|
|
По поводу комментариев В. Смирнова и
Ю. Ицковича (редакции) к моей статье о
риске в горах
(читайте статью ЕЩЕ РАЗ О РИСКЕ, «РОМАНТИКАХ»
И БЮРОКРАТАХ).
В седьмом выпуске «Альпинистов Северной
Столицы я опубликовал статью,
посвященную проблеме риска в горах, где, в
частности, коснулся опять и трагедии на
пике Коммунизма в 1977 году. На этот раз за
моей статьей последовало два комментария
участников того восхождения – Юрия
Ицковича, члена редакции сборника с
которым я полемизирую по вопросам
отношения к горам и риску при
восхождениях, и Владимира Смирнова. И мне
хотелось бы кое-что ответить моим
критикам, особенно Владимиру Смирнову,
который выступил в сборнике впервые.
Комментарий непосредственных участников
описываемых и обсуждаемых событий всегда
интересен и важен. Поэтому спасибо
Смирнову, но, по-моему, он кое в чем не
совсем прав, критикуя написанное мной. Я
могу согласиться лишь с одним обвинением
Смирнова в мой адрес – в излишней
эмоциональности, которую он называет
злостью по отношению к Владимиру
Ицковичу. Я не дипломат, к сожалению.
Некоторые мои слова в его адрес
продиктованы эмоциями, но суть претензий
к его поведению тогда это не меняет.
Почему к нему в первую очередь? Потому,
что он был руководителем того
восхождения, и на нем лежала главная
ответственность. И то, что это была
дружная команда, дела не меняет. А вообще
то, что я написал, относится не столько к
поведению Ицковичей тогда, сколько к тому,
что писал Юрий Ицкович в АСС уже в
недавнее время как о тех так и о других
событиях и альпинизме и туризме вообще.
Владимира Ицковича уже нет, и он после той
аварии сменил стиль жизни на более
соответствующий, как мне кажется, его
натуре, его типу личности. И поступил
правильно, ответив не словами, а своими
действиями на вопросы, поднятые той
аварией. Таким людям, как он и тот же
Космачев, для удовлетворения своих
внутренних потребностей лучше
действовать в одиночку, максимум вдвоем с
подобным себе, напарником-фанатиком.
Владимир это понял и осуществил, за что
ему честь и хвала, а Космачев – нет. Хотя,
возможно первый звонок, тогда на Птыше,
был для Космачева слишком слаб –
подумаешь, руку сломал участник, зато
двое забежали на вершину, когда никто
больше туда в тот день не пошел, - а после
гибели Мышляева, возможно, и он сменил как-то
свой взгляд на жизнь – я не знаю.
Смирнов сам впал в грех зла (излишней
эмоциональности, я бы сказал),
приписываемый им мне, назвав меня
сторонним наблюдателем, подобным зрителю
на стадионе, потягивающему пиво из банки.
Я, конечно, не был участником того
восхождения, но сам я восходитель, был
участником экспедиции по поиску тел
погибших, и информацию обо всем получил
не из каких-то слухов, а от начальника
этой экспедиции Ивана Благово, который
меня и пригласил в нее, как родственника
погибшей Лены и опытного альпиниста.
Никакой другой информации я не имел.
Благово, конечно, тоже не был участником
того похода, но он был членом коллектива,
в котором разбирался этот несчастный
случай.
Кстати, чтобы понять причины такого
печального конца восхождения, и
уцелевшим участникам полезно попытаться
взглянуть на себя и своих товарищей со
стороны. Хотя бы через 2-3 десятка лет.
Именно это я пытался довести до сознания
Юрия и других своих оппонентов и в первой
статье о пике Коммунизма, и в последней о
риске вообще. Не только «игроки» и «зрители»
по-разному оценивают одни и те же события,
но и сами игроки. Более того, почти всегда
заметно меняются оценки и у одного и того
же «игрока» по прошествии времени,
необходимого для спокойного осмысления
всего.
Конечно, в альпинизме и туризме всегда
есть риск, и всегда бывают ошибки. И у меня
их было достаточно. В 1960 году я падал
вдвоем с Литваком с гребня Джанги-Тау в
сторону Безенгийского ледника примерно
250 метров, по похожему, но чуть более
страшному склону, чем у Лены и Юрия на
пике Коммунизма. В полете, зная откуда и
куда лечу, я успел про себя распрощаться с
жизнью, удивляясь лишь тому, что
продолжаю что-то ощущать, и уцелел лишь
чудом, сумев остановиться в нескольких
метрах от нависающего стометрового края-откола
висячего ледничка. Погибших и
покалеченных там не было – очень повезло,
но я не горжусь, а стыжусь этого события, я
мог и должен был избежать того падения. И
главную вину я признаю за собой, так как я
был там старшим и более опытным (совсем не
намного), хотя первый сорвался и сдернул
меня Литвак. На следующий год мы спускали
по гребню Коштан-Тау в бессознательном
состоянии, заболевшую пневмонией Люсю
Самодурову. Мы успели спустить ее, но
бывший тоже в наше группе врач Юра
Шевченко, который ее и спас непрерывными
уколами, антибиотиками и стимуляторами,
потом много лет не мог простить себе, что
он не заметил во-время ее состояния и
позволил ей добраться до вершины, не
завернул всех назад. Да, болезнь - это
случай, не повезло. Но в горах 99 процентов
несчастных случаев не фатальны, а –
следствие тех или иных ошибок, и могли бы
быть предотвращены.
Вот это и есть, наверное, единственная моя
претензия к Юрию Ицковичу: что он
оказался в данном случае неспособен к
самокритике, неспособен, даже через много
лет, проанализировать и попытаться
понять свои и брата ошибки тогда и
покаяться в них. Может быть это кому-то
помогло бы их не повторить. Да, я, возможно,
делю восходителей на «черных» и «белых»,
если хотите (это мне инкриминирует
Смирнов). «Черные» - это восходители,
неспособные признавать свои ошибки и
учиться на них и учить этому других. Но я
верю, что большая часть «черных» еще
могут превратиться в «белых», и Юрий
Ицкович в том числе. Но надо бы, чтобы это
происходило во-время, прежде, чем….
Вообще – забавно! Меня укоряют в «постыдной»
правильности! Как отличника в школе его
разгильдяи-товарищи. А 50 лет назад меня с
друзьями не на много старшие товарищи –
Саввон, Павлова с компанией - публично
обвиняли в опасном авантюризме, который
неминуемо приведет к авариям. Я не
родился «правильным», но общение с горами
и с людьми в них воспитывало меня. То, что
Смирнов называет «правильностью» (с
отрицательным оттенком), я называю
уважением к горам и к своим товарищам.
Необходимость думать и анализировать
свои действия, пытаться предусматривать
результаты вытекает именно из такого
уважения, а не из бюрократического
желания, чтобы все было поглаже.
Восходителю, который не учится уважать
горы, не эволюционирует в сторону «правильности»,
лучше оставить восхождения, а если ходить
– то в одиночку.
Насчет хвастовства Ицковичей, я, наверное,
не совсем прав. Тут, видимо, дело в
примечаниях редакции, которая требует и
сообщает сведения об авторах (и это
правильно). И о моей докторской степени
упоминает редакция, запросившая у меня в
свое время анкету, а об Ицковиче, например,
сообщается не только, что он кандидат
технических наук, но и точное количество
полученных им патентов на изобретения (слава
Богу, у меня не запрашивали сведения о
моих печатных публикациях). За это я не
думаю обвинять Ицковича в хвастовстве –
он тут не причем.
Кстати, я не просто доктор, а вулканолог, и
моя научная работа связана с горами и с
изрядным риском. Четверо моих
сотрудников трагически погибли во время
работы на извержениях. Так что моя
научная работа тоже дает мне и материал и
право обсуждать проблему риска в горах.
Очень странными мне кажутся замечания Ю.
Ицковича. Как он сумел увидеть ёрничание
в моих словах о том, что он пытался
задержать Лену, схватив за шиворот? А как
иначе можно задержать падающего, когда
идут развязанные? За шиворот, или за
рюкзак. В давние времена я именно так
задержал свою поскользнувшуюся жену на
крутом снежнике, догнав ее глиссером. (Конечно,
на пике Коммунизма такое было не возможно).
И насчет трагически нелепой гибели
Владимира. Юрий, видимо, просто плохо
знает русский язык. Цитирую толковый
словарь русского языка Ожегова: «НЕЛЕПЫЙ.
Не оправдываемый здравым смыслом,
странный, несуразный». «Нелепо» не имеет
ничего общего с «некрасиво», а тем более с
«от водки и от простуд». К сожалению,
нелепо гибнут многие, в том числе и
замечательные и выдающиеся люди. Точно
также трагически нелепо погибли
выдающиеся альпинисты – мой лучший друг,
мастер спорта международного класса,
замечательный тренер Саша Колчин и его
самый знаменитый ученик, альпинист №1 в
России - Володя Балыбердин. Они были сбиты
нарушившими правила автомобилями на
дороге – один в Токсове, другой в
Ленинграде. А Владимир Ицкович был сбит
на стандартной лыжне случайным лыжником,
тоже нарушившим правила, поехавшим
против хода. Иначе, как нелепыми, все эти
несчастные случаи назвать просто нельзя.
А в случае с гибелью Мышляева я и не думаю
обвинять Космачева в «замышлении
убийства» так же как и не думаю сердиться
на комиссию, разбиравшую этот несчастный
случай. И против выводов комиссии я не
думаю возражать, а Юрий Ицкович пытается
мне приписать совершено противоположное
мнение. Прочтите Юрий Соломонович еще раз
мою статью! Сержусь и обвиняю я совсем
другую комиссию – ту, которая разбирала
несчастный случай, произошедший в группе
Космачева на 7 лет раньше - в 1956 году на
Птыше, когда его участник не погиб, а ушиб
голову и сломал руку. Тогда комиссия
неправильно оценила вину Космачева и
наказала его чересчур мягко и нелогично,
оказав ему этим плохую услугу. И обвиняю я
также товарищей-защитников, которые
заявляли, что и это неоправданно мягкое
наказание есть результат не вины
Космачева, а происков «злобных
завистников». Адекватное наказание и,
главное, общее осуждение Космачева тогда
не восстановило бы немедленно сломанную
руку, но, возможно, помогло бы
предотвратить гибель команды Мышляева. А
правильная реакция (общественного мнения,
прежде всего) после аварии 1963 года
конечно не вернула бы к жизни погибших, но
повлияла бы положительно на учеников и
последователей Космачева и сохранила бы
какие-то жизни в дальнейшем..
Вообще у меня возникает впечатление, что
Юрий Ицкович как-то все время уходит от
разговора «по сути», уклоняясь на детали
и искажая их.
И не надо сваливать все на судьбу и
провидение. У провидения почти всегда
есть исполнители, и о том, чтобы не стать
исполнителем, или помощником судьбы со
знаком минус, надо думать. И думать самому.
Конечно, безответственным фаталистам
легче жить. Конечно, приятнее чаще
вспоминать о хорошем. Но когда я думаю о
дико и нелепо гибнущих в горах отчаянных
юных туристах, я просто не могу спокойно,
по-страусиному прятать голову в песок и
смотреть, как умудренные опытом старшие
товарищи провоцируют их на это, помогая
судьбе.
Гедель доказал свою теорему о неполноте,
Квантовая механика утвердила положение о
принципиальной недетерминированности
микромира. Илья Пригожин и его школа
создали теорию хаоса и самоорганизации
материи. Все это имеет отношение к
бытовому понятию «судьба», которое Юрий
Ицкович переводит как «суд божий». А вот
мудрейший из наших литературных героев –
Козьма Прутков – относится к судьбе
несколько конкретнее и приземленнее: «Не
совсем понимаю: почему многие называют
судьбу индейкою, а не какою-либо другою,
более похожею на судьбу птицею?» Индейкою
судьбу называют из-за рифмы: «судьба
индейка – жизнь копейка!». Именно так
ценят жизнь фаталисты, любящие ссылаться
на судьбу. В свободном мире человек имеет
право оценивать в копейку свою жизнь, но
чужую – нет! К ней он не имеет права
относиться бездумно. Среди альпинистов и
туристов нет сознательных преступников,
но, чтобы не стать убийцей по
неосторожности, по недомыслию, нужно
всегда думать, анализировать, делать
выводы из любых неудач, а не надеяться на
слепую судьбу. К чему и призываю.
Мой совет Смирнову: в разведку иди с тем,
кого хорошо знаешь и кому доверяешь, но
если хочешь выполнить свою задачу и
остаться жить, никогда не
противопоставляй умение быстро и точно
импровизировать умению продумывать все,
что можно, заранее, используя как свой,
так и чужой опыт.
Ю. Слезин
|
