Альпинисты Северной Столицы  

 «КРЕСТ» УШБЫ 
Кирилл Александрович Баров,
архитектор, МС СССР (Харьков – СПб)

Памяти членов моей семьи, имевших 
самое непосредственное отношение 
к описываемому – маме, сестрам и 
жене посвящаю. 

От редакции: Статья публикуется впервые по материалам, любезно предоставленным в 2007 году дочерью – Баровой Натальей Кирилловной. 

ОТ АВТОРА

Мне было предложено рассказать о восхождении на вершину по новому маршруту. Но без истории его освоения не обойтись – ведь это Ушба, а маршрут ее «Крест». 

Все знающие и любящие горы и альпинизм не могут не ставить эту легендарную вершину в ряд со знаменитыми, известнейшими и популярнейшими вершинами мира. В наши дни ее географические, топографические, гляциологические и метеорологические особенности и другие отличия не требуют разъяснений – они известны всем. 

Исторический экскурс о проведении первых открытий и первых маршрутов на Ушбу отлично освещен в нашей специальной литературе, в книге П.С. Рототаева «Побежденная Ушба» (1948). В ней-то и сказаны первые слова о «Кресте», вернее, о его начале – первом маршруте с Северо-запада. 

Издали – со склонов Эльбруса, вблизи – с вершин Шхельды и с подножья – с Ушбинского плато, северо-западная стена выглядит грозно и неприступно. 

Может быть, поэтому в первую очередь она и привлекала внимание советских и зарубежных специалистов, отлично понимавших, что эта, еще не пройденная стена требует от восходителя максимум знаний и опыта, тщательного изучения ее «жизни»: законов возникновения и направления падения лавин, ледопадов, камней, изменчивой, не укладываемой ни в какие рамки «законов» сезона, погоды. 

Первой из советских альпинистов, совершившей это труднейшее восхождение по северо-западной стене была группа во главе с Ал. А. Малеиновым. 

Замечательно и знаменательно оно было и тем, что задумано, подготовлено и совершено в первом послевоенном 1946 году, когда советский альпинизм, только-только начал возрождаться. Пример такого высокого спортивного взлета, как восхождение по северо-западной стене Ушбы, еще нехоженой нами вообще и открывающей новую для нас страницу «стеновых маршрутов» в частности, был полезен и нужен всем, как молодым, так и опытным альпинистам, вновь пришедшим в горы восстанавливать и развивать наш любимый спорт. 


Ушба 

Прошло несколько лет. Зачинатель освоения северо-западной стены, руководитель ее первого маршрута Ал. Малеинов предложил мне и моим товарищам продолжить начатую работу и завершить ее. На Ушбу есть два логичных, само собой разумеющихся основных маршрута. Во-первых, вдоль, с траверсом обеих вершин, освоенный и уже неоднократно пройденный, и, во-вторых, поперек с подъемом по северо-западной стене на обе вершины и спуском по юго-западной, уже названный в те годы «Крест». 

Его-то, как завершение начатого, и «передавал» Алексей Александрович нам. 



ПЕРВАЯ ПРОБА 

Впервые я услышал слово «Крест» в Цее, в альплагере «Салют» (бывший «Родина», а в дальнейшем «Торпедо»), где ряд лет работал начальником учебной части, и где временно, в этом году, размещалась Всесоюзная школа инструкторов, руководимая тогда Ал. А. Малеиновым. Как перед началом каждого летнего сезона, так и в этом 1953 году учебные и спортивные планы лагеря формировались в зимний период. 

Обсуждая и взвешивая немалые возможности «устоявшегося» большого инструкторского коллектива, имеющего постоянные взаимные контакты все лето (а часто и зимой)1/, полное понимание по всем вопросам с руководством ДСО, и, конечно же, с административно-хозяйственным руководством лагеря, мы пришли к выводу о необходимости проведения выезда учебно-спортивных команд (в строго определенное для этого времени сезона) в Центральный Кавказ. 

Опыт организации и проведения таких выездов мы имели уже в течение ряда лет, приобретя его в районах Суганов, Кистинки, Мидаграбина, Казбека, Тепли и др. (хотел добавить «выездов, сложных по тем временам», но не сделал этого. Они, эти выезды, были бы по организации, поставленным целям, точному выполнению этих целей и безаварийности проведения, сложными и в наши дни). 

Тогда на базе альплагерей была широко поставлена спортивная работа с осуществлением сложных восхождений, участием в первенствах страны, республик, городов и спортобществ, выездов в другие районы со спортивными «открытиями» ущелий и горных групп, подготовке спортсменов высоких разрядов и др. 

Таков был «спортивный» порядок в лагерях. 

Шло здоровое состязание, и, как правило, успешно, с большой отдачей в учебной и воспитательной работе, в благоприятнейшем коммуникабельном климате внутри отдельных групп и всего коллектива (и не только спортивного, инструкторского, а и хозяйственного, обслуживающего, который тоже был, как правило, кадровым и, кстати, приобщен к альпинизму не только по месту работы, но и обязательным выполнением норм, хотя бы значка «Альпинист СССР», вручавшегося в торжественной обстановке «большого сбора»). 

Вот об этом, обо всем узнал, и воочию убедился замечательный спортсмен, ЗМС (1946) Ал. Малеинов, – опытнейший преподаватель альпинизма, организатор и руководитель школы инструкторов. Он также хорошо знал меня, мою семью, «баровскую» приверженность к ушбинским маршрутам и счел возможным передать из рук в руки, считая их надежными, эстафету маршрута «Крест» нам, нашему коллективу, что и было принято с радостью и гордостью. 

Началась планомерная подготовка к выезду в Центральный Кавказ отряда команд разрядников и инструкторов лагеря. Точные календарные планы и графики выходов на вершины, материальное обеспечение, средства связи, точнейшие консультации и многое, многое другое было составлено и проведено с необходимой полнотой. Одна из главнейших задач – отбор кандидатов. Он проводился и уточнялся во время тренировочных восхождений на маршрутах, схожих с Северо-западной Ушбинский стеной характером комбинированности, ориентацией по частям света, протяженностью отдельных участках, а главное, «первопроходимостью». В этом отношении «наш» Цей был весьма подходящим и удобным, как район с неустойчивой погодой, с достаточным количеством снега, натечного льда и пр. и пр., напоминая Ушбинский отрог Главного Кавказского хребта. 

Завершили мы эту тренировочную подготовку первопрохождениями по С стенам вершины Лагау (вошел в официальную классификацию как 3б) и на Мамисон (присвоена 5а). 

Большинство участников впервые выезжали на Центральный Кавказ, а тем более на Ушбинское плато. 

Какое удовольствие ехать на «своих» лагерных машинах большим составом участников спортивных команд с грузами и запасами всего необходимого, имея перспективу длительного пребывания в новом для себя горном районе с его альпинистскими красотами, неожиданными открытиями в знакомых, пока только по фото, суровых контурах гор! 

Так было и в этом 1953 году по дороге из Цея в Адыл-су. На повороте в Шхельдинское ущелье, в альплагерь «Спартак», мы были любезно приняты всем составом абалаковской команды, собиравшейся на свой очередной рекордный маршрут. 

Не забываются и до сих пор добрые советы, напутствия, консультации, Виталия Михайловича Абалакова и Валентины Петровны Чередовой в лагере, а потом на бивуаке Шхельдинского приюта. 



Шхельдинский ледопад был разорван и суров, знаком нам только теоретически, и все же в этот день были переброшены челноком все грузы, и на Ушбинском плато сооружен постоянный «снежный» базовый лагерь. 

Со следующего утра – четкий учебный день с расписанием, подъемом по сигналу, построением, дежурным, в том числе и по радиосвязи (трофейные радиостанции «Кляйн-фу» у нас работали безупречно – питание для них готовилось нашим лагерным радистом М. Хаценским надолго). Все это создавало деловитость, уверенность в успехе, в безотказной помощи, если она понадобится, и внимании к тем, кто в этом нуждался. 

Наш выход на ушбинский маршрут был запланирован в конце сбора. Наш – это в составе инструкторов Цейского альплагеря «Салют», выросших в его стенах и ходивших в горы вместе все эти годы: Михаила Грешнева, Виктора Лившица, Рустема Абдураманова и меня. 

Погода две недели стояла отличная. Но у нас не было даже мысли воспользоваться этой погодой и состоянием Ушбинского маршрута (наблюдаемого и изучаемого все это время со всех сторон и со всех маршрутов, на которые мы ходили «вокруг» Ушбы, на другие вершины), и начать «свое» восхождение. 

Учебные и тренировочные планы были для нас всегда первыми и обязательными. По этим планам уже было выполнено почти все: знакомство с новым для нас районом Центрального Кавказа, с величественными классическими его горами, на которые по маршрутам соответствующих категорий трудности и были сделаны с плато восхождения, разведка, кроки и, конечно же, масса фотоснимков путей будущих лет, что тоже входило в нашу программу. 

…Забегая вперед, скажу, что позже, после окончания «путевочной смены» в лагере Цей, каким восторгом было для молодых разрядников (да и их инструкторов тоже!) прочитать в справке, выдаваемой учебной частью (альпинистских книжек в ту пору не было), перечень вершин: Чатын-тау – За, пик Щуровского – 2а, Малая Ушба – 2б, Восточная Шхельда – 4б. 

Ожерелье вершин, известных во всем альпинистском мире! Есть чем гордиться, читая справку! Вот почему, во имя всего воспитательного процесса на основе наших принципов и обязанностей, свои спортивные восхождения инструкторов мы планировали в конце работы сбора, после завершения учебной программы. 

Из уже обжитой «роскошной» пещеры на 27 человек (рыли с 5-ти ходов), долго служившей надежным укрытием многих групп на Ушбинском плато в этом году (на «крыше» сухим клюквенным киселем были выведены метровые буквы САЛЮТ, видимые со всех вершин района!), мы вышли на основную разведку и обработку начала пути на «Крест». Но только после того, как проводили вниз до нижних бергшрундов Шхельдинского ледопада основной состав сводного отряда и приняли от них благополучный сигнал снизу. 

Авторитет первопроходцев, да еще таких, как участники группы Ал. Малеинова был велик. Но визуальная разведка в течение 15-ти дней, специальные хронометрические наблюдения перед началом движения еще и еще раз убедили нас идти по «ребру» прямо вверх по скалам, а не справа в обход по ледово-фирновым склонам, как выбрала, обосновала и провела их группа. Для этого вывода были веские основания, подкрепленные тщательным изучением «режима жизни» стены, состоянием ее покровов, погодных условий, и пр., и пр.: 

– справа и слева ребра висят карнизы перемычки (некоторые двухсторонние, икс-образные в плане); 

– на правых фирновых склонах негде укрыться, даже бивуаки, с точки зрения безопасности, случайны, да и склоны Южной вершины могут быть опасны камнепадами. Рекомендовать такой «потенциально неустойчивый» маршрут для последующих групп мы не могли. Ведь первопрохождение, в конечном счете, – это разведка, открытие «зеленого света» для других (а отнюдь не личное дело группы, под отметку «+I», диплом, медаль и пр.); 

– на скалах, технически более сложных, чем снег и лед, с менее «быстрым» набором высоты, организация и осуществление безопасности более надежно; 

– возможность организации защиты под укрытиями, защиты сложной, не всегда групповой, но надежной не только в движении, но и при остановках на бивуаках, – ведь ряд участков стены предельно крут. 

Эти и многие другие факторы (хотя бы логичность направления «прямо вверх» с минимальным количеством пересечений) и решили выбор маршрута по скальному ребру. 

Теперь, спустя более 30 лет, можно отметить, что все последующие группы ходили и ходят на «Крест» только по этому пути. 



С бивуака под маршрутом (названном нами «на мысу») двойка - В. Лившиц и Р. Абдураманов – в ночные и первые утренние часы провели глубокую разведку начала пути спуском с нижнего основания Северной вершины, быстрым пересечением наиболее опасной части «котла» и выходом через бергшрунд к первым скалам, с их максимальной «обработкой» на завтра. 

На бивуаке шли последние приготовления вплоть до укладки груза и снаряжения. 

Но… трехсуточная непогода обрушилась на Ушбу сразу, «без вступления и предупреждения». Снег завалил все кругом, видимость отсутствовала полностью, было бы неразумным даже снятие веревок, навешенных накануне вечером, и в результате было принято решение отказаться от выхода в этом году. 

Я всегда придерживался твердых правил – любые спортивные мероприятия в горах делить на три почти равные части: 

1 часть. Подготовка, в которую входит большой перечень обязательных и обстоятельно продуманных разделов, в первую очередь по составу, подготовке и схоженности команды, а также изучение и знание маршрута, определение тактического плана с его вариантами и др. 

2 часть. Проведение мероприятия (восхождения). 

3 часть. Спуск и подведение итогов. 

Ушба с ее коварной, неопределенной погодой, внезапностью ее перемен, зачастую не связанных с метеорологическими условиями соседних районов, ущелий и горных микро-групп Главного Кавказского хребта. 

Ушба, – самостоятельно, грозно и прекрасно в своем величии выдвинутая в «теплую» Сванетию, и, как магнит, притягивающая на себя первые волны метеофронтов и гроз с моря, лесов и пологих склонов юга. 

Ушба, – с резко комбинированным рельефом, сложным и непредсказуемо меняющим свою комбинированность склонов и стен не только по месяцам летнего спортивного сезона, но и по дням его (вспомните хотя бы гребень Северной вершины и выход на него со скал Настенко), – сама же Ушба «требует» переложить на первую часть моих «правил» не треть, а значительно больше времени, сил, средств и внимания. 

Вот почему в 1953 году, уходя от Ушбы, мы унесли с собой много уже сделанного для будущего освоения маршрута. Мы тогда были твердо в этом убеждены. 

Время подтвердило нашу правоту – в последующих выходах мы полностью придерживались тактического плана и направления движения, определенного в первой попытке – знали почти все о маршруте по всей его высоте (не даром ходили через «Петух» на В. Шхельду!) – и теперь надо было выполнять только вторую и третью части наших «правил». 



НЕМНОГО СЕМЕЙНОЙ ХРОНИКИ 

«Баровская» семейная приверженность к ушбинским маршрутам, которую так хорошо знал ЗМС Ал. Малеинов, началась еще в тридцатых годах. 

В 1933 году я впервые попал в «альпинистские» горы. До этого мы всей семьей: мама – Вера Николаевна, две сестры – близнецы Таня и Наташа, старше меня на три года, и я, – прошли немало длительных горных маршрутов Крыма, перевальных кавказских – через Клухорский, Крестовый и даже Бечо. Но – туристских. Там-то мама, открыватель много нового и любительница путешествий издавна, и перевела наш интерес с прохождения «мимо» вершин к самим восхождениям. 


Баровы. Таня и Наташа. 1931 год. 

В начале тридцатых годов на Кавказе уже появились редкие малочисленные группы горовосходителей, и я в 33-м году присоединился к одной из них, а в 1934 году по путевке ОПТЭ был участником одного из первых учебных лагерей в Цее. Наши «боги»: инструкторы И. Антонович, А. Золотарев, П. Курилов и др., – на которых мы мысленно «молились» (а я «молюсь» и до сих пор на тех, кто еще есть!), вселяли в нас веру и убежденность, что альпинизму надо учиться, а главное – полюбить его на всю жизнь. 

Они добились своего. Они были хорошие инструкторы, а мы – ученики… Говорю это со своего многолетнего альпинистского и инструкторского кругозора. 

Сестры – Таня и Наташа – впервые приехали в Украинский лагерь в Домбае в 1935. Ловкостью, смелостью, быстрым освоением альпинистских навыков, а, главное, упорством обращали на себя внимание эти небольшого роста девушки, в своих спортивных костюмах выглядевшие мальчишками-школьниками (хотя в ту пору были уже студентками Харьковского художественного института). Вскоре они – одни из лучших учеников Виталия Михайловича Абалакова во Всесоюзной школе инструкторов. 

С 1937 года мы – инструктора (я, правда, без окончания Школы), и с этого года всю свою жизнь прививали своим ученикам любовь и безграничную преданность альпинизму, глубокое понимание его государственного, морального и спортивного значения в нашей стране. 

Сестры работают в лагерях Центрального Кавказа, выходят на Ушбинское плато, видят Ушбу, и, завороженные ею, замышляют какие-то планы, увозят их домой, и зимой эти планы обретают уже реальную форму. 

Так сложилось, что первые инструкторские годы мы проводили в разных районах Кавказа. Но в 1938 году твердо решили во вторую половину сезона собраться вместе и осуществлять задуманное на общей спортивной дороге. 

В те годы бурно осваивались сложнейшие вершины Кавказа. Особенно котировались альпинистские качества спортсменов, побывавших на маршрутах Центрального Кавказа. Нами была выбрана, конечно же, Ушба, после прошлогодней разведки сестер на плато. Многое о ней еще было неизвестно и не написано, многое еще надо было открывать. 

И вот мы, вначале робко, но потом уже упорно и настойчиво зимой, весной и в самом начале сезона готовили «спортивную встречу» с Ушбой. Я работал в Чегеме на Харьковской альпиниаде им. ХХ-летия ВЛКСМ. Таня – инструктором в Терсколе. По нашей договоренности, после окончания моих сборов, мы все должны были выходить на ушбинский маршрут в конце августа. Но в середине месяца частью группы (Т. Барова и Д. Салов) было решено провести активную разведку начала пути траверса – мечты в те годы всех молодых. Мечты для нас уже реальной, продуманной и подготовленной. 

Эта разведка – восхождение на Северную Ушбу с подушки, через скалы Настенко шла отлично. Но… 

Вот что об этом было написано в ежегоднике Харьковских альпинистов «На просторах Родины чудесной…» (1959 г., с.394): 

«23 августа 1938 года, ярким солнечным утром в 11 часов Таня Барова в двойке с Дмитрием Саловым взошли на Северную Ушбу. В туре они оставили записку, даже пару конфет для следующей группы. Спускаться стали, судя по записке, бодрые, радостные и с намерением к сроку вернуться на бивуак. Часам к двум, когда они подходили к скалам Настенко, неожиданно разразилась гроза. Шаровые молнии летали над Ушбой. Поднялся вихрь. С пика Щуровского группа, застигнутая только краем грозы, видела, как Ушба горела. Что было потом – никто не знает. К контрольному сроку они не вернулись». 



Спустившись с Джайлыка, с «восточного» его маршрута в безлюдные ущелья, никого не встретив в пути, добирался я в Тегенекли в установленный Таней срок. 

…Там узнал обо всем. Просил руководителя поисковых работ включить меня в любую из поисковых групп. Он рассказал мне о своем брате Александре, погибшем несколько лет назад в Безенги. Он считал, что идти в составе спасотряда мне было бы неверно и не полезно для дела. Он был прав, но понял я это значительно позже, а тогда… П.С. Рототаев писал в своей «Побежденной Ушбе» (с.91): «Спасательная станция и альпинисты лагерей сделали все возможное, чтобы отыскать тела пропавших альпинистов или хотя бы их следы. Со всех сторон к вершине отправились отряды. Они поднялись к самому основанию горы с востока и запада. С аэродрома в Нальчике поднялся самолет, который вел известный «горный летчик» М. Липкин. Во время этого полета автору пришлось выполнять обязанности штурмана-наблюдателя. Вскоре самолет был вблизи Ушбы и долго летал вокруг ее вершины. Однако ничего не было найдено. Можно было только предположить, что восходители погибли во время грозы, начавшейся, когда они спускались от вершины к месту своего ночлега. 

…На громадном камне Шхельдинской морены друзья сделали надпись в память погибших»2/. 

К концу поисковых работ, не давших результатов, мы с Наташей решили осуществить наши общие планы – сходить на Ушбу, посвятив восхождение Тане. Мама с этим была согласна. 

Мы никогда не забывали о своем обещании, и ей не приходилось нам о нем напоминать, хотя выполнено оно было гораздо позже. 

…С тех давних лет Кавказ стал нашей семье второй родиной, горы Кавказа – вторым домом, люди Кавказа – земляками и братьями. 



В 1939-40 годах и в первые послевоенные годы мы не ездили на Центральный Кавказ и не могли приблизиться к осуществлению ушбинских планов – первой альпинистской обязанностью для нас была инструкторская работа. 

Наташа много лет своей жизни отдала этим обязанностям: летом в лагерях «Бу-Ульген», «Молния», «Медик», «Родина», «Салют», и зимой – в городе, хотя обязанности художника забирали без остатка другую часть ее жизни. Живопись, графика, театральное, декоративное искусство совмещались с альпинизмом и… мечтой об Ушбе. 

Но в 1950 году неосторожный камень на одном из Цейских маршрутов нанес травму, от которой через два года Наташи не стало. 

Последняя ее работа – иллюстрация и оформление первого выпуска ежегодника харьковских альпинистов «На просторах Родины чудесной…». Во втором выпуске, уже оформленном не ею, написано о Тане и о ней. 

Моя мать – Вера Николаевна, – считала, что в своей инструкторской работе я должен теперь работать и за сестер, а в спортивной – стремиться к осуществлению их ушбинских планов. С тех пор, в том числе и по этой причине, я все время руководил учебной частью лагеря, или школами инструкторов, а в спортивном плане – на какие бы горы я ни ходил, какие бы звания ни получал – всегда «стремился» к Ушбе. 

Мама всегда была с нами в горах (а потом и со мной). Ее неутомимой деятельности и работоспособности администрация находила самое нужное для учебных лагерей применение: и библиотека, и тур-кабинет, и учебная часть всегда были в идеальном порядке. Совершенное владение многими языками в дальнейшем оказывало содействие в контактах наших и иностранных спортсменов. 

Ее знали, и ценили общение с ней многие альпинисты. Без вопроса о нашей маме или беседы с ней не начинался никакой, в т.ч., деловой разговор – с В.М. Абалаковым, В.А. Благовещенским, Ал. и Ан. Малеиновыми, И.И. Антоновичем, Е.А. Белецким, со всеми инструкторами и тренерами лагерей и школ, где я работал. 

Решались на нашем семейном «альпсовете» и все вопросы личных спортивных восхождений в сезоне (и, конечно же, все вопросы об Ушбе!). 



ГЛАВНАЯ ПОПЫТКА 

Я о ней не забывал никогда. Но обстоятельства (в основном инструкторские обязательства, а у меня лично еще и обязательства перед инструкторским коллективом), не позволили «приблизиться» непосредственно к «Кресту» Ушбы раньше 1958 года. 

За эти несколько лет было сделано немало, что в дальнейшем помогло на маршруте. Это и выход на траверс Ушбы в 1956-ом, и траверс Коштан-тау из ущелья Тютюн в 1957-ом и 1958-ом. К тому же, руководство Школой с ее значительными техническими и общефизическими нагрузками, в т.ч. перевальными походами в Безенги и по кольцу вокруг Шхельды (через Ушбинское плато, где была оставлена значительная заброска нашей команды). 

Кроме этих полезных нагрузок мы расширенным инструкторским составом совершили траверс вершин Дых-тау. 

В 1958 году состав команды на «Крест» изменился наполовину – кроме Виктора Лившица и меня, на маршрут впервые выходили другие тренеры Школы – Гедеминос Акстинас и Анатолий Спесивцев. 

Как пригодилась практика организации и проведения выходов (в том числе с учебными группами и отрядами) на Ушбинское плато и многократное изучение самого маршрута! 

Подготовленный расчет времени, места ночевок, направление (вплоть до отдельных участков маршрута) базировалось не только на нашей предварительной работе, но и на дополнительном углубленном изучении движения группы Ал. А. Малеинова в 1946 году, хотя наш путь, как известно, прокладывался иначе. 

Кроме того, мы знали, что ряд групп также изучили этот маршрут, а группы австрийских и французских альпинистов, прибывших на Кавказ для подготовки в следующем 1959-ом этого восхождения, отводили на него в среднем десять дней, намечая подъем примерно по схожему с нами графику. 



Бивуак был, как и раньше, «на мысу», и, как и раньше, была тактическая схема (обработка начала, навеска перил). Двух веревок 1953-го года не оказалось, лавины, ледопады и камнепады сделали свое дело, а из четырех «своих» крючьев нашли только один – видимо, натечный лед и снег «забили» их. 

Ночной выход с налобными фонарями, «Котел», пересечение левого кулуара, двух бергшрундов, выход на скалы по натечному льду и заснеженным полкам. Выше, выше! Главное – набрать высоту, «увеличить» продолжительность расчетного дня любыми доступными способами, но – отнюдь не скоростью движений в пути! 

В мою задачу не входит касаться в этом рассказе технических, да и тактических вопросов восхождения – это может показаться утомительным читателям сегодняшнего дня. Однако хотелось бы отметить, что классические маршруты Ушбы – не только спецификой любого пути, но и своей гибкой тактикой и стратегией будут всегда привлекать пристальное внимание восходителей. 

В период восхождения мы шли с «открытыми глазами», встречали неожиданности даже в малом. Например, находка плоского скального крюка с большим кольцом – фасона дальних времен, – на участке, где группа Малеинова не ходила. Основные положения, вплоть до необходимости пользоваться теми или иными видами крючьев на том или ином участке маршрута, были подготовлены раньше. 

Даже переход после завершения скального ребра, влево по ходу на окончании «бороды Дон Кихота» (так мы называли левый жандарм, так «зовут» его и теперь, – да вы сами вглядитесь на ортогональную фотографию: лицо печального рыцаря из Ламанчи вечно!), – этот переход еще внизу было поручено пройти первым В. Лившицу: у него большой рост, он левша, он «любит» лед – он и рубил ледовый склон справа налево. 

После трехсуточного движения вверх любые иные способы перехода по краю, над 800-метровой стеной, были мною отклонены. 

Словом, максимально точное воплощение намеченного, как результат опыта и многоразового изучения вселяет не только уверенность в успехе. Но и тот спортивный, психологический, духовный подъем, без которого в горах «по трудному» не ходят, и который, собственно и делает (сделал и нас!) альпинистов. 

Так мы вышли на перемычку между двух вершин. 

Скажем прямо – главное, принципиально новое было сделано. Впервые был пройден маршрут прямо вверх по ребру, движение по которому до сего года и наши, и зарубежные специалисты считали не только сложнейшим, но даже авантюрным, потенциально опасным и пр. 

Действительность вкупе с предварительным и длительным изучением опровергла эти предположения. 

По нынешним временам, когда категорируются маршруты по стене, проложенные рядом, порою на расстояниях, не превышающих ста метров, или в маршрут, пройденный предыдущей группой, включается короткий отрезок пути другого маршрута, – конечно, пройденный нами маршрут назывался бы отдельным именем. Но во времена 50-60-х годов еще существовали такие правильные понятия, как «с Севера», «с Юга» (а в данном случае – «с Северо-запада»). 

Но вернемся к восхождению. На перемычке, на известных классических площадках под Северной вершиной, на бивуаке, мы себя почувствовали выполнившими чуть ли не всю задачу. Далее шла, конечно, очень серьезная альпинистская работа, по известному и хоженому пути: идти на Северную (в этот же день, сейчас же!). На следующий полный день – на Южную с возвратом на тот же бивуак. 

Пути на вершины были видны, известны и в хорошем состоянии. 

Вернувшись с Северной, с вечера, уже в палатке, начали готовиться к подъему на Южную. 

Но... (опять это «но» – не часто ли?!). 

Ушба есть Ушба. 

Она в предшествующие дни щедро обласкала нас погодой, видимо, «учла», сколько усилий, дум, надежд и лет было потрачено до начала пути в этом году – ведь стену до перемычки мы шли, в общем-то, в хорошую погоду! И «она» сказала свое: достаточно, главное-то сделано! 

За ночь все изменилось. Жесткая непогода, ураганный ветер (палатку порвало пополам, «сшили» ее карабинами!), снегопад, видимости никакой. Двухсуточное несбывшееся ожидание перемен к лучшему обязало меня ответить на все незаданные вопросы: на Южную не идем (в редких разрывах плотных туч, она была вся белая), малый НЗ продуктов и бензина используем только для движения вниз (не допустим предельных возможностей – это уже истерика, а не альпинизм!). 

После этих двух суток идти вверх не было и «морального железа», – определили мы с Лившицем, давно понимая друг друга в горах с полуслова. 

Спуск на ледник Гуль в Сванетию в этих условиях был бы не прост (да и в нормальных условиях, он тоже требует серьезного внимания). А сейчас узкий кулуар, забитый фирном и снегом, крут, сложен и опасен. 

Мы как смогли, согнали свежий двухсуточный снег и, забивая крючья в боковые отвесы скальной стены, шли вниз. Встречали, и после перепроверки пользовались крючьями предшественников. Это было всего несколько групп, мы знали, кто они: группа Ал. Джапаридзе и группа Е. Абалакова, идущая на тщетные поиски первой (1945), группа Ал. Малеинова и группа И. Марра, проводившая в 1946-ом повторный выход с надеждой найти хоть какие-нибудь ответы на трагедию 1945-го и снять их записку с Северной. 

Свободные спуски по веревке в бергшрунд, и далее внизу – двойные с ледового барьера, потом по не очень «приятным» бараньим лбам, разорванному леднику и по тропе на высокой береговой морене, ведущей к зеленым склонам селения Гуль. Мазери, Южный приют, перевал Бечо, Северный приют – и мы в Баксане. 

Так завершилась главная попытка совершить это восхождение – «крест Ушбы». 

95 процентов работы выполнено, пройдена по-новому стена, превышающая 1000 метров, но… альпинистский закон есть закон: хотя бы по известному пути средней сложности и продолжительности не дошел до тура вершины, не «дотронулся» до него, знакомого по прошлым встречам – маршрут не завершен. Выполнено было восхождение на вершину Северная Ушба по Северо-западной стене. Южная вершина продолжала оставаться в этой комбинации не схоженной. 



ИНСТРУКТОРСКАЯ РАБОТА. ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНАЯ ПОПЫТКА 

Моя многолетняя альпинистская биография сложилась так, что спортивные восхождения, или, как принято говорить, – повышение спортивной квалификации, – у меня были самым тесным образом связаны с инструкторской работой. 

Забегая вперед, скажу, что только один раз в своей 50-летней «альпинистской» жизни я совершал спортивные восхождения, как отдельные, финансированные извне мероприятия, с освобождением от инструкторской работы. Это – «дубль» 1971 года: пик Коммунизма и пик Е. Корженевской. 

Во всех остальных случаях восхождения были проведены на базе тех учебных организаций, где я работал весь летний сезон. Как правило, эти восхождения были подчинены учебному процессу, и, в первую очередь, его воспитательной стороне. 

Если твой тренер, инструктор – действительно спортсмен (в альпинизме это необходимо!), а не – «все в прошлом» (к сожалению, так бывает или по возрасту, или… по спортивной лени), то, как считалось в наших коллективах, обучаемый будет больше успевать, больше и скорее «заболеет» настоящим спортивным альпинизмом, больше будет уважать авторитет учителя. Это не только полезно (и лестно!), но также необходимо для учебного процесса. Поэтому в течение многих лет в коллективах, где мне довелось быть руководителем учебно-спортивной работы, программы и календарные планы для учащихся разрабатывались параллельно с планами-графиками повышения квалификации инструкторского состава. Мы стремились, чтобы восхождения инструкторов были известны ученикам, и даже проработаны ими. Например, в Цее в обязанность будущих восходителей входило изготовление укрупненных кроков и фотографий, вывешивание их на специальных стендах, консультации по ним и др. 

Участники (от новичка до разрядника!) становились как бы соучастниками выхода своих инструкторов и «приобщались» к этим восхождениям. Популярны были и внедрялись (как в лагерях, так и в школах) совмещенные учебные и спортивные выходы, проведение во время этих выходов, кроме плановых занятий, наблюдения за спортивными группами самими участниками. С ведением журнала, поддержанием радиосвязи, с выставлением оценок, и многим, многим другим, – это был урок, проводимый всеми подразделениями. 

Я уже не говорю, что встречи групп с маршрутов организовывались на лагерной линейке, в самой торжественной обстановке. А подведение итогов, отчеты групп (в том числе о маршрутах высших категорий) проводились при участниках и новичках в первую очередь у лагерных костров, на бивуаках во время выходов в свободное от учебы время. 

Повышение квалификации в наших инструкторских коллективах было обязательным. Инструктора, уклоняющегося от спортивных восхождений, подтверждающих его спортивный разряд, не приглашали в следующие спортивные сезоны на работу в лагерь. И, наоборот, всячески поощрялись превышения обязательных восхождений, и для этого создавались самые благоприятные условия. (В графике необходимых в данном сезоне восхождений инструктору предоставлялась графа «мечта», которая, как правило, заполнялась к концу его работы). 

Мы считали и считаем, что такие меры, в том числе комплексные выезды в другие, незнакомые районы, проводившиеся нами в лагерях и школах, являются важнейшими методическими способами приобщения к альпинизму молодых, будущих мастеров нашего любимого спорта. 

Практика и сама жизнь это подтвердили. 

Надолго (наверное, на всю жизнь!) останутся в памяти бывших курсантов школы учебные выезды в отдаленные районы. Возможности их осуществления были найдены позже, наиболее полно, в Среднеазиатской школе. Они сопровождались проведением высокоэффективных технических и методических занятий, ознакомлением с самими районами, а в завершении, восхождениями на одну из их главенствующих вершин. 

Никогда не забыть многим нынешним мастерам спорта и старшим инструкторам эти походы и восхождения их альпинистской юности вместе с опытными и заботливыми наставниками – тренерами школы инструкторов. 

Разве забудешь Алайскую долину, район пика Ленина и восхождение на пик Раздельный?… Ущелье Баянкол и путь к высшей точке Мраморной стены?… Ледник Туюк из Алаарчинского ущелья и ожерелье первовосхождений на «единички» и «двойки» вокруг него?... Знаменитое море-озеро Иссык-Куль, а потом штурм, из снежных пещер, главной вершины Кара-Кол?… Окрестности Чоктала, поля эдельвейсов, непройденные сложнейшие маршруты на вершины и перевалы? 

Эти и многие другие учебно-воспитательные походы и восхождения забыть было невозможно. 



Мои отклонения от рассказа не случайны. 

Во-первых, хотелось бы напомнить, какие методы недавно практиковались в нашей учебно-спортивной работе, и что принесло последующим поколениям альпинистов значительную пользу в воспитательном аспекте: в самом начале спортивного пути им удалось прикоснуться к своему альпинистскому будущему реально, «рукам». Во-вторых, объяснить, почему маршрут «Крест» на Ушбу лично у меня решался столь длительное время, и почему его невозможно было сократить. 

Итак, восхождение прошлого 1958 года уже было отмечено в материалах к летописи советского альпинизма: в «Ежегоднике». Уже ряд альпинистских групп начали проводить с нами подробные консультации по маршруту, уже экземпляр отчета, сделанный нами «как надо»: с точнейшими кроками, описаниями каждого шага, фото и пр. и пр., - был передан в Спорткомитет со всеми материалами, и теперь хранился в турклубе. Им уже начали пользоваться «жаждущие» Ушбы вообще, и, как мы выяснили позже, «Креста» в частности… 

Все это уже случилось, а мы продолжали считать, что все равно маршрут не завершен и выполнение этой задачи впереди. 



В 1959 г., во время работы в школе, мне довелось обучать нашему инструкторскому «делу» группу ведущих альпинистов Болгарии. «Розовой мечтой» каждого из них в спортивном плане была, конечно же, Ушба. Зная мою тягу к этой вершине, мои давние связи с ней, и надеясь на успех, они упорно «закидывали удочку», на которую все-таки «рыбка клюнула»! 

Присматриваясь к болгарским товарищам (в основном опытным альпинистам, имеющим опыт восхождений не только на болгарских летних и зимних маршрутах, но и в горных районах других стран), я выбрал двух наиболее подходящих для намечаемого восхождения – М. Чернева и К. Алесиева. 

Третьим в группе стал тренер школы Арнольд Сидоров из г. Горького. 

После окончания учебных занятий был проведен краткий тренировочный сбор. И вскоре, в конце августа, мы с группой наблюдения и связи (с такими оперативными подразделениями нами проводились все ушбинские восхождения), подошли к маршруту. Мы поставили задачу повторить пройденное нами в прошлом году и завершить маршрут «Крест» восхождением на Южную вершину. 

…Закрыв глаза, я многократно «проходил» все ключевые места, варианты их преодоления, варианты возможных бивуаков (что очень сложно!) и многое, многое другое. 

Непогода начала нас настигать уже с половины стены, которую мы прошли в нужном режиме, без отклонений от известного пути. 

Одновременно случилось еще более необычное по невозможности предвидеть подобное. Незарегистрированная в КСП, т.е. «незаконная» группа чешских альпинистов, идущая на траверсе, создала реальную угрозу «непредусмотренными» обвалами гребня перемычки снегом, фирном и камнепадами. 

В условиях непогоды, почти полного отсутствия видимости, «шума» группы над нами, повышенной ответственности за болгарских товарищей, было принято единственно правильное решение: не продолжать восхождение, спускаться вниз (вверх было дольше, сложнее и опасней). 

Жаль, пройдя основные технические трудности, – жаль было принимать мне такое решение. 

Болгары все равно были очень горды: в их спортивных книжках появилась запись «Ушба» (в Болгарии в ту пору котировалась отметка высоты маршрута – здесь она была обозначена 4450 метров!). 

Однако отказываться от выполнения второго принципиального маршрута на Ушбу (первый траверс, второй - «Крест»), для меня было уже невозможно. Слишком много было уже сделано, открыто, изучено. 



НАРАЩИВАНИЕ СИЛ 

В следующем, 1960 г. работа в школе дала возможность совершить восхождение на другую вершину – Шхельду, вернее, выполнить ее траверс. Этот маршрут был тоже давнишним моим долгом (правда, не таким «острым», как «Крест»). 

Дело в том, что в 1937 г., работая инструктором в альплагере «Строитель» в ущ. Адыр-су, при восхождении на Тютю-баши я лопаточкой ледоруба повредил себе запястье правой руки. При возвращении с маршрута рука не дала мне возможности с группой Л.Надеждина выйти на траверс Шхельды, который собирались пройти впервые. 

Вам известно успешное прохождение траверса в том году, а мне и до сих пор треугольный шрам на запястье напоминает об этом, мною не пройденном в 1937 г. маршруте. 

И вот в 1960 г. такая возможность появилась. На сей раз (давненько такого не было!) мне не пришлось организовывать восхождение и руководить им, я был просто его участником. Право, насколько это было проще и легче обычных для меня обязанностей! Но, главное – появилась возможность сделать «дубль». Во-первых, осуществить мечту, вернуть себе «долг» - траверс Шхельды. Во-вторых, еще и еще раз, с наивыгоднейших позиций (напротив!) увидеть «ортогональ» – отсюда наш «Крест» Ушбы был как на ладони. И снова отснять, что возможно. 

Все это было успешно сделано с товарищами из ленинградского ДСО «Авангард» (в своем большинстве моими коллегами и учениками по спорту). 



В завершении пути, уже в альплагере «Спартак», мы были сердечно приняты всем составом этого лагеря и других лагерей, представители которых были любезно включены в команду. От нашей школы приветствовали своего «представителя», т.е. меня, «мои» курсанты и тренеры, и особенно дорогие моему сердцу жена Инночка и дочка Наташа десяти месяцев от роду. Она и заменила мой «штурмовой» рюкзак в пути от «Спартака» до «Джан-Тугана». 



Инна Гребнева стала моей женой в 1958 г. – году покорения нами Северо-западной стены Ушбы. Отчет для Федерации альпинизма мы уже делали вместе. На его титульном листе она рисовала в цвете Ушбу. По этому рисунку сделан значок, которым награждаются ушбинские восходители. 


Баров с женой Гребневой. 1962 год.

Если речь заходила о значках, то мы вместе делали эскизы, чертежи и даже макеты. Так был выполнен макет жетона «Спасательный отряд» в натуральную величину. Там тоже изображена Ушба, и именно с Северо-запада. Силуэт горы рисовала тоже Инна. Теперь жетон с ее рисунком носят тысячи спасателей. Золотом сверкает он в повседневном, малом варианте, и окаймленный дубовыми листьями – в почетном. 


Значок Спасотряда.

Инна по-своему приближала ко мне Ушбу и вообще альпинизм, принимая на себя в мои летние четырехмесячные отсутствия полного летнего сезона инструкторской работы все заботы не только по дому, но и по основной работе – мы оба архитекторы, оба работали в одном проектном институте, на одних проектных «объектах». 

Ежегодно, после 28 мая (дня моего отъезда) всю тяжесть и своей, и моей проектной работы (а она была немалая!) Инна брала на свои плечи и всегда доводила ее в срок с соблюдением нужного высокого качества. Без этой эстафеты я не мог бы посещать горы, в первую очередь по моральным причинам. В своем проектном институте я начал работать в конце 1945 г., не сняв фронтовой шинели (там и работаю теперь), и подводить коллектив своим длительным отсутствием тоже не смог бы. 

Инночка все делала для того, чтобы я был в горах, ходил по маршрутам, в том числе ушбинским, отказавшись от всего этого сама. Ведь она тоже была инструктором и перворазрядницей, моей ученицей – выпускницей первой из четырех харьковских городских школ инструкторов. 

Эти страницы об Ушбе мы тоже задумали вместе и начали писать в январе 1984 года. 



В этом же 1960 г. намечались контуры организации Ушбинской команды будущего сезона. Вернуться к составу прошлых лет не представлялось возможным и необходимым. 

Надо было определить духовную общность новых единомышленников, разнообразие и возможность их взаимного дополнения в технических и тактических склонностях, качествах и привычках. Необходимо было удобство наших контактов по занятости, месту пребывания, акклиматизации, тренированности, да и просто по продолжительности. 

Словом, я пришел к выводу, что команда должна комплектоваться из постоянного состава товарищей по работе в школе инструкторов. 

Совместная тренерская работа дает и нужные общие спортивные качества. А когда в учебных программах увеличивается количество времени для учебных восхождений, и становится больше категорий вершин, будущая спортивная команда получает много полезного. Не считая спортвосхождений, «положенных» тренерам в специальное время. 

Эти и другие «веские причины» и дали основание формировать основной состав команды следующего года в этом сезоне. 

Многие годы работы в школе по подготовке инструкторов альпинизма (вернее в школах) запечатлели в моей памяти не только развитие деятельности самих школ, ее учеников и тренеров (ведь все ведущие альпинисты страны работали или учились в них в разное время), но и всего советского альпинизма в целом. 

Всегда как прогрессивное отмечалось появление крупных спортивных имен среди представителей горных районов страны. Это было заметно и в жизни нашей школы. В частности, многие годы тренерами-воспитателями работали несколько ведущих спортсменов Армении. Все больше курсантов (а значит, в будущем инструкторов альпинизма) из республик Закавказья и Средней Азии успешно учились в Школе (например, Э.Г. Саркисьян и А.Д. Авадьян). 

Из тренеров я особо выделял Агвама Ашотовича Чатыняна – высококвалифицированного преподавателя, мастера спорта, работающего в школе уже не первый год. Его нрав, выдержанность, немногословие, высокая спортивная квалификация, общение с коллегами вызывало к нему заслуженное уважение. Участвуя в 1960 г. в юбилейной альпиниаде на Эльбрус, руководя ее ударным отрядом – школой инструкторов (разведкой при подъеме, замыкающими – спасотрядом на спуске), я еще и еще раз присматривался к Агвану – нравился он мне своей уверенностью и спокойствием. 


Чатынян Петров Эрик. 1960 год Лебедев Баров. 1961 год 

В этой эльбрусской эпопее школа базировалась на скалах правее и выше «Приюта-11», где встретили мы непогоду и необходимость ее переждать. 

Альпиниадой командовали руководители Кабардино-Балкарской АССР, находившиеся на «Приюте-11». Они ставили задачу покорить Эльбрус двух с половиной тысячным составом. В условиях непогоды материальное обеспечение было продлено при помощи технических средств. А мы дождались морозной звездной ночи, и в 12:00 Школа вышла передовым отрядом прокладывать путь, ставить вешки и прочее обеспечение движения основных колонн. С седловины Школе указали идти на Западную вершину, остальным – на Восточную. Прямо от «хижины» (вернее, места бывшей хижины!) мы пошли вверх через заснеженные выходы скал, снежные террасы к куполу вершины. И вот мы (более 100 человек!) у «бревенчатого» тура Западной вершины! 

Я вспоминаю эти фрагменты школьной работы лишь для того, чтобы поделиться, как распознать и определить надежность товарищей будущей спортивной команды. 

Агвам Ашотович всегда находился на тех участках массового движения групп (учебных подразделений), где нужен был размеренный и точный порядок, куда я просил его направить внимание и возглавить дело. 

Награда ожидала нас на самой вершине: мы увидели движение (в какой-то мере подготовленное нами) колонн Второй Кабардино-Балкарской альпиниады. Первая была проведена 25 лет назад, в 1935 году (в которой я тоже участвовал). 

Огромное впечатление производило на всех нас это движение к высшей точке – высшей вершины тысяч людей, организованных в спортивные подразделения. 

Но вот, повернувшись на 180 градусов от впечатляющего вида штурма Восточной вершины, мы замерли – новые возвышенные и даже восторженные чувства овладели нами. Мы видели в изумительной прозрачной дали весь Главный Кавказский хребет. Знакомые силуэты, горы, покоренные нами, – от Домбая до Безенги. И все же… Над всем этим грандиозным великолепием и протяженностью от горизонта до горизонта, прямо напротив нас, главной, берущей на себя внимание, волнующей своими грозными отвесами и величественным одиночеством в ближайшем окружении, виделась она – Ушба, своей Северо-Западной, знакомой мне до черточки, стеной! 

…Агвам был рядом, он сказал всего несколько слов, и мы пожали друг другу руки. Авансом. До следующего года. 

Эрик Борисович Петров, ленинградский математик и астроном, до забвения любящий альпинизм, в особенности скалолазание (в последующие годы он отдал этому виду спорта много сил, как мастер скалолазания и чемпион многочисленных первенств и соревнований), отличался в школе своей сосредоточенностью, вниманием к ученикам, тренированностью и упорной личной тренировкой. Страстно, без внешних проявлений и лишних слов, как это могут волевые люди, мечтал о выходе на Ушбинские маршруты, до этого им еще не освоенные. 

Забегая вперед, хочу отметить, что положительные впечатления о моих будущих товарищах по команде полностью подтвердились, и сделанные им к концу сезона предложения не были ошибочными. 



ГОТОВНОСТЬ НОМЕР ОДИН 

Шестьдесят первый год был полон инструкторских забот и радостей, успехов в деле подготовки спортсменов высших разрядов, по новой форме, предложенной и проводимой Виталием Михайловичем Абалаковым на базе школы инструкторов, которой он руководил в ту пору. 

Перворазрядники и мастера под нашим тренерским руководством вспоминали азы (и не только азы) альпинистских наук и узнавали то новое, что уже упорно внедрялось в наш альпинизм. 

За короткие сроки, отведенные уплотненным календарным планом, делались и учебные восхождения на вершины 3-х, 4-х, 5-х категорий трудности, и организация выходов, для проведения которых тоже применялись новейшие для той поры приемы. 

Виталий Михайлович заботливо и настойчиво содействовал нашему выходу на Ушбу по маршруту, согласованному с ним еще в 1953 году. 

Как известно, в нашем альпинизме было чудо: так случилось, что сам Виталий Михайлович не был на маршрутах Ушбы, но, конечно, поддерживал всех, кто стремился их освоить. Так было и со мной, и с моими товарищами по команде. 

Наша ушбинская группа (А. Чатынян, Э. Петров и я) пополнилась альпинистом из Свердловска, сильным, смелым и техничным Владимиром Лебедевым. 

Мы же, загодя (еще в городских условиях) начали готовить все необходимое для будущего восхождения, в том числе снаряжение. 

Я точно знал, на основе прошлых лет, какие наименования, и даже детали снаряжения нам нужны, в особенности это касалось крючьев – всех видов, размеров, материалов и количеств. 

Всех, кроме… шлямбурных. 

По этому вопросу мое отступление не покажется неуместным тем, кто пережил так называемые «суперсредства» и негативно к ним относился. Посудите сами. В годы нашего освоения Ушбинского маршрута бурно вспыхнула в рядах советских альпинистов шлямбурная (а в некоторых случаях и «кочерговая») лихорадка. 

Приветствуя все новое, движущее любое дело вперед, мы сразу почувствовали несоответствие самого альпинизма как спорта с делом, не требующим ни тактической, ни технической, а, главное, моральной подготовки, не дающего альпинисту чувства удовлетворения, уверенности в своих спортивных качествах после завершения восхождения. По сути, категория сложности вершины, а отсюда и оценка альпинистских данных спортсмена (у нас выраженная в присвоении соответствующего спортивного разряда, звания и пр.) начали терять свою необходимость, так как самые средние, заурядные люди могли «совершать» самые сложные, требующие максимального комплекса знаний и умений, восхождения. 

Нам трудно согласиться с Л. Бернардини, когда он говорит о бессмысленности борьбы на маршруте, если «суперсредства», в том числе шлямбурные, лежат в рюкзаке во время восхождения, «даже если ты зарекаешься перед самим собой их не использовать»… «Само сознание того, что с их помощью можно будет выкрутиться из любого положения, полностью стирает все духовные ценности восхождения», – пишет он. 

Мы не согласны с этим лишь по одной причине: иметь с собой любые средства на случай возможного оказания помощи терпящим бедствие в горах мы обязаны, это наш закон. 

Однако согласиться с альпинистами-любителями, считавшими возможным применять шлямбуры, платформы и пр. на спортивных восхождениях, а также с теми членами комиссий, которые оценивали их «шлямбурные» маршруты даже «золотом» союзных первенств в те годы, мы тоже не могли. 

Жизнь подтвердила это неприятие «суперсредств», которые выхолащивали альпинизм как спорт. Вспомните высказывания и записки незабвенного нашего Михаила Хергиани. 

Все «шлямбурные» явления и «увлеченности» отошли на задний план, дав место новейшим способам передвижения и средствам, помогающим ускорить время передвижения в горах, облегчить труд альпиниста (зажимы, ввинчивающиеся ледовые крючья, закладные элементы на скалах и пр.). Обеспечивая большую безопасность там, где она еще оставалась нерешенной (снег и даже лед), эти средства не лишают альпинизм… альпинизма. 

Однако вернемся к нашему рассказу. С чего начать описание маршрута? С того, что его начало, опять таки по инструкторской занятости дважды откладывалось? Или с того, что, напротив, все благоприятствовало поначалу нашему пути: и погода, и состояние самого маршрута, и отличная подготовка участников? Подумать только – со шхельдинского ночлега (бывший так называемый «приют немцев») мы вышли на нашу традиционную площадку под маршрутом «на мысу» за считанные часы, хотя груз, несмотря на помощь с заброской группы наших наблюдателей, все равно был ощутим! 

Ледопад оставался ледопадом – самой непредсказуемой и изменчивой не только в сезон, месяц, сутки, но и в течение часов и минут, поверхностью горного рельефа. 

Шхельдинский же – в особенности. Зажатый стенами пика Щуровского и отрогов Шхельды, предельно крутой, он был разорван поперек, от края до края, мощными трещинами – глубиной в десятки метров, шириной в метры. 

Но мы знали его и ходили по нему с 1956 г. много раз любыми маршрутами: и ледовыми полками, и ледовыми тоннелями, а при необходимости – с выходом на левые отвесные, черные, мокрые и никогда не освещаемые стены пика Щуровского. Все было! 

А вот сейчас эти «практические» знания, навыки и опасения были не нужны. Ледопад был в отличном состоянии. Два ключевых места в первой и верхней третях изобиловали «мостами» через трещины, и мы скоро, ну просто очень скоро, оказались «на мысу»! 

Я хочу начать с другого. С отказа давать точную консультацию по маршруту (теперь-то уже знакомому многим!), предпочитая для альпинистов всех поколений и времен утверждений волевых, моральных и психологических основ нашего спорта. 

Передо мной лежат папки отчетов о восхождениях 1958 и 1961 годов, о которых я рассказываю. 

Сухие строчки об участках пути до метра, до минуты времени их прохождений! На точнейших масштабных рисунках (вернее, чертежах) обозначен каждый забитый (и вынутый!) крюк, каждый использованный для страховки выступ. 

Может быть, для примера, приложить такую, хоть одну страничку чертежей и описаний? А не скучно ли будет читателю – тому, кто не собирается ходить по таким «неприятным» местам, или, наоборот, ходил и хорошо их знает? 

И все-таки я прикладываю такую страничку! В какой-то мере хочу передать чувства участников штурма – авторов этих сухих строк и чертежей, прочерченных «на натуре»... В них они узнают те мгновения раскрытия и предельного проявления своих жизненных сил, которые они помнят всегда, при любых обстоятельствах. Ведь преодолевалось, казалось бы, непреодолимое, и рядом были те, кто помогал тебе в этом, а ты им! 

Мы не имели права морально «раскисать» не только от экстремальных, бывало – просто невозможных для человека условий, но и от неудачи, неуспеха, необходимости отойти! 

На мой взгляд, эти качества, приобретаемые спортсменом (и не только в нашем альпинизме), определяют степень его мастерства и спортивного совершенства. 

Мы готовили себя к этому заранее до ушбинского выхода. Сам я был уже подготовлен в прошлые годы и выходы. 

Мне не казалось странным, что в конце концов я не чувствовал себя морально угнетенным уже только от мысли, что в четвертый раз предпринимаю попытку решения этой задачи, на подготовку которой ушло уже 8 лет. Нет, этого не было. 

Была многообещающая обстановка начала, отличные объективные условия (см. выше), и, что главное – какая-то духовная тяга к добрым и надежным, спокойным и уверенным в себе и в друг друге членам коллектива – Агваму, Эрику и Володе. 



РЕШЕНИЕ ЗАДАЧИ 

1961. Итак, мы в пути. Вернее, на бивуаке под маршрутом, «на мысу». 

Мы опять начали смотреть и изучать многократно смотренные и технически изученные детали начала движения на самом маршруте. Не удивляйтесь – они снова поменялись. Однако основное направление этого начала пути, пройденного мною почти трижды (ну, два с половиной раза!) – возможность движения только по скалам – это осталось. 

Обо всем этом еще и еще раз было рассказано выходящим на маршрут впервые, и показано в сильный бинокль, который буквально на крыльях переносил нас на залитые натечным льдом полки, желобы и стены, – только протяни руку! 

Мы деятельно готовились к завтрашнему дню. Было решено выходить без «обработки» начала маршрута, так как состояние покрова дна «котла» и засыпанные лавинными конусами бергшрунды сулили нам возможность в нужном темпе, соблюдая безопасность, выйти на скалы гребня, сэкономив дорогой день хорошей погоды. 

Сегодня мы готовили все необходимое. Было известно, кто и что берет с собой «личного» и «группового»: по видам снаряжения, питания, горючего, радиоаппаратуры, медикаментов и прочего. 

Также было известно, кто первый выходит в три часа ночи: вдоль, а затем прямо вниз под нижними склонами Северной вершины, включая пересечение «котла» и переход через бергшрунды к скалам. Это – Чатынян; он будет первым на первых участках скал. И далее, за ним, с пересечением первого обледенелого кулуара и выходом по разрушенным скалам ко второму протяженному и трудно проходимому кулуару, – это будет Петров. 

Что было известно еще внизу, сейчас стало явью, «уточненной» на натуре, конкретным делом, настолько продуманным и подготовленным, что в наши дни напоминало бы действия космонавтов в полете. В те дни мы не знали подробностей – только то, что в апреле этого года сделано Юрием Гагариным. 

Как тут не обратиться к цитатам об Ушбе из книги В. Шатаева «Категория трудности». Без этого обойтись нельзя: еще в те годы мы придерживались точек зрения, которые Владимир Николаевич сформулировал в 1977 году, справедливо отметив, что «Ушба входит в весьма короткий перечень труднейших вершин планеты и венчает академическое мастерство восходителя». Далее он писал: «Я думаю – столь доброе имя эта каверзная гора сделала себе благодаря определенной психологии альпинистов. Слава Ушбы такова, что она, по сути, исключает случайные восхождения…»; и далее: «Повторяю, на нее претендуют только сильные спортсмены. Восхождения им удаются еще и потому, что для них это своего рода защита диссертации, которой предшествует длительная, кропотливая подготовка». 

Так мы и делали, защищали «ушбинскую диссертацию» уже в зрелом альпинистском возрасте, с самой длительной (у меня лично) подготовкой, которую, наверное, не знал ни один ушбинский маршрут. 

Мы шли по-новому открывать новый принципиальный путь, и поэтому не относим к себе другие слова книжки о захоженности ушбинских маршрутов и ординарности при восхождении по уже хоженому. 

Но не относили бы этих определений и в других случаях. 

Альпинизм – это не только первовосхождения или проведение специальных восхождений в каких-то особых или даже экстремальных условиях. Такое очень приятно и лестно совершать. Лично я такие восхождения люблю и делал неоднократно. 

Но классифицированные маршруты вообще, а ушбинские в особенности, дают возможность сравнения себя с предшественниками, радость новых достижений, массу открытий – для других и для себя лично, наконец, проверку себя и своего мужества в покорении высот, которые «угрожали» всем, а тебе дались легче и лучше. 

Заканчивая свое очередное отступление, скажу, что наша ушбинская группа в этот день, день непосредственного выхода на маршрут, успела сделать все намеченное (вплоть до отварки риса, чтобы экономить горючее, предварительной чистки воблы – чтобы меньше нести), и в 19.00 лечь спать (тоже по плану): ведь в два – подъем! 

Все заснули дружно, все… кроме меня. Никак не удавалось не думать о том, что написано здесь выше и о многом другом ненаписанном, но никогда не уходившем от меня. 



«Котел» был пройден раньше, чем начало светать. 200 метров спуска в него шли с фонарями, по четким ступеням Чатыняна и «почищенным» им выходам скал. Вот и сейчас, неторопливо, но точно он преодолевает лишний конус, «забивший» бергшрунд. 

Все наше внимание направлено вверх. Когда смотришь на гору снизу, теряется реальное представление о высоте, крутизне и пр., но сейчас было не до этого – успеть бы оповестить первого, если… что-либо полетит сверху. 

Но была ранняя синь утра после морозной ночи, а главное – солнце еще не грело ни верхние северо-ушбинские стены, ни перемычку с «Дон-Кихотовскими» скалами: камни падать не будут. 

Наш расчет и график движения выполнялся: вот Чатынян с Лебедевым начинают выход на скалы, вот первый закрепляет веревку, и по ней наша двойка с Петровым начинает выдвигаться вперед. Нам надо с этих участков района «котла» ретироваться в любом случае, как можно скорее – висят над ними мощные ледовые массы, которые не имеют «узаконенных», как естественные камнепады, графиков падения. 

Идти надо скорее, как можно скорее, но, конечно же, надежно, и еще раз надежно. Вверх и вправо – скалы средней трудности, но обратного плитообразного строения (технически трудно, но все равно, ни одной минуты даром, надо сократить драгоценное время!). 

Пересечение натечного льда первого кулуара – кошки, конечно, сняты, надо чуть подрубить, сделать «риску», но лед требует дробных ударов (не торопись, Эрик, но работай оперативно: начинает подходить связка Агвам - Володя, простои и ожидания надо сводить к минимуму, максимально всем использовать труд первого!). 

И тут мы нарушаем намеченную вчера очередность – разумнее по нашей с Эриком веревке выходить вперед второй связке и становиться первой. Теперь надо перейти на ледовую скальную гряду (крутизна скал значительна – к 70 градусов), и, преодолев ее, продвинуться по сложной плите (10-12 метров, а зацепок нет!) к началу второго кулуара. Там у его неприятного основания мы будем в большей безопасности – считай, что «котел» со своими потенциальными угрозами сверху будет пройден вовремя, и в нужном темпе. 

Ну, как не коснуться подробностей маршрута (правда, как я говорил раньше, технических описаний не будет – они не нужны). Ну как не сказать, что с первых шагов, вернее, часов движения в морозной утренней тишине (еще тихо, горы не разговаривают, не летят с гулом и страшным свистом камни, не шуршат малые и не грохочут большие лавины, не капает оттаявшая ночная изморозь, не гудит ветер – этого всего нет, утро раннее, погода хорошая, ночь была холодной, и сейчас морозно), как не сказать, что спорая альпинистская работа на маршруте, как бы он ни был сложен, какие бы не пришлось применять для преодоления его приемы, приспособления и пр. и пр., идет слаженно, без вопросов, что характерно для сильных групп, без колебаний в выборе микромаршрутов, тем паче, без лишних слов или, не дай Бог, раздражительного тона и нудных ожиданий. Тогда она, альпинистская работа, подготовка и достижение «микропобед» (завершение полки, окончание кулуара, выход на участок, где можно собраться хотя бы двоим) начинают доставлять истинное наслаждение, открывают перспективы обязательного достижения основной цели. Ведь о ней мечтали, ее создавали мучительно долго, а решение ее зависит зачастую не только от тебя:… что душой кривить, ты не один. 

…И ты переполняешься нахлынувшими чувствами глубокого уважения к своим товарищам по команде, – ведь вместе мы действенная сила, единый организм с едиными мыслями, желаниями и устремлениями! 

Так вот, это то начало, это те охватившие каждого из нас (по-разному) чувства, которые утраивали наши силы, ускоряли наши движения, укрепляли каждый забитый крюк. Этому, конечно же, помогало знание маршрута и даже его микродеталей, возможность сравнения по времени прохождения его отдельных участков. Шли мы в большем темпе, условия были лучше, да и явные преимущества предварительной подготовки были тоже выше, чем в предшествующие годы. 

К первому контрольному туру после прохождения этого сложного, с почти отвесными «дном» и стенками, кулуара на всю длину веревки (а ходили мы с шестидесятками) и неприятных заснеженных скал, мы подходили влево по кромке снежника, пересекающего всю гряду пополам. 

Каждый, даже по фото, знает, что этот снежник начинает отсчет по высоте. Именно он, как крупный, отнюдь не равный с другими, ориентир, может быть назван «ориентир №1» из аналогичных четырех по всей высоте ребра. 

Время вовсе тянется медленно. Нет, оно насыщено делом слаженным, сложным (чуть не сказал опасным, нет, это слово здесь ни к чему!), делом без простоев. Но время ждет, и мы знаем, где должен быть бивуак, ночлег, и когда бы мы к нему по времени не подошли, место его расположения единственное, без вариантов, так как там будет 100-процентная безопасность, хотя комфорта будет мало. 

Кстати, об упомянутом выше контрольном туре. Их в 1958 г. было нами установлено, до выхода на перемычку, 4 штуки. В 59м, добавив свои записки, мы не вынимали записок 58-го из первых двух. Забегая вперед, скажу, что они все были нами обнаружены и прочтены с полной серьезностью и каждым. Особенно запомнилась подпись Гедеминаса Акстинаса, который в 1959 г. не вернулся с Дых-тау. 

В 1958 г. мы шли к этому, тогда нами открытому и единственному в этом районе, бивуаку 15 с половиной часов. 

Посмотрим, сколько будет сегодня?! 

Повторяю – общее состояние склонов лучше, чем в прошлый раз. Остальное зависит от нас самих. 

Мы подходили к запрограммированному финишу первого дня (бивуаку) в более сжатые сроки, но торопливости, суеты, отказа от страховки даже на легких участках не было. 

Мы были просто лучше подготовлены, знали точную дорогу, именно к этой дороге и готовились. 

Когда мы были первопроходцамами, было труднее, но мы шли с целью 100-процентного решения не до конца решенной задачи, и, значит, чувствовали большую ответственность. Отступлений быть не могло. 

Кстати, так думал не только я. Так думали, и делали все возможное Агван, Эрик и Володя. 

После контрольного тура шли по заснеженным полкам, по скалам разной трудности и протяженности, по явно выраженному ледовому плечу, пересекающему весь снежник по вертикали, двигаясь на кошках, с применением ледовых крючьев. Далее три веревки вверх по стене, – и мы на наклонной плите – цели сегодняшнего дня. Бивуак. 

В три часа дня мы собрались на нем, впервые всей четверкой вместе. 

Мы смогли поглядеть в глаза друг другу, увидеть в них кроме усталости скрытое удовлетворение первым днем – действительно, он, как говорится, «удался»! 

Теперь для выполнения бивуачного «закона» – максимально уплотнить время, – необходимо: 

– приготовить первую горячую еду; 

– обустроить бивуак, по возможности, удобней: нам надо восстановить потерянные и накопить новые силы, впереди – главное; 

– обработать маршрут начала завтрашнего дня, который мы обязаны проходить рано ночью, а он скальный с предельно сложным выходом, и ждать его «обогрева» солнцем бессмысленно, - по нашему защитному козырьку камни сверху начинают падать часов с 7-8 утра (хронометрировали снизу не даром!). К этому времени мы должны много пройти: несколько веревок, под защиту следующего по высоте, предохраняющего от камней заслона, – черной стены справа. 

Еду и бивуак делают Петров и Лебедев, мы с Чатыняном принялись за подготовку завтрашнего выхода. 

Метод обработки пути на завтра, навеска перил, очистка от камней или подготовка ступеней, - мне близок и люб многие годы. 

Еще делая первопрохождения цейских и безенгийских маршрутов 50-х и 60-х годов, мы всегда старались не откладывать на завтра то, что можно было сделать сегодня «для завтра», - ведь экономия времени, а главное, безопасность движения в начале дня – громадный не только материальный, но и психологический выигрыш. 

Применить сегодня этот добрый старый прием мы обязаны еще и потому, что завтра движение начинается ночью, сразу с бивуака, по очень сложным скалам, на всю веревку. Затем предстоит отойти немного вправо к вертикальному внутреннему углу, что даст возможность одновременного движения группы. С тактической точки зрения мы получили громадное преимущество. Терять его мы не имели права. 

В первый свой выход 1958 года все это мы узнавали опытным путем, и проходили стену более четырех часов, да еще ждали и теряли время, когда первая связка двигалась по внутреннему углу. 

В 1959 году мы вдвое сократили время, так как обработали путь, как собирались сделать сегодня, но кончили эту работу уже затемно. 

Словом, учитывая все, Агван с присущей ему точностью движений, внешне не торопясь, пошел первым. 

Слов нет, приятно идти без рюкзака, имея с собой только наборы крючьев, карабинов, лестничек и пр. Но идти сложно: скалы гладкие, трещин мало. Забивать крючья надо, да некуда! 

Четкая работа Агвана, взаимные консультации, уверенность в необходимости обработки для успеха всего завтрашнего дня, дали свои результаты: мы уложились в намеченное время, сделали все, что нужно, и, спустившись по своим веревкам,… сразу же принялись за еду. Эрик ее делать умеет! Притом, что специальные высококалорийные продукты были отобраны заранее, и меню определено, – ужин был превосходный! 

Как самый молодой и физически сильный, Володя Лебедев спал отдельно («площадка» бивуака вмещала только троих), в двух спальных мешках и двух плащах. И выгадал: он мог спать лежа. Мы тоже спали, но сидя. 



Потом, в будущем 1969 году, товарищи – тренеры по школе – преподнесли мне ручные часы марки «Полет» с будильником и соответствующей надписью (кстати, и теперь их ношу, – удобная вещь!). 

Дарили они мне часы потому (кроме того, что это был коллективный подарок к дню рождения 10 августа), что знали мое «бивуачное» внутреннее беспокойство, и даже недоверие к дежурным, которое всегда заставляло меня не спать, когда все спят под утро, будить дежурного, или самому начинать утреннюю готовку. 

Словом, таких часов у меня тогда не было, и, конечно же, с 12-ти я уже не спал. 

В два подъем. Горячее готово. Сборы были проведены вчера. В три ночи пошли в нужном порядке по пути, обеспеченному вчера всем необходимым. 

Ни у кого не было чувства, что кто-то главный, кто-то второй, кто-то первый. Четверка сработалась. Каждый чувствовал необходимость другого. Знал, что от него лично зависит успех решения всей задачи, и успех дня, часа, участка маршрута. 

Теперь было все, «как надо», все в прядке (вчера вечером мы так и предали наблюдателям вниз). 

И действительно, порядок был. Вначале по перилам выходила наша двойка с Петровым, ему первому организовывать движение по внутреннему углу. Чатынян шел последним, снимал крючья. Это тоже было по правилам. Он знал это, когда забивал их, и применил ряд практических приемов для быстрого их вынимания сегодня. 

А Эрик уже выходил к верху внутреннего угла, ко второму контрольному туру. Вскоре все мы обходим слева по сильно разрушенным скалам второй крупный снежный пояс, к найденному нами «редкому» месту («общему ориентиру №2»), где можно было приблизиться друг к другу и обернуться. 

До этого полтора дня нам было не до эмоций. Сейчас, имея редкую возможность «перевести дух» вместе, мы отвернулись от стены. И… замерли от многократно виденного (с иных точек, но виденного!) и всегда, всегда, потрясающе прекрасного! В свете начинающегося дня, окруженный розовым сиянием, вставал двуглавый великан, подавляя все кругом своей мощью, умаляя достоинство и таких «крох», как протяженная Шхельдинская стена напротив, наши ушбинские отвесы, как еле-еле заметный «треугольничек» пика Щуровского, вырастающий как грибок с Ушбинского плато. А черный провал еще не освещенного Шхельдинского ледника, круто падающего вниз на север, вообще казался оттуда щелкой! 

Вставая в редком спокойном «жабо» низких, недвижимых утренних облаков, умывался розовым утром наш красавец Эльбрус! 

Сколько раз с его склонов и вершин мы смотрели на тебя, Ушба, мечтали о тебе, любовались тобою. Мы штурмуем тебя, мы на середине твоей грозной стены, но… мы забыли о тебе – Эльбрус «прижал» (и восхитил!) нас, как и всех, кто его отсюда видел, своей громадностью и величием! 

Времени мало, а оторваться от этой красотищи трудно: ведь и за этим, чего не видит никто, кроме альпинистов, мы ходили в горы, где сочетание рядом зеленого, белого и голубого считается символом альпинистского успеха и счастья! 

Эрик, как истинный художник, пропустить все это не может, и торопится перевести чудо на фотопленку. 

Его занятость и заставляет укоротить паузу и продолжить работу, которая должна идти, как шла до сих пор. 

Высота начинает набираться быстрее: по сильным разрушенным скалам, поближе друг к другу, проходим 3-4 веревки и прижимаемся на полке, под отвесной черной стеной. 

Мы двигались сегодня достаточно оперативно; мы хорошо подготовили это движение вчера и пришли к месту бивуака раньше обычного. Но идти дальше было нельзя: следующее место возможного бивуака (тоже единственное) далеко – дневной переход. 

Мы делаем бивуак №2 более удобным, чем №1, хотя поставить палатку на наклонной полке под стеной тоже не удается, палаткой и плащами можно только прикрыться. 

Используем время второй половины дня, как и вчера, на обработку начала завтрашнего пути. 

Мы знаем, что с технической точки зрения следующий день самый сложный, наиболее «протяженный» по времени. Но угрожающих сверху «неприятностей» меньше: нависающие ледовые массы не пойдут на нас «вдруг», мы уже проходили эти места. 

Сегодня Петров и Лебедев первыми спускаются слева от стены на несколько метров вниз, переходят маятником в ледовый кулуар с тем, чтобы после косого его траверса выйти на наклонную плиту гребня. Здесь проще, а главное, отсюда можно будет уходить дальше и выше первой двойке, одновременно, пока вторая еще двигается внизу, снимает веревки, выбивает крючья. 

Тактическая схема, примерно похожая на вчерашнюю, всегда давала желаемый результат – выигрыш времени. 

Сегодняшняя обработка имеет свои особенности и сложности. Здесь не просто организовать вертикальные перила: нужно больше веревок, репшнуров и выдумки для обеспечения завтрашних траверсов, маятников и пр. 

Наши разведчики успели это сделать, чтобы потом, собравшись вместе под стеной, вместе же принять… первый тревожный сигнал: явно, с сильным ветром, а позже и ледяной «крупой» - начала портиться погода. 

Больше всего молчать надо было мне. Какое-то уже фатальное однообразие у меня на Ушбе, и почти всегда в преддверии перемычки! Правда, я не забывал, что думая только о себе, был не прав: любой маршрут на Ушбу, за самым редким исключением, проходил в непогодных условиях. Весь вопрос в продолжительности непогоды – ночь, сутки, трое суток, семь? 

Мои друзья первые пришли мне на выручку полным игнорированием непогоды. Видимо, они отлично понимали, о чем я думаю, хотя занят я был, как всегда и все, бивуачными делами, улучшением защиты от снега, увеличением количества забиваемых крючьев, привязыванием к ним всего – от самого себя до примуса. 

Ночь была нелегкой, хотя бивуак мы максимально подготовили к изменившейся погоде, несмотря на то, что он был опять сидячий. 

Мы взвесили все: 

– ничего особенного не случилось: обычная ушбинская погода. До сих пор она была не то, что необычной, а редкой для Ушбы, - отличной; 

– сегодня очень важное (тем более в условиях плохой погоды) уже было сделано: выход с бивуака на завтра был обеспечен; 

– путь известен, пройдено две трети высоты подъема, завтра технические трудности в первой половине дня, тактические – во второй; 

– непогода ворвалась внезапно, для Ушбы это может быть ненадолго (личные предположения, про себя). 

Как всегда, позже всех заснувший, раньше всех проснувшийся, я обнаружил ночью, что непогода продолжалась. Но, как мне показалось, она не ухудшается, хотя «крупой» было завалено все вокруг. 

График не менять, все должно продолжаться по графику: он-то составлялся на «ушбинскую» погоду и его выполнение будет поддерживать нужный тонус команды. 

Мы пошли вверх опять в обратном порядке, - Петрову выбивать крючья. 

Редкая видимость позволила нам ориентироваться по известному мне пути. 

Главная, технически сложная встреча должна состояться после прохождения навешенных перил и вчерашних приспособлений (ушло на движение по ним всей группы около трех часов, - сложно, плохо видно, и засыпано крупой). После этого по скалам и льду предстояло подойти к верхнему скальному барьеру и, по полке обогнув его вправо, выйти на небольшую площадку под горловиной «главного» кулуара с ледовым дном. Я помнил, что там, на площадке, можно собраться, и даже попить воды! 

Погода, конечно же, затрудняет движение, но спутать карты, выбить нас из графика, уже не сможет. Мы точно все знаем, нам трудно и холодно, нас рвет ветром, но мы уверены в правильности движения и знаем средства, обеспечивающие его надежность и безопасность. 

Радует перворазрядник Лебедев (остальные-то – закаленные бойцы). На своей третьей, сложной по категории вершине, Володя встретился с самой Ушбой и проявил отличные качества характера: не терять бодрости духа ни при каких обстоятельствах, быть готовым всегда оказаться первым и сделать для других все, что в его силах. Физически и технически он был подготовлен, а тактически… в такой группе, как наша, перед ним эта задача не ставилась. 

Через шесть часов после ночлега мы начали движение в кулуаре. Он был очень сложен, сверху стал вертикальным, по сути широким камином, где идти можно было по одной стороне. Техническая трудность усугублялась все время шуршащими как водопады, идущими и мимо нас, и через нас потоками ледяной крупы, накопившейся за всю ночь. Мы знали, что «запасы» ее ограничены, она в конце концов должна вся «просыпаться». Замедлить движение, или приостановить его было нельзя. 

Кулуар, перешедший в «камин» в конце своего 60-ти метрового роста, раздваивался. С правой стороны он становился наклонным и забитым гладкой каменной «пробкой», которую надо было обходить по сложным скалам, без возможности забивать крючья. Тут уж были применены таланты Петрова, который под гимнастической страховкой снизу, сменив отриконенные ботинки на скалолазные галоши, виртуозно преодолел этот барьер. 

Выше двигаться по гладким глыбам было не так трудно, радовало, главным образом, другое – начала проходить «крупа» и разрывы тумана становились чаще. 

Кулуар с камином преодолевали около 4-х часов, почти столько же, сколько потратили в 58-м, но… тогда была отличная погода. 

Мы начали выходить на основной гребень, и скалы становились средней трудности. Впереди, слева, начинался наклонный фирновый склон, и мы поняли, что ребро пройдено. 

…Сегодня был нелегкий день. Мы заслужили, наконец, возможность найти место, где можно было бы поставить палатку, и… спать лежа. 

Для этого Петрову и Лебедеву понадобилось больше двух часов копать фирн и подрубать лед у заваленной трещины, напоминающий бергшрунд. Мы с Агвамом опять вышли на узкий скальный гребешок (вот во что превратилось ваше знаменитое ребро северо-западной стены!), и аккуратно начали расчищать и готовить путь на завтра до начала, как мы назвали, «гимнастической стенки», - последнему препятствию перед выходом на ледово-фирновые склоны. Нам это не удалось, кончились две взятые веревки, да и гребешок становился более плоским, крутизна падала. 

Третья ночевка прошла отлично не только потому, что мы роскошно лежали, сытно ели, пили пр. и пр., но и потому, что Ушба нас только попугала своим коротким вихрем непогоды, - непогода явно отходила, и вечером стало холодать. 

Четвертый день пути был насыщен многими интересными событиями. Погода сменила непогоду, ночь была холодной, что нам было особенно нужно, - ведь через 2-3 часа после начала движения мы выходили на снег, фирн, лед. Предельно ранний выход позволил нам идти по фирну уже в 5 утра. Справа налево к бороде «Дон Кихота» мы шли на кошках, и по этим 50-градусным склонам достаточно быстро – фирн был крепок и надежен (может быть, вы помните, что в 58 году здесь был лед, и шла трудная рубка ступеней). 

Выход на «жандарм» был сложен – бергшрунд преодолели по слабому мосту, а потом вверх на передних зубьях кошек. Первым – Чатынян – шел уже без рюкзака. К «Дон-Кихоту» мы тоже подошли оперативно, не поздно, чтобы застать его в ледовом «панцире» - камни еще не начинали оттаивать, и нам удалось плотной группой, достаточно быстро, набрать высоту, чередуя не крутые участки со сложными скалами. 

И вот наш путь уже пошел влево по знаменитой ушбинской перемычке, по снежному острому ее гребню, по выходам ее скал и крутым склонам к «традиционным» площадкам бивуака под Северной вершиной. 

Не ставя палатки, сняв только рюкзаки, по несложным скалам, мы взошли на Северную вершину. 



Читатель, может быть, обвинит меня, что вначале обещанное я не выполняю. Но в свое оправдание, я отвечу, что не даю технических описаний маршрута (по таким, с позволения сказать, «описаниям» альпинист на гору не пойдет!). 

Я хочу только воссоздать обстановку, в которой спокойно, без единого сожаления, тяжелого вздоха или раздражения, люди в обычных условиях немногословные, и я бы сказал – не очень улыбчивые, скорее сосредоточенные, - здесь, в этих условиях, преобразились. 

В редкие минуты возможных контактов на маршруте, на тяжелой бивуачной работе и Агвам, и Эрик шутили и приветливо «травили», а Володя Лебедев, вообще стеснявшийся внизу (и даже робевший!) в нашем присутствии, оказался на маршруте просто веселым парнем, «заводилой»! 

Вот что делают горы с людьми, которые любят их: чем труднее, тем больше раскрываются положительные духовные их качества, отрицательные же (есть они у каждого) прячутся, уходят, - они бояться встречи с трудностями и опасностями, и в преодолении их помощниками не будут! 



Взойдя на вершину, мы не рукоплескали в восторге, нам было не до этого (всем, достигшим вершины, бывает «не до этого»). Ведь спуск вниз - дело чрезвычайной тактической сложности, даже по более простому пути, чем подъем, даже имея возможность применения надежных и быстрых средств набора высоты, даже… даже и еще раз даже. При организации и проведении спуска не потерять рабочий настрой, предельную внимательность, предусмотрительность и… осторожность (этого слова в горах не стесняются). У нас же до спуска было еще не близко – маршрут «Крест» продолжается: с «трамплина» Северной вершины, через знаменитую перемычку предстояло восходить на Южную, ту самую, что была у меня, и в свое время у Малеинова Алексея Александровича, «вторым» камнем преткновения». 

Нам нельзя было терять время, чтобы «не утерять» опять ставшей приличной погоды - радость-то какая на Ушбе! 

Поэтому мы точно выполняли все решенное ранее (с необходимой, конечно, гибкостью, - альпинистской «диалектикой»), но в вопросе экономии времени всегда шли напролом, никаких расслаблений и отступлений. 

Уже традиционный у меня ритуал на вершине тоже был запланирован как разрядка (правда, никому из участников группы не объявленный, но материально мною подкрепленный – нес в рюкзаке. Мы, альпинисты - «наисуивернейшие» люди!) 

А заключался он в том, что на вершине по кругу ходила открытая банка кислого компота (сегодня это была любимая на высотах алыча) с ложкой. Каждый должен эту ложку заполнить соком с одной ягодой, проглотить, и кто бы то ни был, и кем ты бы ни был, сверхгромко «крякнуть», да, да, «крякнуть»: э-э-эх! 

Если «общество» решит, что ты ленив и «крякаешь» не усердно, в следующем круге тебя обойдут. 

Все это кончается с окончанием компота и по времени зависит от количественного состава группы и размера банки, но сейчас на северной вершине выполнение моей традиции (знакомой не всем, «делалась» она на трудных вершинах) привело в восторг и дало нужную психологическую разрядку – паузу. 

Мы сегодня успели максимум. Сверху Северной вершины внимательнейшим образом определили возможность и направление движения по двухсторонним, таким впечатляющим по виду (сверху, снизу, с боков – со всех сторон!) снежным карнизам перемычки и выходу по снежному взлету на скалы Южной. 

Главное было решено: что возможно по подготовке ступеней и мест страховки, подготовить сегодня, а завтра выходить предельно рано по жестокому фирну и снегу, после холода ночи. 

С бивуака пошли два бойца – Петров и Лебедев. Один – трезвый опытный расчет, второй – молодая мощь и отличное владение техникой. 

Чатыняна мы берегли – ему предстояло выходить первым по готовым снежным маршрутам на непростые скалы Южной вершины. 

Бивуак был сделан нами комфортным, обед калорийным. Будет чем встретить возвращение разведчиков! Мы все время вели за ними наблюдение, у нас все было готово для немедленного выхода к ним «во всем боевом», если это будет необходимым. 

Опять опустим технические детали (мы договорились – они в нашем рассказе ни к чему!). С профессиональным удовлетворением мы смотрели на грамотную и оперативную работу наших товарищей. 

Снег, подмокший за день, сбросил с себя все лишнее на ледники Гуль и на север - на Ушбинский, обнажив вкрапленные в перемычку скалы, куда мы начали забивать крючья, предпочтительно ледовые. Это надежнее. Сейчас снег начал чуть прихватываться наступающим похолоданием и хорошо формировался в надежные, с малым уклоном внутрь ступени. 

На снегу страховались древками ледорубов. Мы видели, как аккуратно относились разведчики к пробитым лункам – их готовили к замерзанию ночью и надежной службе нам завтра. 

Когда начало темнеть, они вернулись, сделав налегке нужную, крайне необходимую на завтра, значительную по протяженности работу – подошли «ступенями» под последний взлет Южной вершины. 

Дерзкий план, не предусмотренный до этого (редкость в нашей практике!), я выложил товарищам, когда все было сделано к завтрашнему ночному выходу: 

– идем на Южную облегченные, берем с собой тот минимум, который я обычно беру на вершины менее сложные и «короткие» по времени (палатку, теплые вещи, заправленный примус, ограниченный запас пищи, который может быть растянут). Это, конечно, кроме всего, необходимого по набору технических средств. Мы твердо были уверены, что палатку вынимать из рюкзака не будем, и вернемся к нашему бивуаку под Северной в тот же день; 

– возможно, завтра же начнем дорогу вниз на ледник Гуль – отлично подготовленная «дорога» на перемычке дала повод для такого изменения графика (пока что теоретически). 

Первые часы ночи прошли, и опять налобные фонари в работе. Конечно, «Сусанины» - Петров и Лебедев, меняясь впереди, улучшают, укрепляют отвердевшие ступени. По ним идти нам вдвоем с Чатыняном, а обратно – всем четверым. 

Видимо, все-таки ей, Ушбе, было стыдно передо мной. Восемь лет она водила меня за нос, давая только половинчатые, ну может быть, 95-процентные ответы! 

И она сжалилась – открыла дорогу, одарила погодой (мы ей в этом, чем могли, помогли!). 

С Южной вершины мы начали спускаться с максимальным использованием веревок, уже твердо веря, что вчерашний «фантастический» план становится реальностью, обретает конкретную форму, и вот-вот начнет облачаться в часовые и даже минутные графики и расчеты. 

Не премину сказать, что весь сложный и длительный подъем по скалам на вершину Агван Чатынян провел первым четко и в предельные сроки. Немало этому помогали «путеводные» забитые крючья, которые многочисленные предшественники (считая и довоенных) щедро не скупились оставлять. Но главная помощь исходила от нас, от нашей слаженной общей работы и того душевного спортивного подъема, который надо подвергать внимательному самоконтролю: не перерос бы он в излишнюю самоуверенность, в сознание, что все уже сделано, будто осталось лишь известное и пустяковое! 

Даже без вышеприведенных крайностей, такие «перерастания» чувств приводили (увы, и опытных альпинистов) к неуспехам, даже непоправимым, и чаще всего на спусках. 

Заканчивая свое очередное отступление, отмечу, что всего этого с нами не случилось, и крепкие, заботливо углубленные (отнюдь не разрушенные!) снежные ступени перемычки уже вели нас к бивуаку, тому самому, который наверняка вот-вот будет снят. 

30 минут, всего 30 минут на обзор (и горячий суп), и первая наша с Агваном двойка начала опять сперва возвращаться по знакомой дороге вниз, а потом вышла влево по ходу к широкой горловине начала спуска на Гуль. Там, в этом начале, под надежной страховкой сверху, прошли наши «дворницкие» работы: что возможно, топтали, стягивали. Скажем прямо – не очень-то получилось – Ушба сделала это сама до нас. 

Теперь новая забота: открыт ли, и в каком состоянии громадный бергшрунд, пересекающий пополам узость кулуара в верхней части пути? 

Если в хорошем состоянии, то 2-3 свободных спуска (с прижимом к левой скальной стене – точь-в-точь, как в 1958 году) приведут нас к нему, а значит к мощной защите, к комфортабельному теплому бивуаку. 

…Все случилось, как было задумано и как хотелось. 

Футбольное поле, а не «дно» бергшрунда – великана с частоколами симметричных и невероятно красивых своей наготой, чистотой и прозрачностью мощных метровых сосулек с верхнего ледово-фирнового козырька! 

Сколько снимков было сделано (в основном, конечно, Петровым), сколько «ахов и охов» сказано, адресованных красоте и сказочности нашего бивуака и, конечно же (про себя) завершающемуся маршруту. 

Но… впереди еще работа. 

Скажу только, что на верхней кромке и далее по ходу ледового барьера нами с удовольствием были применены для свободных спусков ледовые «абалаковские» проушины, только-только освоенные нами на учебных ледниках. 

Спасибо Вам, Виталий Михайлович, и здесь Вы нам помогли – ледовые крючья кончились, а рубить столбики не было ни времени, ни… (признаться, впервые на маршруте) сил и желания. Проушины, по всем методическим правилам, тренеры школы сделали быстро и ладно. 

Но вот и конец льда, далее трудные и неприятные гладкие «бараньи лбы». 

У их окончания Эрик Петров запечатлел наши «приватные» портреты. 

Вот они – сразу после конца этой многодневной (а для меня многолетней) борьбы. 



ПОДВЕДЕНИЕ ИТОГОВ 

Уже третий десяток лет «Крест» является завершенным, как все ушбинские маршруты. Его изучают, консультируются, готовятся, и, как правило, успешно проходят. Сейчас чаще ходят на траверс и «Крест», реже на другие классификационные маршруты. 

Что греха таить – другие времена, другие разряды, нормы и другое отношение к их выполнению… 

Ушбу по любому классификационному маршруту проходят «для души» (или, кто серьезно думает о своей спортивной квалификации, а не только о «закрытии разряда»!). Ведь не забудем, что траверс – 5а, Северная вершина – 4а, и лишь «Крест» – 5б. Довоенная классификация! 

Но все ушбинские маршруты, вне зависимости от их официальной оценки, требуют углубленной, всесторонней подготовки. 

А кто «посмел» идти схода, не узнав пути, надеясь на свои «таланты», успеха не добились, а некоторых Ушба не простила и оставила на «Кресте» (югославы в середине 80-х годов ушли влево от нашего пути, и никто не вернулся). 

Она ласкова к тем, кто на встречу с ней идет «во всеоружии» знаний и умений. К примеру, в 1975 году группа Всесоюзной Школы инструкторов, получившая наши горячие рекомендации и стопроцентную консультацию, в блестящем стиле совершила «Крест» и была в восторге не только от победы в достойном поединке, но и от «ясного, принципиального и логичного маршрута». 

Эта высшая оценка нашего пути была нам особо ценна еще и потому, что была сформулирована «главным действующим лицом» этой группы Людмилой Андреевной Варжапетян. Это удивительная спортсменка самого высокого класса в советском альпинизме, которая решает все спортивные задачи надежно и всеобъемлюще, и на любых, в том числе сложнейших маршрутах, всегда первая на серьезных участках. Обычно она - автор всех тактических, технических и организационных решений. Добавлю, что никогда над ней не было никакого патронажа, она первая в любой спортивной группе, в том числе «чисто» мужской. 

Итак, «Крест» стал достаточно популярен, и для нас, первооткрывателей, это стало самым главным!


Ушба-Крест.

Для меня лично по этому маршруту (и не только по этому!) память сохранила очень многое и интересное. Сохранились и многие «вещественные» доказательства – документы, заметки, фото, рисунки, и даже… предметы. Да, предметы дополняют мой личный обширный «альпинистский музей». Это не коллекционирование, не «накопительство», – в нем много значительного (и не только для меня), воплощенного в разных, казалось бы, повседневных вещах. 

Разве записка итальянских альпинистов, написанная на визитной карточке, рассеченной временем пополам, оставленная в 1903 году на одной из вершин Сугана, и снятая нами в 1952 году, ценна только мне и моим товарищам по спортивной группе? Разве значок «Альпинист СССР II степени», полученный мною за взятие вершин в «довоенных» горах, и прошедший со мной на моей гимнастерке рядом с правительственными наградами по военным дорогам многих стран Европы не может быть дорог не только мне, но и моим товарищам по спорту и по фронту? Разве записка австрийских альпинистов, взошедших на северную Ушбу с обычной стороны, будоражит сердце только нам, снявшим ее, участникам «Креста» в 1958 году? И разве детский алюминиевый бидончик, заменявший на всех многочисленных восхождениях Агваму Чатыняну кружку, обозначенный сверху донизу названиями вершин и дат их покорения, и подаренный мне после нашего возвращения с Ушбы, не дороже мне и ему самых больших ценностей (и вчера, и сегодня, и наверняка завтра!), и не может быть ценным и другим? 



Мне остается обратиться еще с одним вопросом к моим товарищам и к моим коллегам по общей альпинистской работе со своим беспокойством: кроме них будет ли «широкий» читатель читать эти заметки о покорении Ушбы, откровений об инструкторской и спортивной работе? Интересно ли людям 90-х годов вернуться в прошлое (правда, недавнее) советского альпинизма? 

И будучи человеком не только восторженным, любящим альпинизм, которому отдал (вместе со всей семьей) всю жизнь, будучи и рациональным человеком, хочу знать – получат ли они пользу от этих… не воспоминаний, а (для меня и сегодня) руководств к действию. 


Массовость на Эльбрусе. 1960 год.

Еще раз как не напомнить, что память – это не воспоминание, а частичка настоящего. 


--------------------------------------------------------------------------------

1/ Зимой в то время лагеря не работали, и ДСО «Салют» организовывало в зимний период под Москвой краткие методические сборы инструкторского актива лагеря для рассмотрения и согласования планов его летней работы.

2/ Не нашли их и до сих пор. В 1957 году одна из групп на леднике Гуль обнаружила вещи и останки альпинистов. Размер обуви – 38, кошки довоенного образца, - решили – Таня, и меня срочно вызвали из Безенги (сняв с маршрута). Но по номеру фотоаппарата ФЭД и др. Александра Джапаридзе не могла ошибиться – это был ее брат Алексей Джапаридзе, погибший в 1945 году.