|
|
Интервью 15.07.08 Сергея Георгиевича
Богомолова (Саратов) с далёким городом
Бийском (Алтай) – с журналистом Евгением
Гавриловым:
СЕРГЕЙ БОГОМОЛОВ: «ДЛЯ МЕНЯ НУЖНЫ – РОСТ,
ДИНАМИКА…»
Евгений Гаврилов: Сергей Георгиевич, что
было главным в экспедиции на Аннапурну
для вас?
Сергей Богомолов: Я осуществляю
программу 14 восьмитысячников. У меня есть
двенадцать из 14. И хочу по мере
возможности программу закончить. Поэтому
у меня интерес остаётся только к
Аннапурне и к К-2. Весна – это как бы
гималайский этап, а лето – каракорумский
этап. Вот поэтому и поехал на Аннапурну в
2008 году, хотя был уже два раза, но неудачно:
2004, 2006 год.
Собирал команду сам. И хорошо, что восемь
россиян на неё откликнулись, в том числе и
Алексей Болотов. Этой компанией мы
поехали в экспедицию. По мере развития
событий к нам подключился Иньяки, баск, с
которым я уже четыре раза был в горах, его
напарник, румын, Хория Колибасану и Дон
Бовье, канадец, о котором я не слышал, но
он тоже подключился по рекомендации
Иньяки. Нас поехало 11 человек.
Иньяки, как и я, исповедовал программу 14
восьмитысячников, напарник – румын Хория
– то же самое. Бовье, как я понял, был 4-5
раз в больших горах, взошёл в прошлый год
только на К-2, сейчас одержим горами,
молодой по альпинистским меркам – 38 лет.
Евгений Гаврилов: Остальные?
Сергей Богомолов: Не знаю, как сложилось
на Урале, у Леши Болотова и его компании,
может, собирались на другую гору, но когда
списывались зимой, интерес у них перешёл
на Аннапурну.
Дима Синёв и Саша Лутохин – парни из
Москвы, из Черноголовки, они были
позапрошлом году на Броуд пике, прошлый
ходили на Дхаулагири. На Броуд-Пик они оба
взошли, на Дхаулагири только Синёв, Саша
не дошёл.
Имиль Мамедов, молодой, начинающий
альпинист, второй год подключился ко мне,
хотел на восьмитысячник, хотя опыта у
него нет. К сожалению, недостаток опыта
играет для него отрицательную роль. Вот
весь наш расклад.
Аннапурна – гора очень интересная. Хотя
она первая из восьмитысячников, на
которую взошёл человек, но самая коварная.
У неё самый плохой процент соотношения
живых и мёртвых, тех, кто пытался на неё
взойти – 50 на 50.
В основном люди погибли с Севера. Потому
что тот стандартный французский маршрут
крайне лавиноопасен. Большинство людей
гибли на нём. Видя это, люди стали
пытаться обходить эту стену. Прошлый год
на Севере побывал и понял: такой цирк
просто ужасен. Там со всех сторон идут
лавины: и сбоку, и слева, и справа, и
спереди. Маршрут потенциально опасен.
Я знаю, там Денис Урубко в 2004 г. прошёл,
потом 2006 г. Пивцов, Жумаев ходили. Но им
крайне везло. Они быстро, в течение недели
прошли. Хотя кто-то из ребят, кажется
Жумаев, говорил, что они где-то попали в
лавину. Объективно лавиноопасный маршрут.
Наша задача – выбрать наиболее
безопасный маршрут. Юг – тоже не подарок.
Стена, летят камни. Там, маршрут
Бонингтона я ходил в 2004 году. Он
достаточно сложен, но самое главное –
также небезопасен. Камни там летят, как
снаряды на войне.
Мы выбрали вариант: сначала с юга, а потом
с востока. Он, конечно, крайне длинный, 15
километров , но относительно более
безопасен. Когда Иньяки первый подошёл к
нему поближе, пришёл и просто показал
большой палец – ребята, класс! Пройдём
безопасно. Но, к сожалению, лавины и
безопасность – это одно, а опасность от
длительности маршрута – это другое. Это
было нашим камнем преткновения.
Евгений Гаврилов: В вашей экспедиции
случилась трагедия. Как это произошло?
Сергей Богомолов: События развивались
так. Мамедов и ребята с Урала, кто был с
Лёшей, где-то на втором выходе отказались
от восхождения. У кого возникли личные
обстоятельства, кто что-то натёр, у кого
что-то заболело. Они все покинули нас.
Я считаю, что всё распределилось по силам.
Они не были к этому маршруту готовы.
Остались Лутохин, Синёв, я и Болотов. И вот
этой четвёркой мы и вышли. Рядом с нами,
хотя они приехали на месяц или на
полмесяца раньше, всё время были трое
иностранцев, но выше второго лагеря они
работать не решились. Если бы они нас
подпёрли тремя днями позже, это, я считаю,
был бы самый удачный вариант – мы
всемером что-нибудь наверху изобразили.
Поскольку нам пришлось работать четверым,
мы с Лешей на девятый день пробрались
только на 7800, как бы на предвершину
Восточной Аннапурны, где был спуск в
провал 150 м . У нас к этому моменту уже сил
просто не было. Лёша устал и кашлял. Но
больше всего устал я, так как у нас
разница в возрасте.
Его характер, здоровье сыграли решающую
роль. Он сходил на Восточную вершину при
мне. Я отказался, потому что она мне была
не нужна. Он как бы сходил и посмотрел, что
там за провалом. По информации нужно было
идти через вершину, но он нашёл вариант
спуска, не обязательно восходя на вершину.
Мы пошли вниз. Саша с Димой где-то на
шестой день от нас отстали, и когда к нам
на 7400 подошли, то сказали, что всё, хватит,
они решили уходить. «Мы вас ждём, вам
безопасность сделаем, но на вершину уже
не пойдём».
Просто вся четвёрка выдохлась. Все пошли
вниз. А на спуске стали со мной
происходить катаклизмы…
Во время выхода в первый день, когда шёл в
первый лагерь, на снежнике полетел камень,
я стал увёртываться в сторону,
поскользнулся и упал на грудь. На кулак
или на камень – не помню, но у меня болела
грудная клетка. Как обычно, межрёберная
потяжка или, не дай бог, думал, сломал
ребро.
А при выходе на Восточную вершину, на
восьмой день, при попытке штурма вершины
я поморозился. У меня почернел палец,
наступило онемение кончиков всех пальцев
рук и ног.
Лёха – более крепкий парень, он холод
очень классно держит. После Балыбердина
второго такого человека вижу, который так
держит мороз.
С каждым днём моё самочувствие
ухудшалось. В конце концов, на спуске я
понял, что со мной творится что-то
абсолютно неладное. Я был застрахован,
позвонил и сказал, что нужна помощь. «А ты
где?» – «Я альпинист, на 6000». Я звонил из
второго лагеря.
Мне сказали: «Давай связь, с кем связаться?»
Я дал фирму, которая нас обеспечивала. Они
связались с ней, и сказали: «Всё, мы
проплачиваем». Мне дают вертолёт, но надо,
чтобы спустился до 4000. Грубо говоря, в
базовый лагерь.
Через день, 12 мая, я там был. А 13 прилетел
вертолёт и меня забрал. В принципе, всё
для нас закончилось. Ребята со мной
улетели. Но Лёша не полетел. Мы улетали 13,
а у него билет был на 20. Просто не было
средств, чтобы семь дней жить в Катманду.
Поэтому он решил, что будет кормиться в
экспедиции, а потом дойдёт пешком. На этом
мы и порешили.
Далее события развивались так. Между
Иньяки и Доном возникли разногласия.
Когда они сидели во втором лагере и на нас
смотрели, то шёл снег. Я считаю, что для
того маршрута это незначительный снег,
20-30 см, он опасность лавины не создавал. Но
Дон считал, что это лавиноопасная
ситуация, и они не пойдут. Иньяки
настаивал, чтобы пойти. На этом они резко
разошлись.
Дон стал делать Лёше предложения, но он
отказал Дону или Дон его не уговорил. А
Иньяки убедил Лёшу, и пятнадцатого они
вышли на маршрут.
Семнадцатого мая вечером я разговаривал
из Катманду по телефону с Иньяки. Они были
в четвёртом лагере на 7400. Чувствовалось,
что там тяжело, отдышка, но говорили, что
всё отлично, нормально и завтра идут на
штурм предвершины, а послезавтра – на
штурм вершины. На этом мы расстались.
Ребята, москвичи, как прилетели со мной,
так 14-го сразу же и улетели. Они летели
через другую авиакомпанию. Я вылетал
через PIA, а у них рейсы два раза в неделю, и
было очень напряжённо с билетами. Улететь
сразу не удалось, и я перебронировал
билеты только на 22. Нужно было ждать
девять дней.
Сижу 20-го вечером, ужинаю, а от Лены
Лалетиной, редактора сайта www.russianclimb.com
приходит SMS. Она пишет, что с Иньяки на той
высоте очень плохо. А что я могу сделать?
Во-первых, послезавтра улетаю, сижу в
Катманду, поморожен и в базовом лагере
никого нет, сидит одна подружка Иньяки и
повара.
И даже если, в идеале, бегом бежать из
базового лагеря, то надо три, а то и четыре
дня. На этом вроде всё закончилось.
Часа через два она вновь смску шлёт, что
родители, друзья Иньяки организовали на
его родине в Испании оргкомитет. Они
финансируют, будет вертолёт, и они на меня
очень надеются.
Здесь я уже понял, что образуется что-то
реальное в виде спасработ, стал
созваниваться с тремя фирмами, со всеми,
кто мог это всё контролировать. В
конечном итоге созвонился, и на утро
намечался вылет. Владелец фирмы “Cho-oyu
trekking” Нима Нуру Шерпа пришёл в пять утра
в офис (я у него в офисе в гостевой комнате
жил), а в 6:00 утра мы уже поехали за Денисом
Урубко. Я знал, что в Катманду должны
вернуться после своих восхождений казахи,
Урубко с командой и Жумаев. Не такой
великий город Катманду – нашли.
Я сказал: «Денис, Иньяки плохо, на 7400». – «Всё,
я еду». Он прекрасно знал Иньяки. Мы с ним,
впервые, в 2003 г. хотели сразу сделать три
горы: Нанга Парбат, Броуд-пик и К-2. С нами
был Иньяки, и с тех пор мы его прекрасно
знали.
Дон Бовье был в то время в Покхаре, узнал
об этом несчастном случае и тоже был
согласен участвовать. Мы втроём вылетели
на маленьком вертолёте в сторону
базового лагеря, но, к сожалению, мы
вылетели часов в 10-11, погода ухудшилась.
Надо было лететь часов в 6 утра, пока в
Гималаях есть погода. Погода была упущена.
Но даже не в этом было дело, наступила
неделя дождей. Может рано наступал период
муссонов. Весь день была непогода, и мы не
могли приземлиться в деревне на 2200, а
дальше в базовый лагерь на 4100 пробиться
было невозможно. Наш вертолётчик говорит:
«Ну что, ночуем, а завтра утром полетим».
Заночевали. Всю ночь шёл дождь. Утром
встали – рассвета нет. Они вдвоём
полетели, потому что больше не мог брать,
не смогли пробиться и вернулись.
Тут пилот говорит, что время нашего
заказа вышло и поэтому ему надо лететь в
Покхару. Мы полетели туда. Здесь я стал
звонить Ниме, что мы вернулись, пробиться
нельзя и вообще, чтобы пробиться выше,
нужен большой вертолёт.
Через некоторое время он мне говорит, что
к нам прибудут ещё 8 человек и будет
большой вертолёт, наш, российский, МТВ. С
их стороны этот вопрос решался, они всё
это понимали.
Мы ждём этих людей, которые прилетели в
самолёте, но сначала прилетел вертолёт.
Прилетело не восемь, а семь человек – 4
шерпов, два румына и поляк. Жумаев так и не
появился. Вот такая интернациональная
бригада.
В тот же день часов в 11 вылетели в сторону
базового лагеря.
Пилот у нас был классный, Губанов Валерий
Алексеевич, суперпилот, 14 лет в Непале. Он
возил меня на Манаслу, в прошлый год на
Аннапурну закидывал. В общем, так
сложилось, что раньше их было 12
вертолётов, сейчас осталось пять. Один
сломался, три на ремонте и один он по
всему Непалу носился и был нарасхват.
Манаслу. Богомолов. 2005 год
Манаслу-Л1. Богомолов. 2006 год
Поскольку вертолёт организовали как
спасательный, то здесь ставки другие и
интерес другой, мы полетели. Но, к
сожалению, опять выше 3700 мы никак не могли
подняться.
Здесь Денис говорит: «Выкидывай нас с
Доном, хотя бы здесь, на 3700, мы пешком
пойдём». Я понимаю, что в принципе
нереально: 3700 и 7400. Такие перепады
колоссальные и по длине далеко. Но мы уже
столько дней потеряли! Во вторник вечером
узнал, в среду вылетели, сейчас – четверг,
11 часов. Что делать?
Короче, высадили их двоих, остальным я
запретил, и они вдвоём пошли. Мы улетели
снова в Покхару. Перспективность
спасработ таяла на глазах. Но была
вероятность, что назавтра погода
улучшится и мы сразу можем попасть во
второй лагерь на 5900.
Всю ночь в Покхаре шёл дождь, связи со
спасателями не было, переговаривались с
Ненси, с базовым лагерем. Собрались в 6.00
утра на аэродроме. Что делать? Как лететь?
Валерий Алексеевич говорит: «Смотри,
Сергей, куда лететь?». Дождевая пелена
стоит, облачность. Связались с Ненси: «Что
там у тебя?» – «У нас всё чисто, но снизу
подпирают облака». Пилот говорит: «Самое
страшное, если нас там запрёт, мы можем
сутки, а то и больше сидеть с вертолётом
вместе».
Потом произошло следующее. Здесь сыграла
роль его поразительная интуиция.
Проходит полчаса-час, он скомандовал: «Так,
всё! Полетели!» И действительно, мы сверху
сразу попадаем в базовый лагерь, снизу
идут облака, только сели, и нас всех
закрыло. Он воскликнул: «Ну, что я и
говорил!».
Выкинули всё барахло, стулья, скамейки –
всё, что там было. Сидим, ждём, они с
механиком в карты играют. Мы наготове. Нас
восемь человек. Валерий Алексеевич
спрашивает: «Так, восемь не могу закинуть
высоко. Давайте так: двоих во второй,
шестерых в первый». А это 5000 м .
И вдруг, бах – окно! – «Всё, садимся.
Полетели!». Буквально 10-15 минут прошло. Он,
действительно, шестерых выкидывает в
первом лагере, одним колесом садится на
пупырь, потому что к палатке не может
подобраться – низинка. Взлетаем, он: «Куда
дальше? Показывай!».
Показываю: «Вон на гребень, 6000. Там второй
лагерь». Он нас вдвоём с врачом сразу
кидает во второй лагерь. Мало того, уже
сверху спустился Хория, спустился Саймон,
швейцарец, который участвовал наверху в
спасработах, и был шерп Мингма, который
сначала пытался поднести обувь для
швейцарцев, а потом был мобилизован
Денисом во второй лагерь для переноски
грузов. Валерий Алексеевич их забрал и
сразу улетел в базовый лагерь. А мы
остались вдвоём.
Денис с Доном проскочили второй лагерь и
поднимались в третий. Мало того, Лёша
Болотов был во втором лагере, но, встретив
их, решил, что пойдёт с ними на спасработы.
Опять же урало-сибирский характер
проявился! Здоровье у него, конечно, было
уже не то, он отставал, но всё равно что-то
понёс.
А Ули и Саймон, швейцарцы, они свой
маршрут хотели сделать по южной стене,
буквально с первого дня подключились на
спасработы. Саймон улетел вниз, а Ули
чувствовал себя повеселее и пробирался к
Иньяки. И вот в четверг, в 16.00 дня он
добрался до Иньяки, который лежал уже
один, Хория, по согласованию, ушёл оттуда
ещё утром.
На такой высоте сам ты на издыхании. Я уже
третий раз в такие западни попадаю. В 1991 г.
с Гребенюком Юрой на Чо-Ойю, когда он у нас
умер на гребне на 7700, потом в 1997 г. с
Володей Башкировым, когда я с ним один на
один в ночь остался на 8400 и вот сейчас.
И человека бросить невозможно в силу
нашего русского менталитета, и помочь ему
реально ты не можешь. Невыносимо!
Идея спасработ была такая: в тех условиях,
в которых оказался Иньяки, его спасти
можно было, если он сам будет двигаться.
Нести его, волочь, грубо говоря, даже
вчетвером – нереально. Потому что идёт
склон километра три разной крутизны от
40-50 градусов. Ты делаешь траверс по этому
склону. Состояние склона разное: мы шли на
передних зубьях, в одном месте чуть-чуть
втыкая, а назад шли, по колено утопая в
снегу.
Поэтому даже если четыре человека его,
как авоську, возьмут и понесут, они его не
донесут. Потому что у них нет сил у самих и
плюс такой рельеф. Была надежда только на
то, что поможет дексаметазон, который
донёс Ули и стал колоть, но он не сработал.
А потом живой кислород, баллон которого
нёс Денис, нужно было ему дать, он
надышался бы, пришёл в себя и пошёл.
К сожалению, это не произошло. В пятницу,
23-го, он скончался, и на этом спасработы
закончились. Стали ждать, когда вернутся
Ули, Денис, Дон. Дождавшись, стали все
спускаться потихоньку вниз.
Вот по сути на одном вздохе все рассказал.
Евгений Гаврилов: Гребенюк, Башкиров,
Иньяки… В 2006 году Иньяки был признан
лучшим альпинистом мира. Как так?
Сергей Богомолов: Это по версии одного
вебсайта в Европе. Это нормально. И я рад
за него. В плане комплиментов запад на
порядок выше, у нас с этим туго, если
только на поминках. Но в абсолютизм я не
верю. Что он, действительно, хорош, нет
спору. Есть много сильных, и на какой-то
момент каждый свои какие-то качества
раскрывает максимально. Есть, условно
говоря, элита, которая из года в год какие-то
значимые результаты показывает. Поэтому
какое-то имя в обществе утверждается.
Когда ты раз в десять лет сходил, то, может,
твоё восхождение будет выдающимся, но оно
забывается и утрачивает значимость. А
когда это повторяется из года в год, то
имя появляется на слуху.
Правильно: у него 12 восьмитысячников, у
меня 12 восьмитысячников. Мне было плохо, я
еле шёл, но шёл. А он, кстати, бежал. Как
говорят Леша, ребята, он очень резво шёл. И
вдруг – бах! – и отрубился. Для меня
сейчас это жуткая ситуация. Нет
абсолютной гарантии нашей безопасности.
Опыт, не опыт, способность переносить
высоту – никакой нет. Мы все в этом мире
беззащитны.
Всегда говорю молодым: «Понимаете, гора
одинакова – хоть для молодого, хоть для
опытного, старого. Всё одинаково. И только
твоё мышление, ум нужны везде. Только это
помогает выжить. Альпинизм не терпит
необдуманных поступков и резких движений».
Многие говорят о грани, перед которой
нужно остановиться. Но какие-то
конкретные рекомендации дать очень
сложно. Я не морозился никогда так
здорово, чтобы почернел палец. Это моя
недоработка, недомахал. Обычно когда руки
мёрзнут, я машу раз 100, 200, 300, 500. Лёша меня
торопил. Наступил этот момент. Надо было
махать и махать, пока руки в себя не
придут, не станут тёплыми. Где-то
недомахал, промазал.
Наверно, где-то недомахал, перешёл грань и
Иньяки. Он, конечно, сообразил. Почему и не
пошёл с Лёшей. Он стал говорить, что здесь
небезопасно, что мёрзнет, устал. Это как
раз те факторы, которые говорят, что да, да,
да – грань. Может быть, это надо было
раньше делать.
А если он чувствовал себя резвым?! Хотя
Хория говорил, что у них была как бы
усталость, когда они ночевали на 7800 в
пятом лагере. Там в принципе идёшь на
усталости.
Вот в прошлом году (2007), на К-2, вечером в
чётвёртом лагере говорю: «Да, я иду наверх».
А утром вышел и чувствую – пустой, нет сил.
К-2-Л2. Богомолов. 2007 год
Вот здесь примерно то же самое наступило.
Понимаешь, что дальше без толку. На такой
высоте хватило бы сил и энергии просто
уйти назад, чтобы тебя гора отпустила.
С Иньяки другая ситуация. Хория говорил,
что он шёл вниз с пятого лагеря в
четвёртый довольно резво, работал и всё
время повторял: «К чёрту эту гору! К чёрту
эту гору!» А пришёл в четвертый лагерь,
они легли отдыхать – и всё! Он больше не
поднялся.
Задним числом все мы умные. Если Хория или
Лёша не согласились бы, если бы Иньяки не
настаивал…
Я уже много выступал, были встречи друзей,
и задают одни и те же вопросы. Я отвечаю: «Ребята,
самый лучший способ уберечься – это
никуда нам не ходить. Торчать в Саратове,
и всё нормально. Но с другой стороны, на
ваших глазах сколько было автомобильных
трагедий, но никто же после этого не
перестаёт садиться в автомобили. Так же
продолжают ездить. Это, наверное, в
человеческой сущности заложено такое. А
поскольку нас судьба с горами связала,
нас туда и тянет».
Евгений Гаврилов: Вам осталось по-прежнему
два восьмитысячника?
Сергей Богомолов: Да, на Аннапурну 300
метров не дошёл. Остались Аннапурна и К-2.
Хотел летом поехать на К-2, но сейчас
восстанавливаюсь, прошёл курс лечения в
ожоговом центре, надо чтобы онемение
пальцев прошло.
Аннапурна, лавина
Аннапурна. Богомолов. 2008 год.
И тут дело даже не в онемении, такие же
остаточные явления у меня есть с 1978 года,
когда я на Джигит ходил. Там переходили
несколько раз речки в ледяной воде, и
после этого у меня полпальца большого на
левой ноге до сих пор не чувствует. Но
когда я сейчас на спасработах на 6000
ночевал, у меня колоссально мёрзли ноги. Я
как бы перестал держать мороз. И поэтому
мне нужна какая-то реабилитация, чтобы
восстановилось кровообращение.
Сейчас в июле пойдём на Эльбрус –
посмотрим.
Евгений Гаврилов: Ваш первый
восьмитысячник – вторая советская
гималайская экспедиция. Канченджанга.
Чем она запомнилась вам?
Сергей Богомолов: Во-первых, был другой
строй. В этом строю у нас были другие
человеческие отношения. Двухгодичный
отбор. Он был жёсткий, жестокий, но в то же
время такую колоссальную службу сослужил!
По сути, мы выходцы из той сборной.
Сколько людей! Тот же Коля Тотмянин. Он
участвовал в этих отборах, только просто
не пробился. Но он сейчас великий человек.
Лёша Болотов, например, напрямую не
участвовал, но он всё это видел, подходил
уже к этому. Тот же Женя Виноградский – он
до сих пор в обойме. Все мы выходцы от неё.
Это духовная передача.
С другой стороны, это тренинг, постоянные
сборы, медицинский контроль и
психологические тесты. Забеги на Эльбрус,
пик Коммунизма, уже и до этого начинались,
но проявились в полной мере в наших
отборках. И первая гималайская на Эверест
– тоже это использовала. Эта идея таких
заслуженных людей, тренеров, как
Овчинников Анатолий Георгиевич,
Ильинский Эрванд Тихонович, Ефимов
Сергей Борисович, Мысловский Эдуард
Викентьевич, Иванов Валентин Андреевич –
они создали эту высотную школу. Мы –
воспитанники, итог этой школы.
Ещё чем горжусь: я очень просто поступил.
Когда были разосланы все приглашения на
отборки, послал свой запрос. Было 260
заявлений. Потом отобрали 60 человек,
которые стали между собой соревноваться.
Саратов не такой город, с альпинистскими
традициями, где бы сборы проводились.
Меня некому было толкать, пропихивать мою
фамилию. Просто тупо отбирался по
протоколам. Был постоянно в середине
команды. И в результате дошёл. Это были
реальные отборы.
То, что сейчас Козлов сборной назвал –
это не приветствую. Он пришёл на
Федерацию, попросил. Федерация у нас
безликая. Сказали: пусть будет. На словах.
Завтра другой попросит. Тогда пусть
Виктор будет президентом федерации, раз
умеет и хочет доставать деньги для
сборной.
Этим моментом отсекается перспектива у
молодых. Им, что, теперь надо прогнуться
перед Витей, чтобы он их в команду взял.
Когда ты правила всё-таки знаешь: да, нет
– ты по ним идёшь. А когда такое
расплывчатое, аморфное состояние…. Это
не делает чести нашему российскому
альпинизму.
Просто хочу подчеркнуть, что когда есть
реальные отборки, то тогда есть реальный
результат, реальные люди
выкристаллизовываются. То, что был
оглушительный спортивный результат –
само собой, он известен. Но важно другое,
генерация идей, усилий, свершений,
уверенности которые растянулись на
десятилетия – вот главный итог этих
отборок и этой экспедиции.
Евгений Гаврилов: Какой из
восьмитысячников вы назвали бы самым
трудным для вас? Аннапурна?
Сергей Богомолов: Трудность – в
достижении цели. Аннапурна, К-2 – опасные,
неподдающиеся. Много сил, энергии,
времени потрачено на них. А вообще-то
нетрудных восьмитысячников нет. По
определению - восемь километров есть
восемь километров. Колоссальный
недостаток кислорода выворачивает
организм наизнанку. Он бедный даже не
поймёт, что с ним сделали. Поэтому реакции
возникают непредсказуемые. Ситуация с
Иньяки – наглядный тому пример.
Евгений Гаврилов: Есть ли особая
подготовка к вашим экспедициям?
Сергей Богомолов: В своё время пришёл к
формуле, чтобы ходить в горы, надо просто
в них ходить, чаще и больше. Поэтому в этом
году (2008) план был такой: январь –
Килиманджаро, февраль – Аконкагуа, весна
– Аннапурна, лето – К2, осень – Эльбрус,
треккинги в Непал. Но Аннапурна внесла
свои коррективы.
А до этого… Допустим, в 70-е годы была
секция, в секции тренировался, что-то сам
делал. Люблю очень лыжи. Лыжами занимался,
велосипедом – всё на выносливость.
Летние кроссы – вот она вся подготовка.
Когда был молодой – скалолазные
тренажёры, выезд на скалы, на Жигули, плюс
выезжали в Крым. Но опять же всё это
возрастное. Сейчас у меня времени не
хватает туда и сюда, в основном всё
направлено на высоту.
А если взять цикл в 80-е: летом – высота,
памирские вершины, тяньшанские,
поскольку я работал в Международных
альпинистских лагерях Спорткомитета
СССР, а зимой – увлечение лыжами, лыжами и
лыжами.
В этом году на Килиманджаро со мной ходил
боксёр, 30 лет, парень – атлет. Но он умирал!
Падал каждые сто метров, я его поднимал.
Хорошо, что хоть дошёл. Он сказал: «Больше
я эти горы в одном месте видал».
Мы же как бы от природы поделены на две
касты: есть силовики-резкачи, а есть те,
которые подготовлены на выносливость. У
меня два сына – абсолютно разные. Один
направлен на выносливость, а другой –
скоростник.
Лыжники высоту лучше переносят. Кто
соревнуется на выносливость, циклические
виды спорта – у них высота идёт лучше. Они
как бы предрасположены к этому. Хотя
могут быть нюансы, но больше
предрасположенность к альпинизму у
циклических видов спорта.
Я много отбегал лыжных марафонов и хочу
сказать, что это сродни марафону,
особенно последние пять километров. Ты
там мотаешься на высоте день-второй-последний,
на последнем издыхании. Только это
растянуто по времени суток, а на марафоне
растянуто в полчаса, сорок минут, час.
Евгений Гаврилов: Сергей Георгиевич, как
вы вообще попали в альпинизм?
Сергей Богомолов: Любовь к спорту у меня
был как бы с рождения. Я рос в городе, а
бабушка с дедушкой у меня буквально рядом
с городом жили, три километра, и я все
выходные, все каникулы жил у них. Я –
вольный человек. Тем более предки у меня
от разогнанных войск Емельяна Пугачёва,
от вольного казака.
На целый день уходил из дома гулять по
полям, по садам, по прудам, по огородам,
каких-то пескарей наловить, на костре
жарили, воробьёв стреляли – вот такая
вольность во мне сидит.
В школе увлёкся игровыми видами спорта:
хоккей, футбол, волейбол. Но вот резкости
у меня не хватает.
А когда пошёл в Саратовский
государственный университет им. Н.Г.Чернышевского,
на физический факультет, и там надо было
обязательно заниматься каким-либо видом
спорта. Пошёл в волейбол – а в секции все
места были заняты. Мне сказали – иди,
плавай. Вот я два года плавал. Долго мог
плыть, а скорости нет. Два года для зачёта
отплавал.
Наступил третий курс. Желание двигаться,
заниматься у меня осталось. И вот в это
время в научной библиотеке висит
объявление: «Школа мужества. Секция
альпинистов набирает новичков».
Это было 1 апреля 1971 года. А что такое
мужество? Интересно. Пойду, посмотрю.
Пошёл. С тех пор я и застрял в ней.
Но опять же та нагрузка в этой секции как
бы была для меня маловата. Поэтому
дополнительно увлекся велосипедом. А у
велосипедистов тогда зимой
практиковались лыжи. Автоматически всё
перешло в лыжно-велосипедные занятия. Я –
увлечённый человек.
И вот достигнув КМС в велосипеде, первого
разряда в лыжах, почувствовал свой предел.
Дальше, выше не получится. И потом
полностью перекинулся на альпинизм.
Для меня нужен рост, нужна динамика. Чтобы
не застой на уровне первого разряда,
чтобы рост был. А в альпинизме как раз до
сих пор продолжается рост. Движение на
восьмитысячники. Немного же людей ходит
на них. Осуществление программы даёт
определённую стимуляцию.
Евгений Гаврилов: Что бы вы могли сказать
о годах учёбы и вашей профессии физика?
Сергей Богомолов: Буквально позавчера
было 35 лет нашего выпуска. Мы, больше 100
человек, собрались в аудитории, там были
профессора, всё вспомнили, потом сели на
автобус поехали на турбазу в Чардым, это в
сорока километрах, на Волге. Там у нас
было определённое зрелище, застолье.
Мы каждые пять лет собираемся. Это
явление получилось значимым, потому что
не все курсы и не все факультеты
собираются. Это было показано по ТВ. Я там
сказал, что самый лучший альпинист – это
физик.
После университета я меньше года работал
на радиоприборном заводе. Из-за
альпинизма перешёл в учебный процесс и
полтора года отработал в
общеобразовательной школе, физику вёл.
Потом, опять же из-за спорта, ушёл в
техникум, где преподавал уже математику.
И это длилось до 1979 года, шесть лет.
После всего этого ушёл в спорт:
инструктор, разного вида тренер и т.д.
Полностью перешёл на спортивную
деятельность. У меня больше тысячи
учебных дней по подготовке альпинистов.
Собственно и сейчас я гидством стал
заниматься – это та же инструкторская
работа. Не в полном объёме, но всё равно.
Сейчас наш мир видоизменился, мы стали «капиталистической»
страной, и, соответственно, учебная
структура видоизменилась. Хаос – он и
есть хаос.
Евгений Гаврилов: А когда вы задумались
над программой 14 восьмитысячников?
Сергей Богомолов: Наверное, когда я
сходил с Кузбассом на Макалу, это был 1996
год, пятый восьмитысячник. Когда я взошёл
на вершину, как бы сказал себе: «Слушай,
это уже пятый, пятый! Это надо же!» И как-то
потихоньку стал совершать программу. У
меня был перерыв 1998-2000 годы. Был кризис,
дефолт сыграл решающую финансовую роль,
когда я ничего не мог организовать.
А потом подумал: что торчу на даче, дома,
надо что-то делать! Пошёл в Министерство
спорта, сказал, кто я такой. А тогда часто
министры у нас менялись. «Почему мы о тебе
ничего не знаем?» – «Это ваши проблемы,
почему вы не знаете. Надо знать». – «Хорошо».
Какую-то часть денег тогда дали. – «А где
остальные?» – «А это твои проблемы. Ищи
спонсоров».
И вот по такой схеме с тех пор и работаю,
работаю и работаю.
Евгений Гаврилов: Самый трудный момент в
горах?
Сергей Богомолов: Во-первых, все
трагедийные моменты. 1991 год, Чо-Ойю,
трагедия с Юрой Гребенюком. 1997 год, Лхотзе
Главная, трагедия с Володей Башкировым.
2006 год, К2, когда с Кузбасса четыре
человека погибли, лучшие альпинисты. Всё
как-то произошло внезапно, неожиданно и
неотвратимо. Такая силища природная! Что
мы там зарубались, не зарубались. По краям
кто стояли – остались, а кто был в
середине – этой лавиной снесло и всё.
А потом общая трудность. Преодоление
трудности превращается в радость. Когда
ты что-то намеченное сделаешь, ты
запоминаешь это надолго. А поскольку это
происходит на каждом восьмитысячнике, то
они все памятны и дороги.
Евгений Гаврилов: Вы сосредоточились в
своей жизни только на горах? Нет желания
пойти в Антарктиду?
Сергей Богомолов: Вот у нас сейчас 100 лет
университету. У Паши Мошкина, КМС по
альпинизму, есть яхта, самая большая в
Саратове. Вот он, по согласованию с
университетом, будет делать кругосветное
путешествие. Он сказал: «Если ты захочешь
– место для тебя сразу есть». Но я не
захотел. Не хочу разрывать программу.
Жене Виноградскому, которого считаю
величайшим человеком нашей
современности в альпинизме, горжусь, что
был с ним в связке, в сборной, легче. Он –
врач. Врач более востребован. Поэтому,
возможно, у него количество приглашений
больше, чем у меня. Помимо спортивно
значимых.
Евгений Гаврилов: Что вас более всего
привлекает в горах?
Сергей Богомолов: Трудно сказать. Когда
ты находишься в горах и просто наблюдаешь,
созерцаешь, ты чувствуешь, что это –
великое и неповторимое. Лучшего природа
ничего не сотворит. Где появляется
человек, там делается только хуже.
Вообще альпинизм рассматриваю не только
как спорт, а как социально значимое
явление. Это общение с людьми.
Вот есть понятие фронтового братства,
есть также понятие альпинистского
братства. Это действительно так. У меня
большая инструкторская практика. Когда
новички после 20-дневного пребывания в
альплагере начинают разъезжаться, они
разъезжаются буквально со слезами.
Почему? Люди, находясь в жёстких
климатических условиях, объединённые
общей идеей, общаются, решают общую
задачу. Помощь, взаимовыручка, просто
нахождение вместе – объединяет людей до
такой степени, что явление называется
братством.
Как на войне, когда в тягчайших условиях
объединялись люди, делая значимое дело,
выигрывая, проигрывая, воюя, погибая и т.д.
Это неотъемлемая часть альпинизма, она
хороша, радует. Я счастлив, что знаком со
всеми людьми, которых мне подарил
альпинизм. Что мы были объединены идеей.
Хотя это было в разные годы, разных
районах, давно мы уже не встречались, но
то, что было, из своей судьбы уже не
выкинешь.
Евгений Гаврилов: Какая ваша любимая
музыка?
Сергей Богомолов: Люблю всё, что приятно
душе. Нам песня лазить и жить помогает. И
русские народные, и песни Высоцкого,
которые считаю неповторимыми. Не знаю,
будет ли что-то подобное когда-либо этому
явлению. Люблю всех наших бардов. Всё это
– неотъемлемая черта альпинистского
бытия, оно необходимо, оно есть.
Но если выбирать спортивное направление
или туристско-песенное, я выберу первое.
Евгений Гаврилов: В Саратове, пишут, есть
депутат Облдумы Сергей Богомолов…
Сергей Богомолов: Да, есть. И нас
постоянно путают. Про меня говорят: «Что
ему не лазить, он депутат, может себе
позволить». А ему говорят: «Мы тебя
выбирали крыши ремонтировать, а ты лазишь
по горам!»
Он мне звонит несколько лет назад и
предлагает: «Слушай, давай познакомимся.
Это как бы путаницу разведёт». Он сейчас
переизбрался на второй срок, он не в
Саратове, а в Энгельсе, через берег. Я к
нему поехал, специально в газете была
статья, сделали фотографии, чтобы
пояснить избирателям, что мы – люди
разные. Он мне помогает.
Почему и говорю, что альпинизм –
социально-значимое явление. И считаю, в
любом виде спорта, если ты показал
значимый результат, то самого результата
мало, ты должен обществу что-то отдавать.
Чтобы общество тоже было соучастником
этого действа. Времена меняются, люди
меняются, особенно молодёжь. Много пишу,
сотрудничаю с прессой. Только на связь с
прессой трачу несколько тысяч долларов в
год. Много выступаю и в школах, в
библиотеках, в музее, географическом
обществе, даже в ИТК. Делаю видеофильмы,
слайд – шоу. Сотрудничаю со всеми
уровнями власти, спонсорами,
общественностью. Вот этим и занимаюсь
Евгений Гаврилов: Что бы вы хотели
пожелать всем, кто уходит в горы?
Сергей Богомолов: Хотелось бы закончить
словами Высоцкого: «Вперёд и вверх, а там…».
Дерзайте, ищите новые пути. Не будет
больше профсоюзных путёвок, целевого
финансирования. Находите своё место в
горах. Может, это будут спортивные задачи,
может, активный отдых. В любом случае,
горы отдадут сторицей. Горным братством.
И ЭТО ВСЁ О НЁМ:
Родился 23 февраля 1951 года в городе
Саратове. В России он является лидером
Программы покорения высочайших вершин
мира, ЗМС СССР, МСМК СССР, четырежды «Снежный
барс», член Международного
альпинистского клуба.
За три года, с 2001 по 2003, он совершил три
дубля на восьмитысячники, что является
уникальным достижением. Сейчас он имеет в
своем зачете 12 из 14-ти восьмитысячников.
Совершил более 350 восхождений, в том числе
26 – на семитысячники, 13 – на
восьмитысячники. С 1997 года имеет самый
высокий рейтинг среди российских
альпинистов.
ЗМС – 1989.
По образованию – физик, закончил
Саратовский госуниверситет им. Н.Г.Чернышевского.
Работает – дежурным администратором в
спортивно-культурном центре «Торпедо».
КМС по велоспорту, первый разряд по
лыжному спорту.
Первое восхождение – 1971.
Только за 1978-1990 – совершил 60 восхождений
5-6 к/тр.
«Жетон спасотряд» – 1980, участвовал в 20
спасработах.
Инструктор с 1977, 2 категории – 1981, 1
категории – 1983. Работал более 1000 дней – в
различных альпинистских мероприятиях: в
«Ала-Арче», «Талгаре», «Алае», «Дугобе», в
Краснодарской (1980) и Иркутской (1981-1982)
альпиниадах; тренером в Международных
альпинистских лагерях «Памир-84», «Памир-86»,
«Хан-Тенгри»; в 1990 был тренером
гималайской сборной команды РСФСР.
МС СССР – 1980. Совершено более 300
восхождений. С 1987 – член сборной СССР и
России.
Четырежды «Снежный барс» (26
семитысячников СССР), в т.ч.: траверс п.
Калинина - п. Коммунизма, 6-я к/тр.; траверс
п. Хохлова - п. Коммунизма с ледника
Вальтера, рук.
1985 – п. Победы через п. Важа Пшавелы, п. Е.
Корженевской, по Ю гр., с ледника Москвина;
1988 – траверс п. Победы - п. Военных
Топографов 6б к/тр.
1990 – был на семитысячниках 4 раза: п.
Победы по С ребру 6 к/тр. зимой; п. Е.
Корженевской – два раза, в т.ч. по Ю ребру
в двойке, п. Коммунизма с ледника Вальтера.
Лучшие восхождения: 1978 – траверс Байлян
(1-я - 5-я - 2-я вершины) с подъемом по СЗ ст.;
Корона 5-я Башня, в двойке; п. Карбышева, В
ст., рук.; п. Айдарбег, С ст.
1979 – п. Правда Востока (Памиро-Алай),
контрфорс СВ ст. в двойке; п. Я. Фабрициуса
по С ст., рук.; п. Кольцова по С ст., рук.; п. 50-летия
Узбекистана по В ст., в двойке.
1980 – п. Ленинградец, центральный бастион
С ст., рук.; п. Ленинградец по С ст., в двойке;
п. САГУ по «столбу» С гребня, в двойке.
1981 – п. Конструкторов, Ю ст., пп; п. САГУ, «перья»
С гребня; п. Чирингед, пв; п. Ташкент, СЗ ст.,
пп, рук.;
1986 – поднялся на Мак-Кинли по З. ребру.
1989 – во второй советской гималайской
экспедиции 29 апреля в группе Пастуха
поднялся на Главную вершину Канченджанги
( 8586 м ) с перемычки между Средней и
Главной вершинами. За это восхождение ему
были присвоены звания ЗМС и МСМК,
награжден медалью «За трудовое отличие».
Летом 1989, работая тренером в МАЛ «Хан-Тенгри»,
три раза поднялся на Хан-Тенгри по
маршрутам 5 к/тр. – два раза по С ст. и один
раз по ЮЗ склону, два восхождения в двойке.
1991 – Первая российская экспедиция на Чо-Ойю,
руководитель Ефимов. Группа Богомолов,
Першин, Виноградский, Яковенко, Плотников
поднялась на вершину по не пройденному В.
гребню.
1993 – российско-британская экспедиция на
Дхаулагири. На вершину по центру северной
стены (первопрохождение) поднялись —
Ефимов, Плотников, Лебедихин, Богомолов,
Седусов, Рик Ален (англичанин).
Побывал на вершинах восьмитысячников:
Канченджанга, 8586 м (1989), Чо-Ойю, 8201 м (1991),
Дхаулагири, 8167 м (1993) , Эверест, 8848 м (1995),
Макалу, 8463 м (1996), Лхоцзе, 8516 м (1997), Хидден-пик,
8068 м (2001), Гашербрум II, 8035 м (2001), Шиша-Пангма
Центральная, 8008 м (2002), Шиша-Пангма Главная,
8027 м (2002), Броуд-пик, 8049 м (2003), Нанга-Парбат,
8125 м (2003), Манаслу, 8156 м (2006).
До абсолютного результата осталось
подняться на два восьмитысячника –
Аннапурну ( 8091 м ) и К-2 (Чогори, 8611 м).
Выдающийся высотник сегодняшнего дня.
Награжден медалями «За трудовое отличие»
и «Во славу Осетии».
|
