Альпинисты Северной Столицы

ЖЕНЩИНЫ И ГОРЫ

Виктор Андриенко – физик, МС СССР  

    Мне представляется, что если впереди, не по расстоянию, а по времени Вас не ждет встреча с женщиной, красота горной природы кажется более обыденной, блеклой – как будто в ней нет души.

    После выхода сборника «Альпинисты северной столицы» я (думаю кратковременно) попал в центр внимания. Ко мне подходили люди с разными вопросами: возражениями, пожеланиями, оценками, и я в какой-то момент сказал себе – стоп, надо остановиться, подумать, что происходит, и вообще – нужно ли все это, т.е. нужно ли все это описывать. Особенно большое впечатление на меня произвели слова Юры Устинова: «Тебе надо писать…», который сам писал статьи еще в сборнике «Вертикаль» (1979) и в последнем сборнике «Альпинисты Северной столицы». Мне нравилось, как он описал сложную фигуру Петра Буданова, в команде которого Юра ходил не один год, так же как и Кир Коноплев – зам. директора нашего института, чемпион страны, «снежный барс» из Гатчины. Он так же отзывался о Буданове по-разному – с большим уважением, но в то же время не опуская некоторых его качеств, которые не вызывали восторга.

    Вот в таком же ключе мне хотелось бы написать о женщинах, с которыми приходилось сталкиваться в горах. Тот же Герман Андреев как-то позвонил и сказал: «Андриенко, нужно написать о женщинах, что-то вроде «Альпинизм и женщины», давай, жду...», и я в очередной раз задумался. Про кого, как, зачем и почему? И я начал вспоминать...

    Первое, что пришло в голову, было то, что многие из нас попали в горы из-за женщин. Я, так совершенно точно. А дело было так. Я учился в университете, г. Харькова, девочек на нашем факультете – физико-техническом – не было, и когда устраивали вечера, то приглашали к нам биологинь, т.е. девчонок с биофака. На одном из таких вечеров я и познакомился с Наташкой. Она занималась в секции альпинизма, но в горы еще не ездила, и как-то пригласила меня на выезд альпинистов на университетскую базу в Фигуровку, что под Чугуевым. Я в то время занимался мотоспортом, рюкзаков никогда не таскал, и вообще считал это не интересным. «Что я дурак - таскать такие тяжести, то ли дело на мотоцикле - посадил девочку сзади, рюкзаки по бокам прицепил и вперед».

    Но вскоре я изменил свое мнение, и виной тому стали песни. После тренировок и разного рода соревнований вся компания собиралась у костра – штатный гитарист Леша Шпилинский (Шпиля) доставал свой видавший виды инструмент и тут всё замирало – мы уносились в другие миры и это было здорово.

    Я уже не так резко отзывался о друзьях Натальи, а позже вообще попал в капкан. Подошло время выезда в Днепропетровск, где на скалах карьера проходило первенство Вузов г. Харькова по скалолазанию, я согласился поехать посмотреть и тут случай сыграл со мной злую шутку. Валера Попов – член команды университета на тренировке подвернул ногу, заменить его было некем, и тогда народ вспомнил про меня. «А что? Руки у него крепкие, на мотоцикле ведь гоняет, про страховку мы ему расскажем, чуток пусть полазает, у нас еще в резерве день, и – на старт. Пусть не пролезет, это ничего, а то у нас будет не полный состав, мы вообще тогда теряем шанс надрать Политех.» А за Политех в то время выступал известный на Украине скалолаз - Виталий Тимохин (ученик Олега Космачева). Через год Виталий погибнет на стене Ушбы, но фильм «Синие горы», где он снимался, я не забыл до сих пор, так же как и его выступление на скалах. После недолгих разговоров (со стороны Натальи) я согласился выступить, хотя позориться на ее глазах мне было не очень приятно. Но если женщина просит…? Сколько раз я потом попадался на эту удочку, хотя и был уже вполне, как мне казалось, зрелым человеком.

    Выступить я выступил, да не просто пролез, а занял третье место (наверное с перепугу, такое бывает) и мы, наконец выиграли у Политехов. Валера Овчаренко долго тряс мою руку, поздравлял, но больше всего мне, конечно, запомнилась Наташка, ее сияющие глаза, и банка сгущенки из ее рук, как награда.

    А летом меня отправили в альплагерь Цей, где мы вместе забрались на Казбек в честь 40-летия Северной Осетии.

    Песни у костра, сияющие глаза девушки, которая нравится вам, кусочек экспедиционного, а не лагерного альпинизма, при восхождении на Казбек, моей первой горы – разве мог я устоять против всего этого? Мотоциклисты назвали меня предателем, а я попал совсем в другой мир, и потом, сколько не пытался в силу разных причин (Наташка уже давно бросила заниматься горами, я закончил учиться и был распределен в Гатчину, альпинизм стал здорово мешать работе, были проблемы и в семье с первой женой и т.д. и т.п.), но выбраться из этого мощного, в первую очередь эмоционального потока, я уже не смог.

    Так, что у кого свои причины, а лично я попал в горы из-за женщин.

    И, как мне кажется, я в этом не одинок.

    Здесь нужно отметить еще одну деталь – первым моим инструктором (которая сразу «наградила» меня старостой отделения) была Неведомская, само восхождение (сразу на 5 тысяч) давалось ей тяжело, но нас она не бросила (не передала другим) и мужественно «дотащила» до самой вершины, а не до перемычки, как было с остальными отделениями. Уже на самой вершине началась непогода и наше отделение оказалось единственным, кто по настоящему был на горе, хотя восхождение засчитали всем.

    Первая женщина из мастеров альпинизма, что запомнилась мне – Эльвира Шатаева. Мы с Волчарой (Валера Волков) удачно выступили в связках на ЦС «Спартак» в Крыму. Я стою перед судейским столиком и она, как главный секретарь соревнований, вручает мне грамоту, я немного робею перед такой красивой женщиной, ветер вырывает у меня грамоту и восходящим потоком, ее поднимает вдоль скалы метров на 50 вверх, а там ее атакуют ласточки. Все, в том числе и Эльвира, смеются, а я вначале краснею, что упустил грамоту, а потом хохочу вместе со всеми. Разве мог тогда я представить, как трагически погибнет эта «королевских кровей» (на мой взгляд) женщина в урагане на склонах пика Ленина. Так же как и ее напарница – Нина Васильева... Лагерь Узункол, я с группой гатчинских альпинистов возвращаемся в лагерь, мокрые и злые, что нас не будут кормить, и тут нас встречает Нина Васильева, по матерински обнимает, быстренько бежит на кухню и крадет для нас несколько котлет от общего стола, разве забуду я эти котлетки?

    Здесь сразу же, пока не забыл, хотел бы отметить вот что. Многие женщины любят нас, мужиков, не за то, что мы  –  герои, а чисто по-матерински, видя наши усталые и облезшие рожи, подмороженные руки и ноги. И Бог еще знает за что. Именно материнские чувства являются (так мне кажется теперь, когда за плечами не один десяток лет хождения в горах) одной из причин краткосрочных горных романов. Нет, это не касается Васильевой, так же как и всех других женщин, о которых я вспоминаю, это я написал просто, чтобы не забыть потом, и чтобы мы, мужики, шибко не задавались.

    Следующий случай, что врезался мне в память, гибель семейной связки на Шхельде. Я помню бездонные детские глаза ребенка, что потерял сразу и отца и мать. И после этого я сказал себе, что моя жена никогда не будет спортсменкой, никогда не будет ходить в горах. Это в дальнейшем привносило немало сложностей в мою семейную жизнь с уже второй женой, Ольгой, но слово свое я сдержал. Женщина, мать не имеет права погибнуть, так я думал тогда, так думаю и сейчас.

    ...Роза Беззубкина и Нина Луговская. Валера Беззубкин всегда возил их в горы вдвоем и брал на маршруты либо вместе, либо по очереди. Обе – мастера спорта, обе – «снежные барсихи», если так можно выразиться. Когда нас прижало грозой на несколько дней на Шхаре (в тот раз с нами была Нина Луговская), жена моя, Ольга – не альпинистка, работая в бухгалтерии – рассказывала, что Роза – жена Валерки нервничала, на всех рычала и тайком попивала водку. Она, опытная спортсменка, понимала, в какую передрягу мы попали, лавинами со Шхары сбросило не одну группу, многие, в том числе и чехи и поляки так и лежат там ненайденные.

    Уже позже, когда мы спустились вниз, и прошло какое-то время, я, как бы невзначай, спросил Валерку, почему он выбрал себе именно Розу, именно такую жену, с таким характером? Валера, во первых не удивился моему вопросу, а потом, через какое-то время, желая видимо поточнее сформулировать ответ, сказал: «Ты знаешь, с другой мне было бы скучно, наверное так».

    Они лежат вместе на склоне Победы и так останутся вместе навсегда. Страшный, но все же символ.

    И еще, я, наверное, сейчас напишу чушь, но я рад за них и я им завидую.

    Память старается уйти от печальных картин, старается высветить что-то более спокойное, приятное и это ей удается.

    Берта Клецко – еще одна женщина «королевских кровей», такое же мимолетное столкновение как и с Эльвирой Шатаевой. Альплагерь Шхельда, зима, я выиграл новичковый слалом и Берта вручает мне как победителю торт, а Костя  –  самодельную медаль из березового кругляка с выжженной надписью «чемпион». Многие из своих последующих медалей гораздо более высоких по рангу я растерял, а эту сохранил, мне казалось, что в этой деревянной медальке есть душа.

    Я их часто вспоминаю вместе, нет, я не был с ними близко знаком, но все они для меня  – как эталон женщин в горах, достигли успехов на спортивном поприще и в то же время сохранили себя как женщины, не опустились до бытового уровня. Наверное, были и есть в горах и другие женщины, похожие на них, но мне запомнились эти.

    Мне кажется Джек Лондон, когда описывал северных женщин, которые делили не только ложе со своим мужчиной, но и все тяготы суровой полярной жизни, вместе с тем оставаясь привлекательными, (а ведь это так непросто), он и называл «настоящая скво».

    Не знаю как Крис Бонингтон – фигура в альпинизме известная (это он описывал, что на Южной стене Аннапурны разговоры о женщинах у них составляли 5%), а многие мужики, с которыми мне приходилось ходить, не забывали про женщин даже когда прижимало по серьезному.

    Нет, я не идеализирую женщин, я всегда воспринимал их такими, какие они есть, и более того, на серьезную гору старался их не брать, но если бы по возвращении вниз нас не ждали женщины, горы потеряли бы очень существенную часть своей красоты.

    Я вспоминаю Ленку Кулешову (Лисичку) – как прозвали ее мои пацаны (10-12 лет) в Артуче. Ребятишек я привозил в Артуч, чтоб заниматься скалолазанием с согласия Коли Голубева, хотя для него это было не просто. На мой взгляд, это был один из лучших начучей по тем временам, и не столько тем, что сам ходил, а тем, что создал в лагере ту неповторимую атмосферу (её искусственно не создать), в которой мы (и спортсмены и инструктора) жили. Он понимал, что часть этой жизни нужно вдохнуть и в мальчишек. Ленку мои пацаны держали за «свою», больше никто из женщин лагеря такой чести не удостоился. Красивая женщина, хорошая скалолазка. Как-то втроем, Кацапов, Ленка и я промолотили Уреч за 2 часа (нужна была схоженность на 4б перед 5б) и вторая задача – не потерять день отдыха, т.е. вернуться до завтрака. Как Ленка шла  – просто загляденье! Но выбрал в напарники, чтобы в двойке идти на Марию, я все же Кацапова, чем невольно обидел Ленку. Прости меня, Лена, за те далекие времена, но видеть напарником на стене хотелось все же мужика, ты в этом не виновата. Наверное, часть того состояния Ленки «сидела» и в головах женщин, что рискнули пойти на Ленина одни. Сколько раз потом, проходя на Куликолоны мимо Уреча я вспоминал Ленку и стену, по которой она шла. Это была сказка.

    Я давно заметил, что каждый район у меня ассоциируется с каким-то конкретным человеком, наиболее ярким представителем что ли, а может по другой причине  – какой-то случайной, иногда забавной, иногда трагической, бывает по-разному. Иногда районы у меня ассоциируются с женщинами, как, глядя на Уреч я вспоминаю Ленку, так Красноярские столбы я не представляю себе без Алисы Грачевой.

    Мы на Слоненке – вокруг Алисы стайка ребятишек, все хотят показать ей свое умение лазать, всем хочется завоевать ее внимание. И Алиса  – вся такая строгая из себя. А ведь бывали времена, когда она прыгала по шкуродерам «на заклинку», да не вниз ногами, а вниз головой (кто был на столбах, тот знает).

    Еще я часто вспоминаю картину с Алисой, но уже в Артуче. Она с Лебедем проходит, как обычно, трехдневный маршрут за день, и вторая характерная деталь – входят в лагерь вместе – Лебедь с рюкзаком, а на нем верхом Алиса с рюкзаком. Большой Лебедь и маленькая Алиса. Такой номер исполняли только они.

    Душевная женщина, прекрасная скалолазка, всю свою жизнь посвятила ребятам. Возможно, именно поэтому у меня Столбы ассоциируются с Алисой, хотя там, рядом с ней, было много и других личностей: Демин, Губанов, Руйга, Федоров, Теплых, Балезин – личностей с большой буквы, у каждого свой взгляд, своя философия. Пожалуй, надо остановиться, потому что если начать вспоминать про Столбы – на остальное просто не останется времени, настолько интересен этот край и его люди, и над всем этим – мощная глыба – Путинцев дядя Вова.

    Так вот. Столбы для меня – это, прежде всего Алиса, наверное, это оттого, что я сам люблю заниматься с детьми, мне это близко. Так и запомнилась эта картина – Алиса, а вокруг стая ребятишек.

    В последнее время мне часто вспоминается Артуч, мне снится, что я пролетаю мимо Уреча, поворачиваю налево и вижу Куликолонские озера, Синайский полуостров, где стоял с отрядом (а какую рыбку мы там ловили!), беру вверх и вот я над перевалом, и открывается чудесная картина – Алаудинские озера и над ними Чапдара.

    От голубовато-зеленой до лазури вода озер и красноватый треугольник горы, что отражается в озерах. Поворачиваю направо и вот подо мной маленькая Пиала. Простенькое озеро, но до чего милое. Здесь с В. Пастухом мы долго ждали Толика после Чапдары.

    Мне все чаще горы вспоминаются не по конкретным восхождениям (это остается), а как мир, размытый в пространстве и времени, включающий в себя и хорошее и плохое, и грустное и веселое, и красивое и уродливое, т.е. какая-то смесь впечатлений.

    Попробую объяснить на конкретном примере эту смесь. Чапдара «с обратной стороны», маршрут 6-ой категории, накануне на нем произошла авария, погиб (в результате срыва) один из участников сбора Эльчибекова, а у нас (инструкторов Артуча) пересменок, многие на Мирали и Бодхоне уже были, поэтому выбираем Чапдару. Мы даже не даем маршруту отстояться после аварии, у нас на это нет времени, и вот мы выходим за два перевала в этот неблизкий путь.

    «Мы насилуем гору» – подумалось мне. Здесь хотелось бы отметить, что многие альпинисты (и я в том числе) в какие-то моменты восхождений ассоциируем гору с женщиной (может быть потому, что гора – по крайней мере в русском языке – женского рода?)

    Наблюдателей у нас нет, все разбежались по горам, поэтому Коля Голубев предупредил – два подряд невыхода в эфир-сигнал бедствия. Я отвечал за связь, но в какой-то момент, работая впереди, оказался оторванным от радиостанции, а тут мужики снизу мне дают знать, что пора выйти на связь. Я крикнул вниз, чтобы вышел Толя, мне сейчас не до этого, что он и сделал. А на следующей связи (лидером работал Пастух и я опять соединился со станцией) увидел, что «клеммы» питания закорочены и станция села. Запасного питания у нас не было (стена все-таки, каждый грамм на учете, да еще воду с собой тащили). Я вынул батарейки, помял их камнями (это иногда помогает) и опять вышел на связь. Треск в эфире меня воодушевил, но ненадолго, станция работала только на прием. На следующей связи (уже второй пропущенной) я слышал вопросы лагеря по нашей Чапдаре у всех других групп и сборов. Но никто про нас ничего не знал, рация по прежнему не работала на передачу. Попахивало спас работами, (а ведь у нас все в порядке, и идем хорошо, промолотили уже большую часть стены). Как подумаю, что скажут мне ребятки, что пойдут за два перевала нас искать, так становится не очень хорошо. Прямо как в том анекдоте – на вопрос врача: «Как себя чувствуете?» – клиент отвечал: «Я чувствую себя, доктор, но не очень».

    И вот мы подходим к месту аварии. Обрывки бинтов, куски веревки – грустная картина. Минута молчания и размышления о том, как дорого мы платим за свои увлечения, а дальше опять перенастройка на рабочий лад – надо идти дальше. А у меня в голове стучит все тот же вопрос – что делать со связью? Ведь нагружаю других людей ненужными им хлопотами, и тут вижу несколько отработанных батареек. А что если попробовать? Все также помял их камнем, собрал длинную колбасу (помогал держать Пастух) и вышел на связь. К нашей общей радости мой вызов принял Гурьян (Ленинградский сбор на Алаудинах). Я быстренько «встал на колени» и упросил Юру передать в лагерь, что у нас все в порядке, нелады с рацией и завтра к вечеру будем внизу. Только это и успели передать, как станция опять «сдохла».

    Толя шел весь остаток стены как побитая собака. Почему коротнул питание, он нам толком так и не объяснил. Позже, внизу мы узнали, что он – кандидат тех. наук (а Голубев смеясь добавил – «тех еще наук»). Но на этом наши приключения с Толиком не кончились. После вершины и дюльферов на спуске мы дальше пошли «кто как хочет». Нет, мы не надоели друг другу или еще что, просто, после горы иногда хочется пройтись одному. Договорились встретиться у Пиалы. И вот мы с Пастухом сидим уже два часа, двое прошли, а Толика нет. Искали мы его на склоне (пришлось опять подниматься). При этом всяческих слов в его адрес мы сказали немало. Потом искали по всем сборам и отрядам на Алаудинах. Причем скромно так искали – «Вы нашего Толика случайно не видели?». Не поднимать же шум из-за потерявшегося после шестерки, засмеют ведь, а самим было не до смеха).

    Так, в поисках его мы и забрели на Эльчибековские сборы. И там я увидел Флюру Жирнову. Мы были немного знакомы. Флюра сменила «наверху» нашу чемпионку по скалолазанию из Гатчины – Веру Носову.

    Флюра накормила нас настоящим борщом с мясом – приятное воспоминание – а потом спросила, чем это я так расстроен, и я ей во всем признался. «Я сейчас поищу его от своего имени». Она быстро схватила она нашу ситуацию и убежала к радисту. Долго пыталась выйти на связь с Лагерем, стало уже темнеть, и мы приуныли – ночевать придется здесь, в Алаудинах, до лагеря сегодня не добраться. А как подумаю, что завтра, если не найдем Толика, придется поднимать все ущелье, становилось муторно. Уже совсем стемнело и наше настроение село на нуль, как те самые злосчастные батарейки. И тут выплывает из темноты Флюра и сообщает, что Толик уже в лагере и пьет чай. Тут мы с Пастухом выдали такие рулады, причем открытым текстом, что Флюре пришлось тихо отойти.

    Появилась она немного позже, когда мы стали обсуждать «Что делать?» уже обычным языком. Флюра предложила нам переночевать у них в свободной палатке, а завтра утром уйти через перевал в лагерь, что мы и сделали. Почему я так подробно описал все эти наши веселые и не очень впечатления, эту смесь, как я ее назвал выше? Наверное, потому, что все невеселое и нервное с той горы улетучилось, а вот Флюра и то, как она нас встретила, и помогла – осталось. Женщины, иногда не делая для этого, казалось бы, больших усилий, часто выводят нас, мужчин из «пикирующих» состояний. У них это получается легко и просто, иногда взглядом, иногда простым прикосновением руки. Нам, мужчинам это не дано. Флюра тогда сыграла для нас роль регулировщицы (как в старых военных кадрах), махнув флажочком в сторону дороги с хорошим настроением.

    А потом я встретил Флюру уже через несколько лет, когда был тренером молодежной сборной в Чимгане на кубке СССР по скалолазанию. Флюра выиграла все три вида, став абсолютной Чемпионкой. Я всегда считал, что спорт на высшем уровне – это уже скорее искусство. И вот я дарю ей за ее прекрасное выступление бутылочку коньяка и объясняю вышенаписанные слова. Флюра ошарашена и признается, что так ее еще никто не поздравлял, а потом, уже в конце встречи вдруг сказала: «Вы знаете, наверное, в ваших словах, что-то есть, потому что после трассы, даже еще не зная результата – выиграла или нет – я подумала – в этот раз я прошла маршрут – как песню спела». И я сказал себе: «Какая она умница – как попала в точку, какие слова»! А потом она показывала слайды о своем американском друге и о том, как жила в Штатах, и это уже была другая Флюра, которая мне не очень нравилась. И тогда я вспоминал Алаудинские озера, наши приключения на Чапдаре, стройную фигуру Флюры на фоне гор и думал, о том, что красота этих мест (ее Родины) будет не полной без нее (Флюра опять собиралась в Штаты).

    И в те далекие времена и сейчас (когда я знаю страшную цифру – 50 тысяч уезжающих ежегодно из России за рубеж женщин) мне грустно, потому что в этом есть доля и нашей вины.

    В заключение хотелось бы отметить еще один момент. Многие, как и я, попали в горы из-за женщин, чего греха таить – женщины любят людей необычных, интересных, можно сказать – героев, и все это (конечно не единственная причина, что манит мужиков в горы, но все же) оборачивается против них же – женщин. Мы часто оставляем их внизу, в ожидании, а что может быть тяжелее испытания, чем ждать, не зная – вернется он или нет. Получается заколдованный круг, они вовлекают нас в смертельную игру, а потом сами же от этого и страдают. И еще – мы меняемся ролями, теперь уже они тянутся за нами.

    Хочу привести одно стихотворение, которое написала женщина, когда муж ее был (пропадал) в горах. Это стихи Ольги Андриенко, и неважно, что она моя жена, что она не альпинистка (хотя и была в горах), мне кажется, она написала от лица всех женщин. «Таланная баба» – так говорил о ней Валерка Беззубкин, когда мы вместе были в Безенги.

Я по жизни иду,
Как по тонкому льду.
От животного страха немею:
Оступлюсь, упаду
И под воду уйду
И не выплыву, нет, не сумею...
Но нельзя же стоять и от страха дрожать?!
И ведь надо решиться когда-то!
Я рискнула. Бегу.
А на том берегу
Он стоит и смеется, проклятый...

     И последнее. Женщины, что погибли на пике Ленина – «проломился лед». Я не могу их забыть и опять возвращаюсь к ним. Мне кажется, что они не столько хотели отнять у нас часть монополии под названием «Горы», сколько стать ближе к нам, мужчинам, и в этом есть тоже часть нашей вины, по крайней мере, я так чувствую.

    Разве может женщина, не побывавшая в горах написать такие строчки, как написала Ада Якушева Визбору:

Ты мое дыхание, утро мое ты раннее,
Ты и солнце жгучее и дожди...

            или

Да обойдут тебя лавины...

            или       

А мне все чудится ночами
Тепло от твоего плеча... 

    Простые слова, но до чего понятные.

    Прочитав еще раз написанное, я вспомнил о том, что много женщин мне встречались в горах и по разным поводам, и то, что я написал – только маленькая часть, а все про женщин и горы написать невозможно, так же как и то, что женщин нам до конца не понять, какие они. Женщины всегда останутся для нас загадкой, мы, мужики слишком примитивно устроены, чтобы понять их.

    И еще я подумал: этой статье не хватает какого-то штриха, что ли. Портрет женщин получается неполным, незаконченным.

    И тут я вспомнил Люсю Варжапетян (Варжо из Питера – как ее называли в Безенги). Мне вспомнились ее глаза. Какие глаза у этой женщины? В них я видел дерзость. Дерзость в отношении всего, что ее окружало – в отношении к нам, мужчинам, в отношении гор (взойти на Победу, когда пик формы уже далеко позади – это не фунт изюма), в отношении нашей сегодняшней дурацкой жизни, и многого еще чего, что и не описать словами.

    Дерзость в глазах женщины. Вот на этом, пожалуй, и нужно остановиться.