошую погоду поляна Сулоева напоминает собой зал вечно изменчивого планетария, так близки звезды, сверкающие, переливающиеся, подмигивающие и как-то завлекающие, Во всяком случае, на ночное небо можно было и хотелось смотреть долго, оно не надоедало. Я также убежден, что Гёте что-то напутал (правда, он не жил на Памире), но горные вершины не спят во тьме ночной, скорее страдают старческой бессонницей.

Насмотревшись, залезаешь в палатку, после чего прямо по Блоку «... тихонько задернул я полог, чтоб продлить очарованный сон». А иногда палатки плавают в облаках, густо окутывающих не только окрестные горы, но и наши постройки, нас самих. Или же любуешься чудовищными снежными лавинами, летящими и, к счастью, не долетающими до нас с окрестных крутых склонов гор. В особенности часто это происходит при смене погоды и выглядит прямо-таки по Пушкину: «оттоль сорвался раз обвал и с тяжким грохотом упал...». Правда, 18 июля 1977 года на моих глазах в 11 часов 46 минут с ледника Трамплинного сошла лавина, объем которой, по прикидке специалистов, достигал что-то около 3 млн. кубических метров фирнового льда и снега. Она не только поразила наше воображение своей массой, но и хорошо засыпала наш лагерь, изрядно порвав палатку автора этих строк. А 5 июля 1980 года за пять минут температура снизилась с 12 до 5 градусов, что было весьма ощутимо для всех, незваных в эти места гостей.

Лавина л. Трамплинный

Летом поляна Сулоева — весьма оживленное место, где одновременно собирается свыше сотни человек. Каждая спортивная команда, а представители их всех поочередно бывают у нас в гостях как у старожилов, выделяется какой-либо особенностью. Так, у новосибирцев в 1973 году было 16 человек с ученой степенью. Кроме того, в их команде, помимо «тривиальных» для альпинизма физиков, математиков и инженеров, был дизайнер с живым весом под 100 килограммов. Грузинские альпинисты поражали количеством киноработников — их было 9 человек. А в июле — августе 1972 года, когда на поляне расположился лагерь Международной альпиниады, в которой участвовали альпинисты восьми социалистических государств, я специально ходил смотреть, а затем и познакомился с такими легендарными в альпинизме людьми, как заслуженные мастера спорта В.М. Абалаков, Я. Г. Аркин, В.И. Рацек, А.Г. Овчинников, М.И. Ануфриков и другие. Именно они и их друзья, коллеги и последователи, вывели советский альпинизм на международную арену, заставив зарубежных альпинистов уважать не только наши вершины, но и наших восходителей.

 ЧТО ЖЕ ТАКОЕ ВЫСОКОГОРЬЯ?

Альпинисты лезут в горы до тех пор, пока могут. Или пока не доберутся до намеченной вершины. А поскольку и вершины, и устремления альпинистов достаточно высоки, то принято считать, что альпинистские подвиги совершаются в высокогорьях. Став «параальпинистом», я пытался выяснить, сначала хотя бы для себя, а что это, собственно, такое — высокогорья? Как узнать, забираясь в гору, в высокогорье я уже или еще нет? Короче говоря — где нижний предел высокогорий? О верхнем пределе известно любому пятикласснику: в мире это 8.848 м над уровнем океана — гора Джомолунгма, а в СССР — 7.495 м над тем же мировым океаном — пик Коммунизма на Памире, в хребте Академии наук. А нижний предел?

Кстати, вопрос этот для меня был совсем не праздным.

Выяснить нижнюю границу высокогорий оказалось совсем не просто. Я не стал искать ответа в беллетристике, в поэзии, так как хорошо помнил одну песню о Ленинских горах в Москве, где стоит огромное здание МГУ. В песне есть следующие слова:

«Когда взойдешь на Ленинские горы,
Захватит дух от гордой высоты...»

А высота этих холмов, как оказалось, над уровнем океана всего 200 м, а над Москвой-рекой они возвышаются на... 80 метров. Но даже эта высота показалась поэту весьма, впечатляющей.

Поэтому, оставив поэзию, я обратился к более солидным источникам. Сначала, конечно, к специальной географической литературе. Разобраться в ней мне, неспециалисту, было довольно трудно. Но когда я добрался все же до интересующей меня информации, то и вовсе стал в тупик.

В одной книге сообщалось, что высокогорьями следует считать верхнюю часть гор, где уже не растет лес. Мне это понравилось. Как просто, оказывается. Уж лес-то от травостоя любой отличит... Но в следующей книге эта точка зрения начисто и убедительно опровергалась: дескать, в разных горах, и даже в одних и тех же, но на разных склонах, лес доходит до разной высоты. И даже есть такие горы, где лес на склонах из-за сухости вовсе не растет, например, в Тибете. И на Памире тоже: как раз там, куда мне нужно. Ну что ж, и то верно: если термометр неисправен, им больному температуру не измеришь, а уж если термометра, то бишь, леса, совсем нет...

Стал читать дальше. Когда стопа просмотренных книг на столе уже закрывала меня с головой, я обнаружил в одном справочнике указание относительно того, что высокогорья начинаются в горах везде и всюду с двух или трех тысяч метров. Почему именно с двух-трех, а не с трех с половиной или четырех, не сообщалось. Такая неопределенность и отсутствие обоснований меня не устраивали. Потом встретилось определение, согласно которому высокогорья начинаются со снеговой линии: если летом снег не стаивает – это уже высокогорья.

Но ведь и снеговая ли­ния, как выяснилось, лежит на разных высотах: при морском климате ниже, при континентальном — мно­го выше. А мне нужна была точная цифра...

Встречались и другие признаки нижней границы высокогорий. Альпийский рельеф, например. А отку­да мне, медику, знать, что это такое. К тому же, мне конфиденциально сообщил один географ, что каждый геоморфолог приводит свой перечень признаков аль­пийского рельефа. Не годится! Встретился и такой признак: развитие альпийских лужаек в раститель­ном покрове. Но ботаники объяснили мне, что и лу­жайки эти не везде имеются, а только во влажных по климату горах. Как признак, указывалось и от­сутствие земледелия. А как быть с необитаемыми го­рами? Да и граница земледелия, говорят, тоже ле­жит на разных высотах...

Тогда я махнул рукой на литературу и стал рас­спрашивать об этом знакомых (и незнакомых тоже) специалистов. И вот что я услышал:

—                 «В высокогорьях в солнечном спектре преоб­ладает жесткое коротковолновое ультрафиолетовое излучение, в диапазоне длин волн 260-320 милли­микрон, а если длина волн больше — это уже не вы­сокогорья»,— сказал мне геофизик;

—                 «Высокогорья — это горы, где альпинистские маршруты прокладываются на высоте более 3500 м», — сформулировал альпинист;

—                 «Высокогорья — это та часть гор, где развит верхний денудационный ярус рельефа»,— просвещал меня геоморфолог;

—                 «Высокогорья — это та часть гор, которая со прикасается со свободно циркулирующей тропосфе­рой»,— сообщил синоптик;

—                 «Высокогорья начинаются с той высоты, где и в самый теплый месяц наблюдаются заморозки», — прояснил вопрос климатолог;

—                 «Высокогорья — это высотный пояс аккумуляции снежников и ледников», — безаппеляционно про­изнес гляциолог.

Уф! Я уж начал подумывать, что высокогорья во­все не поддаются какому бы то ни было определению, как однажды...

…Однажды, просматривая мой авансовый отчет, наш бухгалтер строго заметила:

— Разве вы не знаете, что высокогорную надбав­ку платят только с 2.000 метров, а до 2.000 — это не высокогорья!?

Вот оно что! А я-то... Впрочем, а почему, собст­венно, 2.000? Но задать этот вопрос бухгалтеру я не решился...